Так, незаметно, в светлых мечтах, Соискатели добрели до Дома Книги, где, возбужденные, методом, чуть позже названным «методом прямого напористого контакта», уже хотели было сходу «взять» неосмотрительно распахнувший свои двери компьютерный салон — но передумали. Справедливо решили не портить людям выходной, отложив Большую Охоту до девятого марта. Жить светлой мечте, таким образом, оставалось ровно два с половиной дня…

А потом был праздник, праздник вступления и инициации в новую, безбедную жизнь, заодно совмещенный с праздником женской солидарности, тем более, что женщин в комнате 1505 в тот день не присутствовало по принципиальным соображениям. Зато присутствовала упомянутая курица, которую Курбский виртуозно пожарил практически целиком на крошечной «дачной» сковородке. И вновь возник пресловутый спор о целесообразности использования столовых инструментов, особенно в данном случае, когда мы практически одни… Секундное замешательство разрешил сам автор чудесного кушанья. «У БОГАТЫХ свои причуды» — заметил он и решительно взялся рукой за истекающее жиром крыло…

Главным же парадоксом охоты на спящего единокрыла следует признать фактическую невозможность хотя бы в первом приближении установить сам факт свершившейся охоты. И, как следствие, определить её итоговый результат. Некоторая временная расплывчатость, свойственная крайним точкам начала и конца мероприятия, приводит к тому, что в целом продолжительность охоты легко может колебаться от мгновенной и до практически бесконечной.

На практике это зачастую приводит к тому, что часть охотников (особенно это касается молодых, необстрелянных бойцов) в счастливом возбуждении возвращается в исходное положение — и лишь затем, к полному собственному изумлению, обнаруживает, что настоящая охота для них, по сути, еще и не начиналась. И наоборот, когда матёрые ветераны, будто бы не чувствуя уже свалившейся на них тяжести добычи, упорно продолжают пробираться сквозь чащу к неведомой цели, пока в один прекрасный миг не осознают того, что всё уже давно позади, и от сжатого в руке последнего единокрыльего пера прямо на глазах не остается ровным счетом ничего.

Но в любом случае подлинная суть охоты на спящего единокрыла если и открывается, то много или хотя бы несколько времени спустя самой охоты.

Утро 9 марта 1994 года выдалось погруженным в сладостные мечтания. Женщины вокруг, несмотря на отшумевший уже одноименный праздник, были по-прежнему прекрасны, но не они занимали в голове одного из героев первое место, и даже не второе. Россыпи драгоценностей, золотые слитки и туго перетянутые пачки различных национальных валют мерещились ему в таком изобилии, будто бы в мозгу его, в дополнение к работающим, разом проснулась еще как минимум половина доселе (если верить биологии) «спящих» нейронов, и чей-то мультипликационный голос с периодичностью раз в тридцать секунд истерично выкрикивал «Пиастры! Пиастр-р-ры!!!» Сквозь этот информационный шум едва-едва прорывался голос профессора Падингтовича, который, надо отдать должное опытному педагогу, словно почувствовал происходящее в одном из слушателей НЕЧТО и старался говорить потише, а в итоге и вовсе распустил собравшихся по домам раньше положенного.

В тот же день в далеком Лос-Анджелесе скончался знаменитый американский писатель Чарльз Буковски. Сей автор, как известно, в своем творчестве неустанно воспевал безусловный примат общебуржуазных и семейных ценностей над сознательным «дауншифтингом», половой распущенностью и препаратами, расширяющими сознание… вернее, как раз как бы наоборот воспевал — ив чем-то это выглядело символичным. Завершение земного пути известного алкоголика и дебоши.. (зачеркнуто) прославленного поэта и прозаика будто бы ставило некую умозрительную точку: так и нам отныне предстояло из прежних бедных, но свободных дней воспарить в светлый мир душевного равновесия и финансового благополучия. Да, отчасти расставание это выглядело чуточку грустным, но… «Но такова цена, которую мы должны за будущее процветание нас, наших близких, наших будущих детей и…» — вновь нравоучительно напомнил себе автор и, будто бы и не весомый «преддипломник», а едва-едва сдавший свой самый первый зачет первокур, весело, можно даже сказать «вприпрыжку», поскакал к общежитию на Ч-ской улице. Впереди его ждал несомненный Успех, а, стало быть, рядом неизбежно сопутствующих ему негативных факторов можно было с чистой совестью пренебречь.

