А что, письмо – хорошая затея. Тем более что Игорь живет в одном доме с моей бабушкой. Я будто бы пойду к бабушке, а сама опущу ему в почтовый ящик письмо. К бабушке я, конечно, тоже зайду, и «будто бы» станет правдой.

Уже вчера вечером я все-таки решила, что письмо – это то же самое, что Настькина записка. То есть такая же глупость, что-то детское и ненастоящее. Глупостями я старалась никогда не заниматься. Конечно, ни один человек от них не застрахован, но ведь всегда можно обдумать свои действия, прежде чем что-то совершить. Как там гласит народная мудрость? Семь раз отмерь, один отрежь. Я семь раз отмерила и решила не писать. Но это все было вчера.

Сегодня случилось нечто такое, что перевело мои чувства к Игорю Александрову совсем в другую категорию.

Последним уроком у нас должна была быть биология. Наша биологичка Анна Матвеевна запустила нас в кабинет, попросила полить цветы и куда-то ушла по своим делам. Цветов в кабинете биологии – видимо-невидимо. Это не кабинет, а настоящий сад. Все, кому дома надоедают цветы, приносят их в кабинет. И просто так приносят, и еще родители покупают – для красоты.

В начале года чья-то мамочка принесла в кабинет потрясающий кактус. Я не запомнила, как он называется, хотя Анна Матвеевна, конечно, говорила. Но не в названии дело. У этого кактуса не иголки, а будто бы белые волоски. Кажется, что их даже можно причесать. И вот этот необыкновенный кактус день назад расцвел. Цветок тоже потрясающий: на длинной ножке, густо-малиновый и похожий на розу, только лепестки не тонкие и нежные, а будто восковые и даже с легким белым налетом. Анна Матвеевна выставила кактус на кафедру, на самое видное место. Как войдешь в кабинет, так сразу и натыкаешься взглядом на этот кактус. Вся школа приходила на него смотреть. Даже поварихи из столовой.

Цветы, конечно, начали поливать дежурные. А дежурили студенистый Товпенец, про которого я уже как-то писала, и Галя Долгушина. Эта Галя – такая же страшная, как и я. А может быть, даже хуже. У нее плоское блинообразное белое лицо, на котором чернеют маленькие глазки. И губки у нее тоже маленькие и очень бледные. Из-за этого кажется, что она все время больна и вот-вот упадет в обморок. Волосы у Долгушиной жидкие и завязаны в тощий хвост. У меня тоже не слишком густые и тоже в хвост завязаны, но все-таки получше. Хотя, кто его знает, что окружающим кажется. Может, для них мы с Галей на одно лицо…

Товпенец с Долгушиной полили все цветы, и остался только один кактус на кафедре. Говорят, что кактусы вообще надо редко поливать, но этот был такой красивый, что Гале захотелось и его полить тоже. Она его полила из желтой лейки и собиралась сойти с кафедры, но обо что-то запнулась. На ногах Галя удержалась, но, во-первых, уронила на пол лейку с порядочным количеством воды, которая тут же растеклась по полу гадкой лужей. А во-вторых, что было гораздо страшнее, чем во-первых, своей собственной рукой столкнула на пол кактус. Мало того что пополам раскололся горшок – треснул еще и сам кактус, и, главное, оторвался и смялся чудесный малиновый цветок.

Класс дружно охнул и замер, не зная, что лучше предпринять. Как назло, тут же прозвенел звонок на урок. Галя метнулась за свою парту и замерла на ней в позе примерной ученицы, будто бы и не была дежурной и никаких цветов не поливала. А Товпенец вообще уже давно сидел на своем месте. В общем, создалось такое впечатление, что кактус сам спрыгнул с кафедры прямо с горшком и всем назло разбился.

Разумеется, при виде изувеченного цветка биологичка застыла в ужасе прямо в дверях класса. Она хватала ртом воздух, как будто ей его здорово не хватало. В конце концов она все-таки умудрилась задушенно произнести одно слово:

– Кто?

Я еще тогда подумала: а разве важно, кто? Понято же, что никто не сделал бы этого специально. Вся школа обожала чудо-цветок. Произошел несчастный случай, и надо было посмотреть, нельзя ли спасти кактус. Может, его еще можно как-то вылечить, и тогда он снова зацветет. Но Анна Матвеевна спасать кактус не спешила, зато жаждала крови. Очень скоро обретя свой нормальный голос, она потребовала, чтобы презренный преступник признался, чтобы понести заслуженное наказание.

Хотя я кактус и не роняла, все равно испугалась, когда речь пошла о каком-то наказании. Я осторожно посмотрела на Галю. Она была уже не просто бледная, а совершенно синяя, а сквозь кожу проступила ее сетка сосудов такого же малинового цвета, как погибший восковой цветок. Товпенец тоже был не в лучшем состоянии, хотя к падению кактуса не имел никакого отношения. И вообще весь класс имел самый несчастный вид. Честно говоря, я даже не могла представить, как должен быть наказан человек, уронивший кактус, и мне почему-то начали мерещиться всякие средневековые ужасы.

А Анна Матвеевна между тем продолжала вопрошать «Кто?» уже вполне окрепшим голосом. Я опять краем глаза посмотрела на Галю. Она как раз взялась синюшной рукой за край парты, чтобы встать, но тут вдруг раздался резкий хлопок в конце класса. Это со своего места так резко поднялся Игорь Александров, что уронил собственный стул.

– Это я, Анна Матвеевна, – сказал он.

– Что именно? – спросила биологичка, которая жаждала раскаяния по полной программе.

– Это я… кактус… уронил…

– Как уронил?! – возопила учительница. – Как можно уронить стоящий на столе горшок?!

Игорь тоже не знал, как это можно сделать (и вообще видел ли он, как цветок уронила Галя?), поэтому начал говорить, по-моему, первое, что приходило в голову:

– Ну, я… это… шел, значит, мимо… и… в общем, оступился и сбил рукой горшок…

– Как можно оступиться на ровном месте?

– Не знаю… как-то так получилось…

– Вы обманываете меня, Александров! – заключила биологичка, и Галя Долгушина совершенно обмерла от страха, а Товпенец даже как-то уменьшился в размерах. – Вы наверняка баловались у кафедры, что не делает вам чести в вашем-то возрасте!

– Вы правы, Анна Матвеевна, – кивнул Игорь, решив с ней во всем соглашаться. – Я баловался у кафедры, что не делает мне чести…

Я подумала, что биологичка сейчас начнет уточнять, как именно Александров баловался у кафедры, находясь в столь почтенном возрасте, и внутренне содрогнулась. Оказывалось, что из заурядной истории с нечаянно сброшенным на пол цветком при желании можно соорудить приличное по масштабам преступление. Было бы желание. У Анны Матвеевны оно было. И она соорудила бы такое преступление, что пальчики оближешь, если бы за каким-то делом в кабинет не вошла завуч. Та самая, из-за которой меня назвали чмырной рожей. Но я на нее за это не в обиде. Она вообще-то неплохая тетка, что тут же и доказала нам всем еще раз.

– Вот! Полюбуйтесь! – с большой патетикой в голосе обратилась к ней биологичка, показывая обеими руками на лужу на полу и на разбитый кактус. – И это вытворяют наши девятиклассники! Выпускники!

Поскольку в классе столбом стоял один Игорь, завуч с сочувствием, которое очень не понравилось биологичке, обратилась к нему:

– Игорь! Надо же быть осторожнее! Сейчас же убери все с пола!

– А как же кактус? – взвизгнула Анна Матвеевна.

Я удивилась: неужели ей казалось, что Игорь как-нибудь сумел бы возродить погибший цветок?

– Кактус, конечно, очень жаль, – сказала завуч. – Мы все им гордились. Но… я завтра принесу вам в кабинет другой. Конечно, не такой оригинальный, как этот, но тоже цветущий. У него на самой макушке большая розовая ромашка. Тоже красиво. Но это завтра. А сейчас я хотела бы сделать объявление.

Она взмахом руки пригласила Игоря к уборке пола у кафедры и сказала, что завтра пришлют из РОНО контрольную по биологии и что мы должны к ней серьезно подготовиться. И желательно начать подготовку прямо сейчас. После этой своей краткой речи завуч очень выразительно посмотрела на Анну Матвеевну, и та поняла, что про кактус сегодня лучше больше не заводиться.

Весь урок мы готовились к контрольной, а после урока как-то было уже несерьезно снова раздувать историю с погибшим цветком. Чувствовалось, что биологичке очень хотелось об этом поговорить, тем более что останки бедного кактуса очень трагически выглядели в корзине для мусора, но она все-таки не стала. Думаю, опасалась, что мы пожалуемся завучу. А может, и сама уже пришла в чувство.