На третью ночь вернулось подзабытая уже головная боль.
На третью ночь степь вспыхнула белесым пламенем, вызвавшим секундную слепоту и долгую муть в глазах. А тангры не заметили. Лагерь привычно разворачивался, выпуская дозоры, в горящую степь.
Твою мать, что же происходит?
Пламя гасло, опадая мелкой снежной зябью, которая таяла в траве. Карл протянул руку — мерцающие искры, коснувшись кожи, исчезали. А может, и не было искр? Может, ему снова кажется?
— Кажется, — подтвердил голосок.
— И ты тоже?
— И я.
— Тогда исчезни.
— Ты исчезни. А я не могу. Я здесь.
— И что ты здесь делаешь? — разговаривать с галлюцинацией было странно. Наверное, он сходит с ума. Или уже сошел. Давно сошел, но заметил только здесь.
— Я наблюдаю. И ты тоже. Скоро начнется. Раз, два, три, четыре, пять… закрой глаза.
Карл подчинился, с собственными галлюцинациями лучше не спорить. В степи происходило нечто донельзя странное, ощущение сходное с грозой, но дождя нет. Только белые искры, которые тают, касаясь земли… и тангры их не видят.
— Ну вот, началось, — печально сказал голос и пропал. А над несуществующим снегом прокатился раскат несуществующего грома…
Глава 10
Фома
Вальрик отсутствовал долго, так долго, что Фома весь извелся, ожидая, когда же князь вернется. С каждой минутой, проведенной в пещере, опасения его крепли. А если старик не просто раскроет секрет "Молота Тора", но и отдаст само оружие? Кто знает, каков этот молот из себя. Фоме доводилось читать, что Древние умели придавать вещам самые разные формы, и крошечная горошина способна была уничтожить целый город. Хотя, конечно, преувеличивают… горошина и город, разве ж можно сравнить?
Не успокаивала даже работа над книгой, хотя Фома, пользуясь случаем, старательно описывал не только сегодняшние события, но и все, что раньше случилось. Наверное, следовало бы поспать, но как тут уснешь, когда прямо сейчас, можно сказать на твоих глазах, решается судьба мира.
А Морли по-прежнему храпит, Анджей, проиграв крест, мрачен, несмотря даже на то, что Селим сапоги вернул. Край дремлет, и Масуд с Наремом тоже… и Фому в сон клонит, а князя все нет и нет.
Вернувшись, Вальрик лег спать, будто бы ничего не произошло. Конечно, он не станет распространятся о тайнах, доверенных ему Великим Уа.
Солнце бежало к закату, а Фому терзало нехорошее предчувствие… что-то должно произойти, что-то очень-очень нехорошее… совсем как тогда, когда Старший инквизитор по чьему-то наущению — Фома до сих пор подозревал одного из послушников, желавших занять теплое место помощника библиотекаря — учинил внеплановый обыск в Библиотеке и обнаружил тайник с запретными рукописями… Ох и натерпелся же Фома страху: за хранение подобных книг полагалось отлучение от церкви и казнь, а еще допрос с пытками. Правда, в тот раз обошлось: тайник признали старым, благо пыли вокруг было много, Хранителю Библиотеки объявили выговор, а книги сожгли. Правда, Фома подозревал, что в костер отправились не самые ценные экземпляры, но…
… но предчувствие его не отпускало. Небо сереет, хмурится, точно перед грозою, а в желудке пустота, будто бы и не было сытного обеда. Сердце бьется через раз, а взгляд против воли рыщет по небу. Именно там, на стремительно тускнеющем небосводе, среди облаков, первых робких звездочек и остатков солнечного света затаилась опасность. Фома ощущал ее каждой клеточкой дрожащего тела.
— Что с тобой? — Спросил Морли, зевая. Видать Фома выглядел совсем уж отвратительно, если Морли начал интересоваться самочувствием.
— Уходить надо, — каждая минута, проведенная в пещере, подпускала неведомую опасность ближе. А вампиры не спешат просыпаться, солнце-то не до конца село. Фома откуда-то знал, что как только солнце окончательно упадет за горизонт, станет слишком поздно для спасенья.
— Сейчас, немедленно… уходить… быстро… — Фома заметался по пещере, собирая вещи. Книгу, обязательно спрятать книгу, сумку завязать на поясе, чтобы не свалилась.
— Да что с тобой?
