Теперь Коле придется ходить на их праздники. Он будет чувствовать себя неуютно среди седых бород и широкополых шляп.

Пища у евреев тоже непонятная. К уже упомянутым дыне и меду надо прибавить хрен и морковь.

Почему же Блинов доволен? Потому, что узнавать что-то о жизни – это и значит жить.

Коля и прежде был не безразличен к этому народу. Он из числа тех православных, которым легко зайти в синагогу.

Интересно же, что там. Как на плечи набрасывают покрывало, а потом бьют поклоны.

Вернее, это русские бьют поклоны, а евреи словно колеблются на ветру. Стараются попасть в ритм молитвы.

“Я сегодня вечером, – пишет Коля, – ходил в еврейскую синагогу. Здесь замечательно богато и красиво… к тому же поют не хуже, чем в опере”.

Такое вот человеческое любопытство и в то же время художественный интерес.

В мире существует еще много чего примечательного.

Украинцы тоже отличаются по части пения. Так что сразу после синагоги Коля идет на концерт.

“В четверг собираемся на концерт малороссийского кружка, который будет дан в зале артистического общества”.

Вот сколько всего. Если же нет других впечатлений, то отправляешься в суд.

Тоже, надо сказать, зрелище. Правда, обвиняемый отклоняется от пьесы и вносит слишком жизненный тон.

Коля так и пишет: “Свою жизнь разнообразим различными предприятиями: сегодня были в окружном суде и слушали интересное дело”.

Больше всего в нем от зрителя. Есть, знаете ли, такая категория публики, которой не наскучит ходить в театр.

Всегда найдется что-то любопытное. Если не актеры или декорации, то примечательные пуговицы на костюме героя.

Так что браво, пуговицы! Хотя бы вы существуете так, словно бездарность не окончательно взяла верх.

Коля радуется буквально всему. Голосу кантора, песне “Ой, вишенка, черешенка”, тихо посапывающему присяжному заседателю.

Во всем проявился Божий мир. Даже к той минуте, когда заседатель открыл глаза, Бог имел отношение.

4.

Блинов не только прирожденный зритель, но великий оптимист. Для него клопы пахнут коньяком.

Все потому, что он не останавливается на чем-то одном. Выбор предполагает вычитание, а ему милее сложение.

Сразу после женитьбы Коля поступил на инженерный факультет Женевского университета.

Так что впечатлений прибавилось… Прекрасное озеро, новые друзья, вдоволь немецкой и французской речи.

Как ни существенна перемена места, все же важней всего перемена действия.

Одно дело – переезд в другой город, а другое – вступление в боевую организацию.

Можно было стать просто эсером, а его потянуло к радикалам. Не туда, где тепло, а туда, где действительно горячо.

Если знать Колю, то поступок естественный. Ему хотелось не только быть полезным, но сделать это как можно скорей.

К тому же Колю интересовали механизмы. Его просто хлебом не корми, а дай что-то разобрать и сложить.

В боевой группе ему предназначалась роль инженера. До терактов его не допускали, но бомбы получались на славу.

В эту работу он ушел с головой. Мог описать механизм адской машины так же подробно, как устройство молочной бутылочки.

Вроде одно противоречит другому, но испытание соски и бомбы происходило на близком расстоянии.

После еды Ирочка сразу засыпала. Что касается бомб, то тут спокойствие было исключено.

Вообще-то тут не только бомбы испытывались. Речь шла о том, насколько безумие под силу швейцарской природе.

Только что было тихо, и вдруг стало тревожно. Словно наши обстоятельства вторглись в чужую жизнь.

Возможно, взрывали не просто так, а как бы предупреждая: так, как с этим кустом или деревом, будет с каждым, кто захочет помешать эсерам.

Если человек беспомощен перед юрким шариком, то природе все нипочем. Стряхнет призрак катастрофы и сияет, как прежде.

5.

От Колиной поддержки Гершуни разомлел. Не только наедине, но и при других демонстрировал свою симпатию.

Удивительно, конечно. На фото видно, что к Григорию Андреевичу так просто не подступиться.

