Была ли она действительно больна? В самом ли деле умирала? Митч сел рядом с ней, размышляя, насколько далеко она пойдет, чтобы убедить его. Бусинки пота выступили у него на верхней губе, а тем временем Кэррол сидела, обхватив ладонями чашку с горячим кофе, словно они у нее замерзли. Впервые у него зародилось сомнение, и он решил, что последует совету Кэррол и поговорит с Терри Куинн, ее работодательницей в библиотеке Мизулы.

Вокруг жимолости, цветущей возле веранды, с жужжанием летали пчелы. Кэррол подняла на Митча глаза — и моментально соблазнительница куда-то подевалась, на ее лице было написано неподдельное удивление.

— Почему неизбежная смерть помогла мне понять, какое удовольствие можно получить от чашки доброго кофе, от свежего банана, от созерцания красоты горного озера, небесной синевы, изумрудной воды, позолоченных осенью деревьев?

У Митча не было на это ответа, он воспринимал все эти вещи как данность. Как все. Такова человеческая натура. Он сделал еще глоток кофе, смакуя его вкус. Взглянул на небо и на озеро, отметив удивительный контраст между прозрачной голубизной и плотной нефритовой гладью. Затем устроился рядом с Кэррол поудобнее, словно теперь между ними возникла более тесная связь.

— Должен сказать, что жизнь основательно подминает большинство из нас. Оставляет слишком мало либо вообще не оставляет времени для того, чтобы насладиться красотой природы. Щедрыми дарами, которые совсем рядом.

Кэррол смотрела на его руки и пальцы так, словно ощущала их прикосновение к себе. Она провела языком по губам. Пульс у Митча слегка участился.

Над озером прокричала птица. Крик был громкий, пронзительный. Кэррол вопросительно посмотрела на Митча.

— Это скопа. Кличет своего дружка.

Кэррол кивнула, но ничего не сказала, и некоторое время они сидели в благожелательном молчании, как два старинных друга, которые знают, что будут делиться своими мыслями и впечатлениями по крайней мере еще лет пятьдесят, а сейчас самый момент помолчать и поразмышлять. Митч никогда не чувствовал себя так свободно и спокойно в присутствии женщин. Ощущение было странное. И приятное.

Даже слишком приятное.

Он допил кофе и встал.

— Если мы собираемся учиться верховой езде, лучше это делать, пока высок уровень энергии.

Кэррол поднялась и увидела, как его зеленые глаза ощупали ее фигуру взглядом, в котором читалось откровенное вожделение. По ее телу пробежала волна озноба. Проигнорировав желание обхватить себя руками и застегнуть рубашку, она расправила плечи.

— Нравится то, что видишь? — спросила она.

Но он уже больше не любовался ее грудями. Взгляд его остановился на ее ногах. Митч нахмурился.

— Ты не привезла ботинки?

— Н-нет, я… — Она не ожидала, что ей понадобится так много одежды. Она захватила лишь то, что годится для обольщения: прозрачные трусики, кружевные лифчики, чулки в сетку, белоснежную ажурную ночную рубашку, платье в обтяжку… И еще то, что было на ней. Она посмотрела на свои теннисные туфли. — А что в них не так?

— Нет каблуков. Нога не сможет держаться в стремени. Тебе нечем будет за него зацепиться, и ты приземлишься на свою очаровательную попку.

— Я не думала, что ты это заметишь, — поддразнила его Кэррол.

— Я не слепой. — Он склонил голову набок. — Просто стараюсь не обращать внимания.

— А ты можешь сделать исключение… хотя бы на сей раз? — Кэррол шагнула к нему. — А через день или два снова будешь не обращать внимания.

— Нет. — Он отступил назад и еще сильнее нахмурился. — У тебя есть туфли на каблуках?

Вряд ли он имел в виду красные туфли-лодочки на высоком каблуке, которые лежали у нее в чемодане.

— Нет! — покачала она головой. — Наверное, мне придется купить что-нибудь подходящее в Калиспелле или в Пол-соне.

— Какой у тебя размер?

— Седьмой, а что?

— В гардеробной есть несколько пар ботинок, думаю, что-нибудь может подойти. Подбери подходящие и приходи ко мне на конюшню. А я пока оседлаю тебе лошадь. И застегни рубашку. Я не хочу, чтобы рабочие на конюшне набросились на тебя.