— Смерть! Смерть идет!
Серые сумерки поглотили последние лучи солнца, и те, чье общество до недавнего времени было отвратительно Фоме, проснулись. Быть может они сумеют противостоять неизвестной опасности? Конечно, сумеют, они же воины, они да-ори…
Все равно нужно спешить, ведь смерть идет…
Внезапный порыв ветра швырнул в лицо горсть горячего песка, и Фома понял, что опоздал: она не идет, она уже пришла!
Коннован
Смерть выбрала облик южного ветра, но не того, чье имя ассоциируется у меня с теплом и давними воспоминаниями о солнце. Нынешний ветер вонял серой и царапал кожу невидимыми когтями. Люди, вдыхая его, захлебывались кашлем и спешили закрыть лица кусками ткани. Этот воздух не был ядовит для них, но горы, белые светящиеся горы, которые жили, пока был жив Великий Уа, тускнели на глазах.
Камень умирал. Сначала медленно, потом все стремительнее и стремительнее, свечение гасло, а по гладкой поверхности бежали трещины. Еще минута и все здесь начнет рушиться.
— Уходим!
Серный воздух становился гуще, а трещин больше. Вот уже посыпались первые камни…
— Вперед, вперед, вперед!
Узкий мостик раскачивался под ногами, а сзади с торжественным грохотом рушились горы.
— Вперед! — Каменная площадка, на которую вывел нас мостик, на глазах рассыпалась песком. — Скорее…
И снова бег, сумасшедший бег над бездной. Слева, справа, снизу метались смутные тени, но только когда одна из теней расцвела диковинной птицей, я поняла, что за смерть пришла в горы.
Сайвы. Призрачные сущности Безымянного ветра, дети Хаоса, Разрушители… одна из птиц ринулась вниз, но тут же взлетела, крепко сжимая в призрачных лапах безжизненное тело, которое прямо на глазах начало рассыпаться мелкой золотой пылью.
— Что за… — Рубеус остановился и вслед за ним остановились остальные. Нельзя. Нужно идти вперед и не смотреть, что бы ни случилось — не смотреть.
Мой голос тонул в грохоте, а люди продолжали глазеть на серо-золотых птиц…
— Вперед!!! Не смотреть!
Кто-то попытался подстрелить сайву, но пули пролетели сквозь сотканное из дыма тело. Их же нет и поэтому они не способны причинить вреда тому, кто их не видит… не верит в них. Я не верю. Не верю. Не верю!
Желтая птица пролетела так низко, что крылья коснулись волос. Господи, как холодно… тело цепенеет, тело немеет… они видят меня, но это неправильно, я же не верю… ни капли не верю в существование…
Кто-то дернул за руку. Тащит вперед. Сайва зашлась возмущенным клекотом. Он врезается в уши. Он разрывает мою сущность. Он требует добычу.
— Вперед!
Кто это говорит? Во рту привкус крови, перед глазами серо-золотые… просто золотые… как солнце, яркое-яркое холодное солнце… цветы…птицы…солнце…
Круг замкнулся.
Волна густой, пахнущей кровью, темноты, пройдя сквозь меня, разрушила круг. Что это было? Не знаю!
— Вперед! — Меня снова толкают на рукотворную тропу, которая раскачивается из стороны в сторону, норовя скинуть людей. Сайвы… где сайвы? Оглядываюсь и вижу…
Ничего не вижу. Сзади туман, пыль и грохот. Сзади смерть. Впереди дверь. Обыкновенная такая дверь, обитая красным дерматином с вычурной ручкой под золото, круглым глазком и латунными цифрами. Дверь номер "13".
Не понимаю.
Вальрик уверенно нажал на ручку, и дверь открылась. На той стороне сколь хватало взгляда, простиралось знакомое поле степи.
Мы вырвались.
Стоило закрыть дверь, и она исчезла. Совсем исчезла, будто бы и не было ее. И гор тоже не было. Ничего не было, кроме адского холода, прощального подарка птицы-сайвы. Кажется, я сошла с ума. И опустившись на жесткую, пахнущую сеном траву, я засмеялась: сумасшествие — это же так глупо…
Рубеус присел рядом и, тронув меня за плечо, поинтересовался:
— С тобой все в порядке?
Да, черт побери, со мной все в порядке. В полном порядке, разве что крыша слегка поехала, а так все нормально. Но вслух я сказала совсем другое:
