Какой-то невиданно плотный наст образовался в этот раз на снегу! На что уж хорошо умел Ермолай читать следы, а и он едва распознал петли зайца-русака. Вот тяжести лося ледяная корка не выдержала. На острых краях глубоких лунок, пробитых копытами, красными смородинами замёрзли капли крови. До костей, наверное, ободрал сохатый ноги. Так он, бедняга, далеко не убежит — выбьется из сил и станет добычей волков.

Чуть было не пропустил Ермолай чью-то лыжню. Она пересекла просеку под очередным склоном, и её помогли заметить лишь слабые тени, отброшенные от косых лучей низкого зимнего солнца. Палками лыжник на просеке не пользовался — может, хотел меньше оставлять лишних заметных следов? Но и без этого Ермолай сразу определил: прошёл чужой человек.

Свернув по лыжне в сторону, противоположную границе, в лещинник, Ермолай увидел вскоре, что неизвестный пустил в ход палки. Неправильные очертания и зазубренные края вмятин не оставляли сомнений — лыжник пробежал после образования наста, то есть не ночью, когда ударил мороз, а под утро, вернее всего, уже утром, когда ледяная корочка уплотнилась. Расположение круглых вмятин указывало, что человек бежал споро, финским шагом, одновременно отталкиваясь обеими палками.

— Быстренько! — бросил Ермолай подоспевшему Рабигу.

В тайге идти на лыжах стало намного труднее — огибай деревья, перелезай через завалы, берегись коряг. Нуриев скоро начал отставать. Тут уж приноравливаться к нему было никак нельзя.

— Возвращайся на заставу, доложи всё начальнику! — приказал Ермолай Рабигу и побежал дальше один.

Он шёл широким шагом, быстро скользя по чужой петляющей лыжне. Короткий белый дублёный полушубок распахнут, ворот гимнастёрки расстёгнут, а всё равно жарко.

Чужая лыжня была видна теперь отчётливо. «Этот неизвестный человек ловко ходит на лыжах, — отметил мысленно Ермолай. — Всё время держит финский шаг… Пусть! В лесу финский шаг скорее вытянет силы. Успеть бы догнать его дотемна».

Начался очередной уклон. Деревья поредели. Не-вдолге должен быть большой овраг. Спустится в него нарушитель или обогнёт?.. Спустился. Уклон стал круче. Чужой след сбегал вниз двумя ровными полосами. Оттолкнувшись, Ермолай ринулся по склону, вздымая снежную пыль. Опять подъём, опять овраг. Самые неожиданные и крутые повороты в разные стороны. Скоро, совсем скоро Ермолай догонит нарушителя. Это его рукавица?!

Резкий толчок подбросил в воздух. Нелепо распластав руки, Ермолай пролетел сажени две и плюхнулся в снег, едва успев прикрыть лицо ладонью. Правая лыжа, задев за неприметный бугорок, с лёгким треском переломилась надвое; левая соскочила с ноги и, подпрыгивая, покатилась под гору. Не отряхиваясь, проклиная предательский пенёк, Ермолай шагнул и провалился в снег выше колен. Дотянувшись до потерянной чужаком меховой рукавицы, обругал себя, сделал ещё несколько шагов и остановился. Капли пота и тающего снега стекали по лицу.

Ермолай сел, пробил кулаком наст, зачерпнул в ладонь снегу, жадно проглотил. Потом поднялся и, то и дело проваливаясь, побрёл по лыжному следу. Путь опять шёл под уклон, и чужак не пользовался палками, след был едва виден. Под горкой наст кончился, снова чётко обозначились вмятины от палок. Лыжня свернула вправо. И тут вдруг три новых чужих лыжных следа пролегли среди кустов. След неизвестного слился с ними. Ермолай остановился. Обида, усталость, горечь поражения охватили его. Что делать? Бросить погоню, вернуться? «Нет, бежать, только бежать!» Новый поворот — и впереди за елями Ермолай увидел на опушке двух незнакомых пограничников на лыжах и перед ними человека в штатской одежде.

— Мой! — подбегая к ним, обрадованно крикнул Ермолай.

Пограничники оглянулись. Беглец стоял спиной. За плечами у него висела берданка.

— Мой! — повторил Ермолай. — Я гнался за ним от старого лещинника.

— Ого! Километров семнадцать отмерил! — рассмеялся один из пограничников.

— Только мы его тебе, товарищ Серов, не отдадим, — шутливо добавил другой. — Ты забежал на участок заставы Подгорная.