Через десять минут Кэррол обулась в жесткие голубые ботинки седьмого размера. Она не знала, какая из его многочисленных женщин оставила их здесь, собираясь вернуться на следующий день и снова надеть. Впрочем, это не имело значения — она не была ревнивой. Она была благодарной.

Митч стоял у небольшого загона рядом с конюшней. Высокий и поджарый, он разговаривал с гнедой лошадью, привязанной к перекладине. Одетый в линялые, плотно сидящие джинсы, пыльные ковбойские ботинки и черную поношенную шляпу, он, казалось, сошел со страниц романа Луи Л'Амура. У Кэррол вдруг учащенно заколотилось сердце.

— Это старина Падре, — представил Митч лошадь. — Он мерин. Очень дружелюбный парень. Погладь его по гриве — пусть привыкнет к твоему прикосновению, запаху, голосу.

Стоя между Митчем и мерином, Кэррол вновь испытала невероятное чувство восторга. Казалось, всепоглощающее чувство радости накрыло ее подобно тому, как приливная волна накрывает человека.

Мерин обнюхал Кэррол и подтолкнул ее к Митчу. Соприкосновение с ним породило у Кэррол чувственное желание, и она засмеялась от смущения. Митч помог ей восстановить равновесие и отступить назад. Кэррол улыбнулась ему.

Благоговейный трепет в ее глазах затронул какие-то глубинные струны в душе Митча. Она находит радость в том, что он всю свою жизнь воспринимает как само собой разумеющееся. В том, что общается с лошадью, в красоте окружающей природы. Это вызвало в нем уважение к ней, и ему захотелось пересмотреть собственный взгляд на жизнь. Он не осознавал раньше, насколько счастлив, — а ведь счастье даже в том, что ты жив и что-то делаешь. Она была совершенно необыкновенная женщина. И в этот момент Митч вдруг подумал, что, если Кэррол Сидни действительно умрет, он станет тосковать по ней.

— Как мне взобраться на него? — спросила она.

— Садиться надо всегда с левой стороны.

— С левой от меня или от лошади?

— Ты становишься лицом к лошади с ее левого бока и ставишь левую ногу в стремя.

Потребовалось две попытки, прежде чем Кэррол сумела поднять ногу достаточно высоко, чтобы продеть ее в стремя. Мышцы бедра и ягодиц застонали в немом протесте.

— Держи оба повода левой рукой и используй ту же левую руку для того, чтобы держаться за шею. Правой рукой держись за луку седла.

Говоря это, Митч придерживал своими большими теплыми руками холодные маленькие руки Кэррол, отчего по ее телу прокатились чувственные волны.

Если Митч испытывал те же самые ощущения, то он это не показывал.

— Теперь поезжай. И с каждым шагом немного подпрыгивай в седле.

Кэррол взяла поводья в одну руку и положила ее на шею лошади. Крепко ухватившись за луку седла, она уселась верхом. Падре тихонько пошел.

— Нет! Стоп, лошадка!

— Натяни поводья потуже, — подсказал Митч.

Кэррол попробовала. Однако мерин продолжал идти. Кэррол запрыгала в седле.

— Стоп, лошадка, стоп!

Митч поравнялся с Кэррол, обхватил ее руки с поводьями.

— Нужно говорить «тпру», а не «стоп». Тпру, Падре!

Щеки у нее горели, мышцы болели, казалось, что связки сейчас порвутся.

— Ладно, попробуй снова. — Чувствовалось, что он с трудом сдерживает смех. Кэррол

бросила на него сердитый взгляд. — Помни, что поводья нужно держать натянутыми.

Она сделала глубокий вдох, мысленно представила последовательность действий и сделала новую попытку.

— Теперь немного подпрыгни.

Кэррол изо всех сил пыталась подняться в стременах, однако все ее попытки заканчивались неудачей. У нее не хватало сил и сноровки, чтобы это сделать. Когда ею овладело отчаяние, сильные руки легли ей на ягодицы и слегка подтолкнули. Однако это только напугало Кэррол. Она вскрикнула, выпустила поводья и свалилась в объятия Митча.

Митч прижал ее к себе. Она весила всего ничего, однако то, что он держал в объятиях женщину, мгновенно пробудило его мужское тело. Проклятие, он хотел ее. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он прижался губами к ее губам, его язык проник ей в рот.