Конечно, несмотря на то, что в рекламе к тому моменту мы были уже три с лишним дня, некоторые секреты этого ремесла были для нас все еще временно недоступны. В частности, не совсем четко выглядели детали того, как Рекламодатель с экранов телевизоров, рекламных щитов, листовок, а также со страниц других газет — никчемных и неэффективных в плане рекламы, конечно! — плавно перемещается на голубоватые полосы Нашей газеты (а за истекший срок мы уже привыкли считать это прогрессивное издание по-настоящему Своим), перейдя попутно на малодоступный населению, за исключением слов fuck и shit, английский. Подтянуть уровень образованности сограждан до привычки начинать день с душистого порриджа и свежей «The Moscow Star» смотрелось, очевидно, оптимальным маркетинговым ходом, но на данном временном отрезке такая задача представлялась нам все-таки в элементарных функциях неразрешимой. То есть, где-то на интуитивном уровне было ясно, что Клиент склоняется к Публикации именно в процессе «переговоров», но тогда во весь рост вставала проблема организации самих «переговоров»… Маэстро же Оборотнян, как уже отмечалось, этот момент в своем программном выступлении как-то упустил, полагая, видимо, само собой разумеющимся, а может, желая подстегнуть и поощрить здоровую самостоятельность своих новых сотрудников и, не побоюсь этого слова, коллег по цеху.

Впрочем, не стоило забывать об уже записанных в волшебную книжечку двух телефонах. Вдобавок к этому, на праздниках автор, оторвавшись на мгновение от сладких грез, позвонил папе одного своего одноклассника (не один же Рожаев, надо понимать, навещал в этой жизни начальную школу), каковой папа, по слухам, в свое время трудился в некоем секретном НИИ аж с самим Борисом Березовским и даже как-то однажды якобы ссудил будущему серому кардиналу российской политики трояк до получки. Будущий серый кардинал, надо отдать ему должное, этой крупицы доброты не забыл и спустя некий срок взял папу в свою могущественную империю на какую-никакую, а все-таки должность. Все эти разрозненные факты папа в телефонном разговоре подтвердил, на правах старого приятеля немного покритиковал политическую платформу своего бывшего должника, а в завершение беседы продиктовал номер некоего деятеля, который в могущественной империи будущего гражданина Еленина будто бы «сидел на всей рекламе». В общем, автор справедливо рассудил, что к своему первому рабочему дню он подошел, как ни крути, в полном всеоружии, с каковой уверенностью он и постучал в милую его сердцу дверь комнаты 1505…

Первое впечатление, как водится, оказалось и самым верным. А было это впечатление таким, что Курбский тоже времени даром не терял, набрав, выражаясь спортивным языком, отличную форму. В присущем ему состоянии крайне лихорадочного возбуждения, Старина сидел на полу перед телефоном, а повсюду вокруг него в беспорядке валялись искромсанные и изорванные газеты. В руках его была тонкая школьная тетрадка за некогда три копейки, в которой Сергей прямо на весу торопливо делал какие-то пометки.

— Ну что! — довольным голосом известил он новоприбывшему автору, — Дело пошло! Многие УЖЕ соглашаются!!!

Не буду скрывать: только что распустившийся цветок в душе второго героя мгновенно закрылся и даже ощетинился острыми, желтыми колючками (Забегая вперед: это волшебное ощущение в ближайшие три месяца герою предстоит пережить еще не менее двух сотен раз). Его бросили… Ведь Курбский, очевидно, ушел уже бесконечно далеко вперед… И вряд ли теперь протянет оттуда, из прекрасного далека, свою руку, дабы подтянуть безнадежно отставшего… Ведь у БОГАТЫХ свои причуды… «Многие СОГЛАШАЮТСЯ!» — повторил Курбский, довольно потирая руки. И, чуть погодя, вернул цветок в исходное положение: «Давай, теперь ты. Твоя очередь. Я пока переведу дух, — и практически насильно воткнул в руки автора телефонный аппарат, — Давай. Это несложно».