Воронин усмехнулся. Лоринков закусил губу. Покосившись на них, Юрий торопливо дал указания:
— Прекратите там на площади топать, немедленно! Никому ничего не объясняй, я тебе потом все расскажу. Но пусть успокоятся. Так надо.
— Не могу! — спустя минуту ответил помощник, — народ словно обезумел! Вас требуют!
— Хорошо…. Черт, что же делать?
— Пусть он поднесет телефон к микрофону, а вы толкнете им речь, — тихо сказал Лоринков.
— Как?! — зашипел Рошка, — что говорить?! Я без подготовки не могу!
— Спокойно, — посоветовал Лоринков, — я вам буду тихонько наговаривать, а вы уж повторяйте.
— Мысль хорошая, подтвердил Воронин, и, опасливо глядя на сотрясающийся потолок, крикнул, — да быстрее же!
— Хорошо, хорошо, — сказал Рошка, и, обращаясь уже к помощнику, добавил, — Ион, сейчас я скажу им речь по телефону, потому что подъехать не могу, я далеко от Кишинева по делам партии. Только пусть успокоятся и не топают!
Минуты через две грохот прекратился. Лоринков курил, несмотря на то, что в помещении было трудно дышать.
— Сейчас…по телефону… речь… — глухо доносилось из телефона Юрия.
Журналист быстро достал из кармана плоскую флягу. Выпили по очереди.
— Можно начинать, — сказал помощник, — я подношу телефон к усилителю!
Юрий откашлялся.
— Дети мои! — шепотом начал Лоринков.
— Дети мои… — растерянно повторил Рошка.
— Больше эмоций! — прошипел Воронин.
— Дети мои! — заорал Рошка.
— Куда бы я ни пошел, где бы ни ступила моя нога на земле Бесарабии, оторванной от матери своей Румынии, одна мысль преследует меня… — впал отчего-то в меланхолию Лоринков.
Рошка старательно повторял, стараясь быть эмоциональным. Лоринков бубнил:
— Это не мысль. Это молот. Молот, ибо она стучит в мое сердце. Это не мысль, это пламя. Пламя, ибо оно обжигает мои потроха…
— А не слишком грубо — потроха? — осторожно спросил Рошка.
— Нет, — возразил Лоринков, — для толпы то, что надо. Грубовато, зато будто по щеке хлестнули.
— …потроха! — завелся Юрий.
— Эта мысль — осиное жало!
-..жало!
— Эта мысль — древесный спирт, выжигающий меня изнутри!
-..изнутри!
— Проклятье! Наважденье!
— …жденье!
Толпа глухо заворчала. Воронин трясущимися руками держал флягу. Лоринков улыбался.
— Она, — сбавив резкости, вновь взгрустнул он, — порою бьется в мои уши, как песня прибоя, как плеск волны, как пение птиц поутру в кишиневских парках… И она шепчет мне, поет мне, говорит: где твоя страна, где страна твоя, Юрий?..
-..твоя, Юрий?
— И я…
— И я…
— Молчу…
— Молчу…
— Потому что мне нечего сказать…этой мысли. Этому молоту! Этому пламени! Этому молоту!
— …тому молоту!
Рев толпы в подвале был слышен так, будто все трое они были на площади. Лоринкова понесло.
— Где страна моя?! Она продана! Где страна моя?! Ее распнули! Прибили к кресту! Имя страны моей — спаситель! Распятый спаситель! Ты унижена, страна моя! Ты растоптана!
— Аа-а-а-а, растоптана…..!!!! — орали на площади.
— Бум-бум-бум-бум…. — раздалось в подвале.
— Что такое?! — заорал Юрий в трубку, пытаясь выяснить у помощника, отчего толпа вновь замолотила по асфальту.
— Что такое?! — прогремел хор нескольких тысяч человек.
— Бога в душу! — испуганно забормотал Воронин, — им сказали «растоптана» и они топчут, топчут!
На головы им посыпались уже камни.
— Проклятый мэр! — злобно стукнул Воронин кулаком по стене, — у него под асфальтом все на трухлявых нитках!
— Мы пропали, — вяло согласился Лоринков, — и все потому, что я ошибся. Хотя, согласитесь, речь начиналась великолепно.
ХХХХХХХ
— Да, — согласился Юрий, лихорадочно ощупывая руками стены подвала, — хотел бы я, чтобы вы писали мне речи.
— Разве что в раю, — пожал плечами Лоринков.
