4.

Ну а вам этот сюжет расскажу. Ведь без него будет не хватать чего-то важного.

Когда-то я был совсем маленьким, и мне понадобилось что-то найти в шкафу.

Крохотной ручкой нащупываю шелк. Тащу на себя и вижу, что ткань желтая с черными полосами.

Бегу спросить у мамы. Она объясняет, что эта накидка для молитвы принадлежала нашему предку – раввину.

Значит, прежде чем обратиться к Богу, надо переодеться. Столь важную беседу неловко вести в обычной одежде.

Может, дело в том, что так скорее Бог обратит на тебя внимание? Уж больно желтое и черное бросаются в глаза.

Сколько раз предок являлся перед ним в таком виде. Так что их знакомство, скорее всего, состоялось.

Бог посмотрит вниз: так это вы, уважаемый? Впрочем, видимыми жестами своего интереса не подчеркнет.

Как ни занимали его отдельные особи, он помнил о гармонии. Можно сказать, был ее гарантом.

Имеет ли он право выделить кого-то одного? Ведь тут же кто-то столь же достойный потребует к себе внимания.

Так что правильней просто находиться рядом. Чтобы каждый чувствовал себя немного спокойней оттого, что он есть.

5.

Присутствия Бога предку показалось недостаточно. В дополнение к его контролю он установил свой собственный.

Сразу видно, настоящий ученый. Правда, предметом его интереса стала не колба с жидкостью, а такой недостойный сосуд, как он сам.

Результаты записывались в дневник. Перед сном выставлялась оценка за прошедший день.

Хороших отметок здесь столько, сколько у нерадивого школьника. Промелькнет четверка, а потом длинный ряд троек.

Самое любопытное тут критерий. Важнее всего для него было не то, что сделано, а то, что не удалось.

Вот он склоняется над тетрадкой. В который раз старается отделить зерна от плевел.

Сделал ребенку козу – неплохо.

Довел слепого до дома – тоже ничего.

Весь день вел беседы с посетителями, а был понят только двумя из них…

Кроме того, предок пытался понять, насколько в своих исследованиях он смог осуществить замысел.

Такой, прямо скажем, чудак. Жил, между прочим, в конце восемнадцатого века и умер в год смерти Пушкина.

Вряд ли этот опыт широко распространится, но все же не стоит его совсем отбрасывать.

Иногда полезно устраивать проверки. Вызывать себя к доске, ставить в угол, требовать явиться старших.

Именно этим мы сейчас займемся. Начнем не с самой книги, а с ее автора.

Вряд ли человек, завершающий столь объемное сочинение, совсем не изменился.

Любое общение важно, а с Колей особенно. Когда столько времени живешь чужой жизнью, то она прибавляется к твоей.

Пусть перемены не бросаются в глаза. Не то чтобы благодарность начальства или орден в петлицу.

В какую-то тихую минуту вспомнишь Блинова и подумаешь о том, что я – это действительно я.

Второе отступление напоследок

1.

Непросто писать последние страницы. Все время боишься что-то упустить.

Или вдруг новые обстоятельства. Вроде все уже сказано, а тут неожиданный поворот.

Я решил написать главному раввину Житомира. Что, интересно, он думает на этот счет.

Конкретно вопрос стоял так: помнят ли в его городе студента Колю Блинова?

Не хочется верить, что он покинул родные края. Где-то должно что-нибудь сохраниться.

Вот я и спрашивал: где? Нет ли у раввина сведений, что Коля кому-то не безразличен.

Может, в день его рождения или гибели приносит цветы на могилу? Вдруг еще наворачивается слеза.

На эти мои вопросы отвечают: нет. Не знаем никакого Блинова и не разделяем ваших чувств.

“Уважаемый господин Ласкин. К сожалению, ни в школе, ни в общине никто не слышал и не помнит про Блинова. Раввин Шломо Вильгельм звонил по этому поводу профессору Меламеду в Киев, который родом из Житомира, и знает практически все о еврейском Житомире. Однако профессор сказал, что он уже общался с Вами, господин Ласкин.

С наилучшими пожеланиями!

Андрей”.

Словом, раввин ответил через посредника. Впрочем, Бог тоже общается через посредников, так что ничего странного тут нет.

Только категоричность расстраивает. Прямо-таки ни капли тоски по поводу образовавшейся пустоты.

Потому и фамилию повторили еще раз. Чтобы не оставалось сомнений в том, что разговор окончен.

Как видно, в упомянутой в письме школе так принято. Если ученик чего-то недопонимает, к нему обращаются дважды.

2.

Еще удивительнее то, что через некоторое время из Житомира пришло продолжение.

Без конкретных намерений залезаю в Интернет. Вдруг узнаю, что на моего адресата, Шломо Вильгельма, совершено покушение.

Если бы не подоспел водитель, было бы совсем плохо. Могло кончиться не больницей, а чем-то похуже.

Затем события развивались по известному сценарию. Если молодчикам что-то надо, их уже не остановить.

“После отъезда раввина нападавшие пытались проникнуть в помещение общежития для еврейских девочек по ул. М. Бердичевская, 7, выкрикивали антисемитские лозунги, оскорбления и пытались ударить одну из девочек, а когда воспитатели не позволили хулиганам войти в помещение, бросили в нее горящую сигарету”.

Случилось это совсем близко от того места, где Коля сперва протягивал руки, а потом был сбит с ног.

Ну что, говорю я себе, убедился, что сегодня о Блинове помнит лишь лошадиная дуга в доме его дочки.

Презабавная, надо сказать, вещица. В самом начале века наш герой привез ее из Женевы и подарил матери.

Знакомые музыканты всегда ею интересуются. Непременно постучат карандашом по серебряной спинке колокольчика.

Столь простыми средствами извлекают сложные мелодии. Едва ли не в пику стоящему рядом роялю.

Колокольчики не просто заливаются, а что-то припоминают. То восхищаются: “ах!” и “ох!”, то спрашивают: “отчего?” да “почему?”.

Своего рода музыкально оформленное бормотание. В такой степени полное разного рода чувств, что слова не нужны.

Впрочем, догадаться можно. Кажется, колокольчики произносят: “Я здесь”.

Потом еще что-то столь же важное на своем музыкальном языке.

Ну там, “динь-динь” или “дон-дон”. Что следует понимать так: “Не очень ли вы изменились за время моего отсутствия?”

2007-2009