Для чего морщить лоб перед объективом, но иначе у него не выходит. Кажется, будто он говорит: ну что вам от меня надо?

И вообще: живу один и буду жить так. Ни с кем на свете не собираюсь делиться.

Вдруг такая расположенность. Вплоть до того, что некоторые секреты знали только они двое.

Конечно, Азеф забеспокоился. Когда у него появлялись конкуренты, он реагировал моментально.

Во-первых, какой он тогда вождь партии? Во-вторых, департамент все время требует подробностей.

Что ему делать в этой ситуации? Стараться подружиться с Блиновым и ждать, когда он проговорится?

Обиднее всего, что Гершуни сам указал на студента. Когда Азеф попросил назвать фамилии, он посоветовал спросить у Коли.

Если бы у Азефа было одно лицо, он бы не сдержался. Выдал бы себя слишком откровенной гримасой.

Слава богу, у него много физиономий. Когда случаются такие моменты, сразу меняет одну на другую.

Ну, к примеру, вот эта. Как бы встревоженная вновь открывшимися обстоятельствами.

Сейчас она в самый раз. Все же речь о том, как их организация будет жить дальше.

Еще у Азефа есть такое соображение. Вслух он его не произносит, но имеет в виду.

Зачем Григорию Андреевичу бледный низкорослый юноша? Неужто он не справится без него?

Даже комплекцией Коля совсем не подходит для руководства боевой группой.

Вот они двое – это да. Сам Гершуни – настоящий тяжеловес, а Азеф тем более.

Сразу видно – силы равны. Отвлекутся на что-то постороннее и возвращаются в одну точку.

И так не пять и не десять раз. Сто потов сошло с каждого, а к главному еще не подступились.

Гершуни приготовился до ночи держать оборону, но вдруг Азеф махнул рукой. Сделал вид, что ни на чем не настаивает.

Может, решил, что двое упрямцев – это чересчур. Кто-то должен сменить пластинку.

Когда напряжение спало, Гершуни сразу кого-то назвал. Потом прикусил язык и произнес ту самую злополучную фразу.

Как это понимать? Выходит, Азеф хуже не только Гершуни, но и студента Блинова.

Евно Фишелевич сразу вспомнил, за что он не любил Колю. Разговоров у них было мало, но кое-какие выводы напрашиваются.

Главная претензия заключалась в том, что Блинов уж очень громко смеется.

Азеф и сам порой подхихикнет, но на этом не задерживается. Обозначит свое отношение и переходит к другим темам.

Коля же хохочет просто так. Будто из него прет энергия, и он не знает, как ею распорядиться.

Недовольство вызывало и присутствие Лизы. Ее тихие колокольчики всегда сопровождали Колин смех.

Она так хорошо вторила мужу, словно они пели дуэтом. Или вместе укачивали ребенка.

От зрелища счастья Евно Фишелевичу было не по себе. Ведь революционеру редко такое перепадает.

Конечно, он и тут умудрялся найти выход. Ловко соединял полезное с приятным.

Проведет заседание с партийцами, и – шмыг в публичный дом. В давно разогретую постель какой-нибудь Марфы или Маланьи.

В злачных местах Азеф ценит то же, что в жизни вообще. Полную независимость от какой-либо крайности.

Тут никто ничего не изображает. Можно не говорить, а просто поманить пальцем.

Мол, отправимся в кабинет. Предадимся занятию, которое без всяких признаний доставляет удовольствие.

Азеф знает цену красивым словам. Сколько он дал клятв по самым разным поводам.

Тем приятнее обходиться без слов. Воображать, что нет прошлого и будущего, а есть эта минута.

Цены, надо сказать, в этих заведениях божеские. Если бы он не сотрудничал с полицией, ему было бы по карману.

Семьей Азеф так и не обзавелся. Ни женой, ни двумя дочерьми, ни четырьмя сыновьями.

Не хотел никого вмешивать в свою жизнь. Уж если ходить по тонкому льду, то только одному.

Поднял ногу, и не знаешь, что будет дальше. Опустишь ее на этом свете или на том.