И по Москве Пашка не ностальгировал, и по своей жалкой квартирке – тоже. И брата вспоминал все реже и реже. А что о нем думать? Наверно, совсем уже Мишка спился… И только про Гелю помнил всегда. И с удивлением понимал, что ему куда дороже не хохотушка и покорительница мужских сердец, а совсем другая Ангелина. Та, что перемещалась по квартире на ощупь. И робко сияла своей беспомощной и потерянной улыбкой…

Он слышал, что у нее снова все хорошо. Но хотел ли ее увидеть? Павел не знал. Ведь теперь Гелька снова на коне. И стала еще прекраснее, чем была до болезни. А он – как был тюфяком, так им и остался. И даже тропический загар к нему не пристает – вечно ходит красный…

Жизнь, постоянно на нервах, Павла изрядно измотала. Он ведь совсем не супермен. А что дерзкое ограбление ему удалось – так это повезло просто. Многие факторы совпали. Кассирше и в голову не пришло, что от скромного парня может исходить опасность – бронированную дверь даже не захлопнула. А охранник как раз ужинать отправился (Павел специально выжидал, когда тот уйдет). И денег в обменнике оказалось достаточно – не зря он искал, чтобы тот обязательно находился в проходном месте, и меняли в нем по хорошему курсу, то есть клиентов много, а инкассация, в целях экономии, всего раз в день…

И сбежать из России Павел сумел – благо липовые документы подготовил заранее. И благополучно вывез украденные деньги. Миллион, пятисотенными да сотками, в небольшой сумке уместился. Специально полетел из столицы прямо в Мюнхен, лично сделал взнос (анонимный, конечно) в кассу клиники Штайна.

И даже здесь, на Кубе, он почти легально. Въехал в страну по документам польского студента, учится в универе, подрабатывает в прокате аквалангов. Давно освоил испанский, прижился, даже полюбил местную жизнь – бедную, но чертовски веселую. Народ на Кубе классный – в какой бы еще стране люди получали по карточкам полкило мяса в месяц, но при этом постоянно улыбались?

Но червячок все равно точил. Постоянно. Его ищут. Его могут узнать. И это уже навсегда, до самой смерти.

Что Россию он больше никогда не увидит – это пусть. Но ведь и здесь могут достать. В любой момент. И где угодно. В универе, на пляже, на работе, в его прокатной конторе… Ох, были б у него деньги – он давно бы перебрался с Кубы куда-нибудь еще. Чем чаще меняешь место жительства – тем безопаснее. Но только украденные деньги все ушли на лечение Ангелины. А местной зарплаты едва хватало на еду, что уж говорить о билетах на самолет и новом, в целях безопасности, паспорте…

И еще, несмотря на царящее кругом веселье, Павлу было здесь очень одиноко. Друзей он не завел, горячие кубинские девчонки скрашивать досуг польскому студенту-скромнику как-то не рвались. И ходить, кроме пляжа, было некуда. Не в демонстрациях же участвовать вместе с политически подкованными кубинцами?..

И потому, когда их городок заклеили объявлениями, что в клубе состоится вернисаж российских картин, Павел решил: он обязательно сходит. Хотя бы какая-то иллюзия светской жизни. И шаткий мостик в его прошлое, в котором, что уж говорить, было немало хорошего.

Неосторожно, конечно. Существует крошечный шанс, что картины привезет в их Карденас какой-нибудь русский. И этот русский будет находиться в выставочном зале. И увидит его, и узнает в нем человека, чьи портреты наверняка до сих пор показывают по российскому телевидению с пометкой «особо опасный преступник»…

Однако Павел все равно решил рискнуть.

И еще только входя в зал, сразу заволновался. Потому что толстая кубинка, проверявшая билеты, посмотрела на него очень и очень внимательно. Словно бы узнавая… Но, если он сейчас вдруг повернется и уйдет, это будет выглядеть лишь подозрительней.

И Павел приветливо улыбнулся женщине. Пробормотал «Ola». И вместе с толпой кубинцев прошел в зал. Нет, показалось, конечно. Никто его тут не узнает. А пришел он не зря – сердце сразу забилось воспоминаниями и сладкой тоской…

За окном, как и обычно, сияло солнце, неподалеку бархатно шумел океан, а здесь он сразу же в новогоднюю атмосферу окунулся. Зал украшен мишурой, в углу – искусственная елка, увешанная игрушками и ватными клочьями, которые, видимо, имитируют нападавший снег. Ну, да, у них же в России сейчас неизбежные зимние празднования. Выставка тоже соответственно называется: «ЗАСНЕЖЕННОЕ РОЖДЕСТВО».

Паша медленно брел по залу. Останавливался у некоторых картин. Вот – до чего знакомо! – дорожки Измайловского парка. Сколько раз они бродили по ним с уже больной, неуверенно шагающей Гелей… А вот Тверская, вся в сиянье огней, и тротуары (художник явно наврал) присыпаны свежим, чистейшим снежком. А здесь лыжники, весело мчащиеся сквозь лес. Интересно, Ангелина теперь катается на лыжах? Она когда-то любила…

И вдруг Павел замер.

В следующем зальчике с огромной картины смотрел он сам.

То есть не совсем он, конечно. Не он – а каким бы Павел мог стать. Мускулистый. И никаких очков. И лицо загорелое, без единого прыщика. И мудрый взгляд серых глаз… Не мужчина – мечта. Художники, они ведь колдуны. Могут изобразить тебя мерзким троллем, а могут – и Джеймсом Бондом. Но при этом на картине все равно будешь ты.

Павел перевел взгляд на подпись к картине и прочитал:

Автор: АНГЕЛИНА ВОЛКОВА. Название: ПАШКА, МОЯ ЛЮБОВЬ.

И на душе потеплело. Он все-таки заставил Ангелину себя полюбить. И неважно, какую он заплатил за это цену.

Авторы благодарят доктора медицинских наук, профессора Э.Н. Эскину за помощь в работе над рассказом.

Цены не было б этим газетам – если бы они правду писали.

Так думала старлей Варя Кононова, молодая сотрудница комиссии – самой, пожалуй, засекреченной спецслужбы страны, занимающейся всем необычным, выходящим за рамки обыденных представлений: от паранормальных явлений до возможных контактов с иными цивилизациями[1].

Еженедельный просмотр открытой печати был ее обязанностью – не слишком увлекательной и совершенно, по правде говоря, нерезультативной. На памяти Вари имелось всего несколько случаев, когда по сообщениям газет начинали разработку, – однако всякий раз выяснялось, что журналисты либо врали все, от начала до конца, либо основывались на негодных источниках: черпали информацию от психически ненормальных или таких же патологических лгунов, как и сами. Но… Хочешь ты или не хочешь, полезным считаешь или вредным то, что тебе приходится делать, а в военизированных организациях, от пожарной охраны до разведки, поставлено так: раз имеется приказ – ты обязан его выполнить. Варя, воспитанная в университетской вольнице, не раз уже нарывалась, особенно попервоначалу, на жесткие проработки и даже взыскания, когда пыталась начальственные команды не то чтобы не выполнять, а хотя бы даже обсуждать. Теперь – зареклась.

Но, несмотря на определенную твердолобость и косность, царящую в комиссии, Кононовой все равно, порой к собственному удивлению, нравилось служить в ней. И потому, что перед ней время от времени жизнь и начальство ставили труднейшие и необыкновенные задачи (и ей удавалось их выполнять). И оттого, что начальником ее был умнейший, образованнейший человек – полковник Петренко, с которым у Вари сложились почти (насколько позволяла субординация) дружеские отношения. А кроме того, в числе немногих избранных она оказалась допущена к главным государственным секретам и даже удостоилась (через три года беспорочной службы) осмотреть потрясающие артефакты, которые содержались в спецхране под зданием комиссии на глубине около двухсот метров. И то, что ей рассказали о Посещении, равно как о многих других поистине потрясающих событиях, произошедших в мировой истории, вдохновляло ее на дальнейшие поиски. Ведь если чудо произошло хотя бы единожды, значит, имеется определенная вероятность, что оно случится и во второй, и в третий раз.

Но… Но сколько же в Вариной службе было рутины! Сколько же ей приходилось перелопачивать, единого факта ради, тонн словесной и цифровой руды!