— Усманов? — узнал в нём Ермолай чемпиона по шахматам. — Ну ладно, не важно, кто задержал, важно, что поймали.

— А с чего ты взял, что это нарушитель? — усмехнулся Усманов.

Тут, едва сдерживая смех, неизвестный обернулся. Ермолай опешил.

— Крутов!

— Я самый! — расхохотался парень в штатском. — Здравствуй, товарищ Серов!

Вот так так! Нарушитель оказался знакомым колхозником из Зайчихи, да к тому же ещё и членом добровольной народной дружины.

— Получай, растеряха! — протянул Ермолай Крутову найденную в тайге рукавицу. — Зачем на просеку выскакивал?

— Никуда я не выскакивал, — в недоумении возразил Крутов и растопырил руки в мягких шерстяных варежках.

— Не твоя, значит? — поразился Серов. — Ну вот, — повернулся он к пограничникам, протягивая рукавицу. — Придётся поискать вам в лесу её хозяина. Я без лыж не ходок. Он идёт финским шагом! — крикнул вдогонку Усманову Ермолай.

Настроение было хуже некуда: гонял, гонял по лесу, и всё зря. И неизвестного упустил, и лыжи сломал. Наверное, враг уже далеко. Куда он бежал? А что, если к железной дороге?..

— Ближний поезд скоро будет?

— В шестнадцать часов, местный. Не поспеешь! — ответил Крутов.

— Попытаюсь, — уже на бегу отозвался Ермолай.

До станции было километра полтора. Когда Ермолай подбегал, поезд уже тронулся. Стуча на стыках рельсов, он проходил стрелку. Малыш успел всё же прыгнуть на последнюю подножку. Переходя из вагона в вагон, он потихоньку оглядывал пассажиров и наконец сел на одну из скамеек. Местным поездом обычно ездили колхозники из соседних сёл и рабочие лесопунктов и ремонтных баз. Этим же поездом — только в другую сторону — можно было доехать и почти до самой Ивановки.

Ермолай притворно зевнул, прикрыв рот ладонью, и вроде бы совершенно безразлично взглянул на соседей. Вот два железнодорожника. Вот, очевидно, агроном с чемоданчиком под локтем. Рядом какой-то старичок. Видно, он сел на той же станции, что и Ермолай: до сих пор не отошёл, все ещё отогревает дыханием руки. По другую сторону расположилась полная пожилая женщина. Она, как и большинство пассажиров, дремала, обхватив руками большущий узел. Напротив устроились трое лесорубов с топорами и пилами. Привалившись друг к другу, они, словно по команде, храпели на весь вагон. Вскоре и старик, зябко поёживаясь, пряча кисти рук в рукава короткого полушубка, задремал. В вагоне зажглось электричество.

Ермолай снова посмотрел на лесорубов: «Здоровы спать, чертяги! Хотя дело знакомое: лес валить — не в лапту играть» — и опёрся локтем на корзину соседа. Старик испуганно вздрогнул, но, увидев рядом пограничника, весело улыбнулся. Старичок был юркий, с короткой бородой клином.

— Я думал, граблют, — ухмыльнулся он и, перехватив взгляд Серова, обращенный на лесорубов, полюбопытствовал: — Или знакомые?

Ермолай не ответил.

— Понятно, — продолжал говорливый сосед. — Присматриваешь, что за народ? Сам-то с Подгорной?

Ермолай промолчал.

— Военная тайна! — добродушно согласился старичок и, поняв, что пограничник не расположен к разговору, вновь прикорнул на корзине.

По вагону прошёл проводник, громко назвал станцию. Пассажиры засуетились. Встали и направились к выходу лесорубы. Ермолай неловко повернулся и столкнул со скамьи корзину старика. Из корзины на пол вывалилось несколько консервных банок.

— Прошу прощения! — извинился Ермолай и начал помогать собирать банки.

— Подумаешь, беда! — добродушно улыбнулся старик.

А полная женщина не утерпела:

— Ох, чтоб тебе, неловкий какой, а ещё пограничник!

— Ну, чего ты, мать, небось не графин упал, — примиряюще перебил старик и сказал Ермолаю: — Они, женщины, все одинаковы — лишь бы на кого поворчать.

Утихомирились немногочисленные пассажиры, задремали. Вроде бы задремал и Ермолай. Один старик всё вертелся с боку на бок, вздыхал, что-то шептал себе под нос.