Но со временем Доктор заметил, что покупатели, облизав обратную сторону марки, приносили ее обратно с просьбой обменять на деньги. Ведь есть такое правило, что служащие почты обязаны по первому требованию обменивать проданные марки на деньги, которые за них были заплачены. При этом в правилах ничего не говорится о том, слизан с марок клей или нет, — главное, чтоб марки не были порваны или проштемпелеваны. Доктор понял, что ему придется искать для своих марок какой-нибудь другой клей, если он хочет, чтобы их вообще можно было приклеить.
И вот однажды родной брат короля Коко приехал на почту, страдая от сильной простуды. В перерыве между двумя приступами ужасного кашля он попросил, чтобы ему продали пять полупенсовых марок и какое-нибудь лекарство. Это навело Доктора на некоторые мысли. Следующий состав клея, который он придумал для своих марок, он назвал «коклюшным клеем». Он сделал его из особого вида сладкого клеющегося лекарства от кашля. Он также изобрел «бронхитный клей», «скарлатинный клей» и еще несколько других. И теперь, когда в городе появлялось какое-нибудь инфекционное заболевание, Доктор покрывал марки соответствующим клеем и эпидемия прекращалась. Он называл это «обклеиванием» эпидемии. Такой метод лечения высвободил ему много времени, потому что туземцы обычно очень часто беспокоили его по поводу своих простуд, ангин и прочих болезней. Он оказался первым Главным Почтмейстером в мире, который при продаже марок в придачу избавлял своих клиентов от всевозможных заболеваний.
Как-то раз в шесть часов вечера Джип, как всегда в это время, запер почтовую контору и повесил на дверь табличку «Закрыто». Услышав, как он задвигает засов, Доктор окончил пересчитать почтовые открытки и достал свою трубку. Вся основная организационная работа была в общих чертах завершена, и в этот вечер, услышав звук задвигающегося засова, Джон Дулитл подумал, что теперь он может уже позволить себе работать только в рабочее время, а не трудиться без отдыха день и ночь. И когда Джип зашел в отделение заказной корреспонденции, он увидел, что Доктор очень удобно расположился в кресле, и, задрав ноги на стол, с удовлетворением оглядывает все вокруг.
— Ну, Джип, — вздохнул он, — наконец-то наша почта по-настоящему работает.
— Да, — сказал Джип, ставя на пол сторожевой фонарь, — и как работает! Во всем мире нет ничего подобного.
— Ты знаешь, — сказал Джон Дулитл, — хотя мы открыли свое заведение уже неделю назад, сам я не написал еще ни единого письма. Представляешь, жить на почте целую неделю и не написать никому ни строчки! Посмотри на этот ящик. Обычно при виде такого количества марок мне всегда хотелось отправить десятки писем. Всю жизнь, когда я собирался написать кому-нибудь письмо, у меня не оказывалось под рукой марки. И вот теперь, как нарочно, когда я сижу целыми днями на почте, я не могу придумать, кому бы мне написать письмо.
— Какая жалость! — огорчился Джип. — И это при том, что у вас такой красивый почерк, не говоря уже о целом ящике почтовых марок! Ну, ничего, вспомните о всех тех животных, которые ждут от вас весточки…
— Конечно, есть еще Сара, — продолжал Доктор, задумчиво попыхивая трубкой. — Бедная милая Сара! Хотел бы я знать, за кого она вышла замуж. Но вот поди ж ты, у меня нет ее адреса. Получается, я не могу написать Саре. И мне кажется, что никто из моих бывших пациентов не ждет от меня никаких писем.
— Я знаю! — закричал Джип. — Напишите Продавцу Кошачьей Еды.
— Он не умеет читать, — мрачно произнес Доктор.
— Зато его жена умеет, — сказал Джип.
— Это верно, — пробормотал доктор. — Но о чем же я ему напишу?
Как раз в этот момент в окно влетел Быстрей-Ветра и сразу начал:
— Доктор, надо что-то срочно делать с доставкой писем по городу Фантиппо. Мои почтовые ласточки не справляются, они плохо разбирают названия улиц и номера на домах. Видите ли, хотя мы, ласточки, и гнездимся на разных зданиях, нас все-таки нельзя назвать городскими птицами. Обычно мы выбираем одиноко стоящие строения — где-нибудь за городом или в деревне. Поэтому мои ласточки не очень хорошо ориентируются на городских улицах. Некоторые из них сегодня принесли обратно те письма, которые получили утром, утверждая, что не могут найти адресатов.
— Н-да! — сказал Доктор. — Это очень плохо. Дайте-ка мне подумать минутку. Все понятно! Надо послать за Чипсайдом.
— Кто такой этот Чипсайд? — спросил Быстрей-Ветра.
— Чипсайд — это воробей, который живет в Лондоне, — ответил Доктор. — Он каждое лето навещает меня в Падлби-на-болоте. Все остальное время он проживает возле собора Святого Павла. Он обычно устраивает гнездо в левом ухе Святого Эдмунда.
— Где-где? — удивленно закричал Джип.
— В левом ухе статуи Святого Эдмунда, что стоит за стеной у алтаря, ну, короче, в этом соборе, — объяснил Доктор. — Чипсайд — это тот, кто нам нужен, чтобы наладить доставку почты в городе. Нет ничего такого, чего он не знал бы про дома и города. Я сейчас же пошлю за ним.
— Я боюсь, — сказал Быстрей-Ветра, — что вашему посыльному, если только он сам не будет городской птицей, будет очень нелегко разыскать в Лондоне воробья. Это ведь огромный город, не так ли?
— Да, это правда, — задумался Джон Дулитл.
— Послушайте, Доктор, — заговорил Джип, — вы только что не могли придумать, о чем бы таком написать Продавцу Кошачьей Еды. Пусть Быстрей-Ветра напишет записку для Чипсайда на птичьем языке, а вы вложите ее в письмо Продавцу Кошачьей Еды и попросите его отдать записку этому воробью, когда он летом снова прилетит погостить в Падлби-на-болоте.
— Отлично придумано! — воскликнул Доктор.
Он схватил со стола лист бумаги и сейчас же начал писать.
— Вы заодно могли бы попросить его, — вставила Даб-Даб, которая слышала весь разговор, — проверить, не разбились ли окна с задней стороны дома. Нам бы не хотелось, чтобы дождь и снег замочили наши постели.
— Хорошо, — сказал Доктор. — Я упомяну и об этом.
Доктор написал свое письмо и адресовал его: Мэтью Маггу, эсквайру, Продавцу Кошачьей Еды, Падлби-на-Болоте, Помойшир, Англия. И хотя письмо было отослано с Квипом Отважным Посланцем, доктор не рассчитывал, что ответ придет быстро, потому что жена Продавца Кошачьей Еды читала очень медленно, а писала еще медленнее. Кроме того, Чипсайд не должен был прилететь в Падлби-на-болоте раньше следующей недели. Он никогда не покидал Лондона до окончания пасхальных праздников. Жена не отпускала его в деревню, пока он не научит весенний выводок, как находить дома, где жильцы выбрасывают хлебные крошки, как выхватывать овес прямо из торбы под носом у лошадей и не попасть при этом под копыта, как ориентироваться на шумных улицах Лондона и множеству других премудростей, которые должны знать городские птицы.
Квип отправился в свою далекую командировку, а жизнь в конторе Доктора продолжала кипеть ключом. Все животные: Гу-Гу, Даб-Даб, Габ-Габ, Тяни-Толкай, белая мышка и Джип очень полюбили свое плавучее жилище, а когда им надоедало качаться на волнах, они устраивали пикники на Земле-без-людей, которую, впрочем, теперь чаще называли тем именем, которое дал ей Джон Дулитл — Рай-для-животных.
Доктор с радостью присоединялся к этим поездкам, но и там он не терял времени даром. Он брал с собой записную книжку и, беседуя с разными животными, заносил в нее знаки и условные обозначения, которыми они пользуются. И вскоре, используя эти записи, Доктор придумал что-то вроде письменного языка для животных — «звериные каракули», как он сам их называл, — так же, как в свое время он придумал письменный язык для птиц.
Как только у Доктора выдавалось свободное время, он проводил уроки письма для животных из Большой Долины, и эти уроки очень прилежно посещались. Конечно, легче всех усваивали материал обезьяны, и Доктор даже назначил некоторых из них своими помощниками. Но и зебры оказались тоже весьма сообразительными. Доктор выяснил, что эти сметливые животные знают, как пометить и скрутить траву, чтобы показать, где они учуяли запах львов, — и хотя, к счастью, в Раю-для-животных им не было нужды это делать, они помнили этот знак еще с тех времен, когда впервые приплыли на остров с материка.
