Митч открыл глаза. Он увидел рядом Кэррол, голую и обольстительную, которая склонилась над ним, трогая и целуя его, и у него не было ни малейшего шанса на отступление. Он сделал было слабую попытку воспротивиться, но Кэррол мгновенно пресекла ее, коснувшись языком головки пениса, и эта умопомрачительная ласка окончательно сломила его сопротивление, вытравила из памяти пари, и в мире не осталось ничего, кроме неодолимого, все сметающего на пути желания.

Он был на пределе. Притянув Кэррол к себе, он губами отыскал ее рот и ощутил солоновато-сладкий вкус того, что принадлежало им обоим. Кровь оглушительно стучала в его ушах, пульсировала в пахе. Он повернул Кэррол на спину и увидел, с какой готовностью она раздвигает ноги. Он вошел в раскрывшуюся расщелину, не испытывая ни малейшего сопротивления.

По крайней мере в этот момент.

Когда проникновение совершилось, взгляды Митча и Кэррол встретились, и он увидел в ее глазах нечто похожее на боль — и, кроме того, что-то еще. Должно быть, она наконец поняла, что означает быть женщиной. Митч замер, прежде чем совершить второй толчок, и затем стал входить в ее лоно медленно и осторожно, насколько позволяло ему неутоленное желание. Он увидел свое отражение в ее глазах, восторг и благоговение в ее взгляде и, похоже, впервые осознал, что значит быть мужчиной.

Это было за пределами секса, за пределами физического удовольствия, как будто Кэррол проникла в его душу и сердце, в каждую клеточку его тела, как будто их души слились и составили единое целое.

Испытываемая им сладость нарастала, становилась безграничной, и его движения делались все более энергичными и быстрыми. Кэррол ритмично приподнимала бедра навстречу его толчкам и делала это настолько умело, словно обладала многолетним опытом. Однако ее восклицания выдавали, что это было ей внове. «Ой, что это? Ой! О-о-о! Вот опять!» — бормотала она, и было ясно, что подобные сладострастные ощущения она испытывает впервые. Эта ее невинность сводила Митча с ума, ему хотелось продлить до бесконечности это состояние блаженства, которое они оба испытывали, однако подошел момент его разрядки, жаркой, невыразимо сладостной и в каком-то смысле очищающей. Он произнес имя Кэррол и осторожно опустился на нее.

Тяжело дыша, слыша, как счастливо бьется в груди сердце, Митч вдруг пришел к заключению, что секс может означать больше, нежели простое слияние тел для получения кратковременного удовольствия, что он может соединить души двух людей надолго, на всю жизнь и что отныне он никогда не будет довольствоваться чем-то меньшим.

Опасаясь, что может раздавить Кэррол тяжестью своего тела, Митч приподнялся на локтях и встретился взглядом с лежащей под ним женщиной, с которой он все еще был единым целым и лоно которой он не хотел покидать. Лицо ее полыхало, в глазах светился восторг, улыбка свидетельствовала о том, что она испытывает чувство удовлетворения.

— Я даже не могла представить себе, что это может быть так.

Митч вспомнил, что в какой-то момент, когда входил в ее лоно, он почувствовал какое-то противодействие. Господи, что же он наделал?

— Ты девушка?

Кэррол улыбнулась:

— Теперь уже нет.

Голова у Кэррол отчаянно болела, как будто крошечные человечки стучали молоточками по вискам; ныли икры и бедра, как будто она все еще сидела верхом на лошади; казалось, что синяки на ягодицах никогда не пройдут; и еще Кэррол ощущала ранее неведомую сладостную ноющую боль на стыке бедер. Вспомнив, что с ней произошло, она улыбнулась и вспыхнула от смущения.

У Кэррол не было сил оторвать голову от подушки. Тело ее покрылось гусиной кожей, хотя ей и не было холодно. Даже наоборот. Внутри у нее все полыхало.

Если бы год назад кто-нибудь сказал ей, что она соблазнит короля на одну ночь, а затем еще дважды в течение ночи повторит любовный акт, отдаваясь всякий раз с большим бесстыдством, чем какая-нибудь десятидолларовая шлюха, она назвала бы такого человека сумасшедшим. Кэррол раскинулась на кровати Митча. Его не было. Из ванной доносился шум душа, и Кэррол улыбнулась, представив стоящего обнаженным Митча, тело которого ласкают струи воды. Ей хотелось бы, чтоб его тело сейчас ласкали ее пальцы, чтоб они снова пробудили в нем желание заняться любовной игрой.

