“Отсюда собирается группа террористов – очень серьезная: 2-е Блиновы – известны в Женеве под именем Ефимовых…”

Даже сейчас он не забывает о конспирации. Помнит, что главное надо прятать поглубже.

Никому не придет в голову, что все это пишется потому, что каждую ночь он видит один сон.

Не случайно мы упомянули обвал. Только Азеф погрузится в сон, как сразу начинается камнепад.

Без сонника ясно, что существует связь между горной лавиной и тем, что называется “засыпаться”.

Знаете, конечно, что это такое? Вдруг оступаешься и стремглав летишь вниз.

Больше всего Азеф боялся “засыпаться”. Оказаться в лаве и навсегда в ней пропасть.

Пока он добавляет масла в огонь. Или несколько камешков в стремительно движущийся поток.

43.

Охранка – бюрократическое учреждение. О каких бы срочных делах ни шла речь, все равно требуются согласования.

Пока документ пройдет положенные ему круги, дня три нужно. Еще прибавьте время для передачи решения на места.

Потом какие-нибудь неожиданные обстоятельства… Все же не только эти двое представляют опасность для режима.

Как раз к похоронам подошла Колина очередь. Филерам оставалось поприсутствовать и составить доклад.

Все двинулись на кладбище. На казенные деньги купили цветов, а на лицах изобразили скорбь.

Конечно, лица – это сильно сказано. Внешность у них неотчетливая, без особых примет.

Вот бы узнать, о чем они беседовали между собой. Как, не выходя из роли, обменивались последними новостями.

Конечно, случались промашки. Вдруг забудешь, что на подобных сборищах люди в основном не из их ведомства.

Произойдет казус вроде того, что много позднее случился на похоронах одного поэта.

Представляете: вот здесь стоят близкие родственники, а тут к дереву прислонились филера.

Играют не хуже настоящих актеров. На физиономиях застыла печаль, а языки в это время мелют о своем.

“Заберем этого?” – спокойно так кивает один. “Куда он от нас денется”, – расслабленно отвечает другой.

44.

Видно, Азефу изменило чутье. Он не почувствовал, что дело движется к развязке.

Это его неизменная перестраховка. Всегда лучше, когда не одна угроза, а две.

Уж какая-то точно настигнет Колю и Лизу. Если смогут увернуться от погрома, то окажутся в руках полиции.

Полицейские все равно что малые дети. Чтобы не случилось осечки, надо повторить несколько раз.

Мол, помните, я писал о Блинове? Не забудьте при случае заглянуть к нему в чемодан.

В первую очередь вывалятся бритвенный прибор и мыло, а потом что-то поинтересней.

Любопытней всего были бы бомбочка и пистолет. Впрочем, не следует пренебрегать печатными изданиями.

Надо же знать, что читают женевские студенты. Какие брошюрки у них на уме.

Туалетные принадлежности тоже пригодятся. По этим мелочам можно представить его предпочтения.

Почему-то Коля тяготеет ко всему западному. Словно в пику отечественным бритве и мылу.

Чувствуете противоречие? Мыло женевское, а бомба работы местных умельцев.

Чего-то не рассчитал Евно Фишелевич. Опередив действия полиции, Блинов оказался во власти более могущественных сил.

Есть такое понятие “судьба”. Полицейские имеют к ней отношение лишь в качестве второстепенных героев.

Теперь-то точно Коля не был связан с боевыми группами. За исключением, понятно, небесного воинства.

Смотрел откуда-то сверху и с трудом различал Азефа. С такого расстояния он казался совсем крохотным.

Евно Фишелевич сидел в кабинете за письменным столом и трудился над очередным посланием.

Посмотришь со стороны, так ничего особенного. Ну пишет человек что-то в дневник или сочиняет стихи.

Лицо самое что ни на есть вдохновенное. Словно ему на ум приходят не фамилии однопартийцев, а разные образы.

Сперва Коля хотел поглядеть через плечо, а потом подумал: не все ли равно? Ведь полиции сюда никак не попасть.