— Думаете, — присел на корточки Юрий, и начал обшаривать пол, — мы попадем туда, а не в ад?
— Не имеет значения, — равнодушно сказал Лоринков, — вечная жизнь это и есть ад, какой бы хорошей она ни была.
Внезапно подвал содрогнулся так, что одна из стен поползла внутрь. Ящик сдвинулся и мужчины увидели под ним люк. Откинув крышку, Воронин крикнул:
— Быстро за мной!
И прыгнул в лаз. Рошка с Лоринковым последовали за ним.
Несколько минут мужчины ползли по каменной трубе в полной темноте.
ХХХХХХХ
— Это же надо… — грустно пробормотал директор газеты Ивченко.
Он только что прочитал информацию о неведомом животном, которое подстрелил недавно крестьянин в каком-то уезде.
Потянувшись к телефону, Ивченко набрал редактора.
— Слушай, — недовольно сказал он, — пока вы тут мух ловили, в «Новых временах» вышла почти что сенсационная заметка.
— Это про неведому зверюшку, что ли? — также недовольно ответил редактор, не любивший, когда его отрывали от чтения порнографических рассказов. — Ерунда. Лоринков проверял, там енота пристрелили, а сельские журналисты толком не разобрались. Енота не видели. Провинция.
— Где, кстати, Лоринков? — тоскливо спросил Ивченко. — У меня из-за него опять проблемы. Премьер-министр обиделся, он его «бывшим комсомольцем обозвал».
— А он что, нынешний, а не бывший? — не понял редактор.
— Да нет, — сказал было директор, но объяснять не стал. — И еще у меня из-за вас с телеканалом «Вит» проблемы.
— Да? — удивился редактор. — Это еще из-за чего?
— Не придуривайся, — ехидно парировал Ивченко, — сам же эту статью и писал!
— Писал, — повинился редактор.
— Что ж тогда придуриваешься?
— Ну, а вдруг сработает?
— Разорите вы меня, — горько сказал Ивченко.
— Да ладно, босс, — редактору не терпелось вернуться к чтению, — какие проблемы? Продадимся еще кому-нибудь.
— С вами продашься… Так где Лоринков то?
— Ушел в министерство.
Директор вздохнул. Ответ был стандартный, и означал, что местонахождение «ушедшего в министерство» неизвестно.
Ивченко задумался. Премьер-министр торжественно обещал ему, что газету полгода будет проверять налоговая полиция. Каждый день. По телеканалу «Вит» каждый день говорили, какая плохая у него газета. И все Лоринков. Он был как головная боль. Ивченко уже несколько лет не понимал, отчего никак не уволит Лоринкова.
— Заходи, что ли, виски выпьем, — предложил он редактору, и повесил трубку.
Потом налил, и, в ожидании редактора выпил. Достал из кармана куртки, брошенной на стол, мобильный телефон, и набрал номер Лоринкова. К удивлению директора, звонок дошел.
— Да — глухо, будто он был в каком-то колодце, сказал Лоринков.
— Здравствуй, — ответил Ивченко, — слушай, я вот знаешь о чем думал?.. Лоринков, ты мне скажи, отчего я тебя никак не уволю, а?
— Ну, — задумался Лоринков, — может, надеешься, что я тебя в какой-нибудь книге персонажем выведу? Прославиться хочешь?
— Ух, ты, — засмеялся Ивченко, — ну ты даешь!
— Как дела? — учтиво спросил Лоринков, не любивший пауз в разговорах.
— Отлично. В Москве был.
— И что там?
— На концерт «Нашествие» в Раменском попал, — машинально похвастался Ивченко. — Народу тьма. Видел даже Земфиру. Почти в метре от нее стоял.
— Неплохо.
— Только, — забеспокоился Ивченко, — ты не подумай чего, я не в вип-зоне был, я в толпе простого народа стоял!
— Да мне какая разница? — удивился Лоринков.
— Ну, мало ли… Еще напишешь где-нибудь, что я сноб!
— Где?!
— Сам же говорил, в книге, — улыбнулся Ивченко.
— Ах, да. Не напишу, не напишу. И вообще я ничего писать не собираюсь.
После того, как они с редактором выпили все виски, Ивченко закрыл кабинет, и открыл сейф. Он знал, что Лоринков собирается писать книгу, если говорит, что не собирается.
Поэтому до полуночи из окна кабинета поднимался легкий дымок. На всякий случай Ивченко жег документы.
ХХХХХХХХ