Разумеется, Митч был опытным в сексе мужчиной, он хорошо знал особенности женской анатомии. Но он коснулся таких мест на ее теле, об эрогенности которых она не подозревала, заполнил пустоты в ее мозгу и сердце, о существовании которых она не догадывалась.

Кэррол попыталась сесть и поморщилась, ощутив, как болячки словно объединили свои усилия и сосредоточились под черепной коробкой. Очевидно, вино следует пить в меньших дозах. Она никогда не пила с таким аппетитом и в таком количестве, как накануне вечером. Сегодня она переживала свое первое похмелье.

Однако это было единственным из вчерашнего, чего она не хотела повторить. Она отвела от лица спутанные волосы и выжидательно посмотрела на дверь ванной.

Раньше она планировала, что ляжет в постель с мужчиной лишь после замужества. Она планировала многое, чему суждено начаться лишь после того, как на ее пальце появится кольцо, а в сумке — свидетельство о браке. Но что, если бы она никогда не встретила своего суженого? Так никогда и не вышла бы замуж? Никогда бы не пережила ночи, наполненной сладостными любовными играми? Было бы невероятно жалко.

Кэррол провела языком по губам. Даже они болели. Она осторожно потрогала рот и счастливо вздохнула. Может быть, и с запозданием, но она поняла, что даже хорошо продуманные планы не всегда воплощаются в жизнь. Печально, что это удивительное чувство, которое ею владеет, очень скоро пройдет. Слишком скоро. Но она отложит в копилку своей памяти каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждую ласку, чтобы вспоминать об этом в те дни, когда будет чувствовать себя гораздо хуже, когда болезнь возьмет свое.

Дверь ванной распахнулась, и на пороге появился Митч с полотенцем, обмотанным вокруг талии. Сердце у нее дрогнуло, она села в постели, не обращая внимания на свалившуюся простыню, все ее печальные мысли и боли были мгновенно забыты при виде его улыбки.

Кэррол сползла с его огромной деревянной кровати, слегка порозовев оттого, что она нагая, но лишь слегка. Еще неделю назад она бы умерла от стыда при мысли о том, что может дефилировать голой перед мужчиной, который не является ее мужем. Однако за эту ночь она освободилась от чувства стыдливости… во всяком случае, перед этим мужчиной.

— Мне тоже нужно принять душ. — Кэррол бесстыдно прошла мимо него, но остановилась, услышав его прерьшистыи вдох.

Кэррол повернулась и увидела, что он с мрачным видом оглядывает ее фигуру.

— Это я сделал такое?

Она посмотрела на себя и увидела синяки на ногах и руках. Ей хотелось спрятать их как некое уродство, но ее нагота не позволяла это сделать, и она лишь покачала головой и заявила:

— Ты здесь совершенно ни при чем. Просто из-за моей болезни у меня постоянно появляются синяки. Возникают почти из ничего.

Она заметила, как потускнели и затуманились печалью глаза Митча. Сердце у Кэррол сжалось. Ей совсем не хотелось видеть тоску и жалость в его глазах. Она проглотила подступивший к горлу комок и бодрым тоном проговорила:

— Я буду готова кататься на водных лыжах сразу после завтрака.

Это было сказано с гораздо большим энтузиазмом, чем она испытывала на самом деле. Голова у нее разболелась еще сильнее, когда она оказалась на ногах, и кататься на водных лыжах ей сейчас, мягко говоря, не улыбалось.

— Не знаю, как ты, — медленно сказал Митч, пытаясь освободиться от нахлынувшей грусти и слегка улыбаясь, — но может быть, нам лучше для разнообразия заняться рыбной ловлей?

— Рыбной ловлей? — Кэррол отлично понимала, что Митч вряд ли так уж устал, чтобы ему трудно было заняться водными лыжами. Он явно проявлял заботу о ней. Какое-то приятное теплое чувство родилось в ее груди. — Я никогда не занималась рыбной ловлей.