Хорошо в этом месте. Птицы и звери доброжелательны и рады всякому новому постояльцу.

Отвлечешься от лицезрения этих красот и опять интересуешься: что там, на земле?

Судя по настроению Евно Фишелевича, все готово. Теперь надо на почту, а потом в ресторан.

Столик с выпивкой и закуской дает широту обзора. Под хорошее вино мысль течет легко.

На десерт подойдет свежий номер газеты. Желательно открытый на странице “Хроники”.

Что сегодня в Петербурге? Кто из радикальных элементов попал в тюрьму?

Азеф отыщет заметку и опять радуется. Ведь он на свободе, а его товарищи за решеткой.

Дальше наступает самый главный момент.

Полным бокалом приветствуешь всех, кто скрыт за строчками, и выпиваешь за то, что ты ни при чем.

45.

Все это имеет отношение к другой жизни Коли. Самый длинный его период именуется бессмертием.

Никогда не было у него столь непростого времени. Хотя бы потому, что он в нем не участвовал.

Уже говорилось, как много значило в их семье его присутствие. Даже вкус в доме определял он.

Бывало, взглянет на какую-то виньетку, и сразу ясно, что она не нужна. Куда больше красоты в чистой поверхности.

После его ухода стало некому ухмыльнуться. Поэтому украшения вели себя беззастенчиво.

Обложка траурной мелодии “памяти студента Блинова” напоминает морское дно. Все в каких-то непонятных водорослях.

Сверху портрет, увитый лентой с надписью: “От еврейских и русских рабочих и интеллигенции”.

На само произведение благодарность не распространялась. Некто А. Ф. Северин-Севрюгин издал его за свой счет.

Кстати, фамилия автора тоже напоминает виньетку. Одна ее половинка кажется вариацией на темы другой.

Кто был этот человек? Отчего вдруг почувствовал необходимость высказаться?

Как бы то ни было, но его следует вспомнить. Как-то отметить то, что он не остался в стороне.

Ведь никому больше это не пришло в голову. Ни Римскому-Корсакову, ни Глазунову, ни Кюи.

Наверное, тоже что-то знали о Коле, но мелодии у них по этому поводу не родилось.

Один Северин-Севрюгин сразу понял: идут. Не десять или двадцать, а несколько тысяч человек.

Такой марш несогласных с Колиной гибелью. Уверенных в том, что это не должно повториться.

Когда он это услышал, то решил рассказать всем. Чтобы они тоже представили себя в этой толпе.

46.

Существовал еще один, уже не бумажный памятник. Это была мемориальная доска на стене житомирской синагоги.

Конечно, доска не сохранилась. Если пятьдесят синагог уничтожили, то у нее просто не оставалось шанса.

Кое-что можно понять по упомянутой открытке. Колин снимок тут помещен среди фото других жертв.

Блинова мы узнаем сразу, а то, что написано рядом, не беремся прочитать.

На стене синагоги жизнь нашего героя превращалась в паучьи ивритские буковки.

Рассказывали, будто одно время на небе зажигалось Колино имя. Причем расположение звезд имело сходство с надписью на доске.

Мы-то с вами не отличаем “алеф” от “бет” и “гимел” от “далет”, но люди знающие говорили: это о нем.

Еще ходил слух, что синагога не сразу исчезла. Просто перешла в другое качество.

Якобы они видели легкий контур, наброшенный поверх многоэтажного дома.

Несколько месяцев дом и контур существовали вместе. Затем контур выцвел и растворился в воздухе.

С тех пор тут только кирпичная коробка. Квадрат и параллелепипед победили изгиб и полукруг.

47.

Какое определение больше подойдет для нового столетия? Ужасный? трагический? деловой?

Правильней, наверное, деловой. Ведь самые жуткие события в этом веке стали предметом купли-продажи.

Начался век с погромов. Причем сразу возникла мысль, что тут тоже можно поживиться.