*

О том, что умер ее муж, Оксане сообщил гид. Он позвонил в номер около восьми и попросил ее спуститься на ресепшен, добавив что речь идет о ее муже. Она торопливо оделась, почистила зубы и поспешила вниз, еще не чуя беды, а лишь желая узнать, куда подевался не ночевавший в номере Вадим, который к тому же не отвечал на ее звонки.

Гид сообщил, зачем он позвал ее, сразу после того, как поздоровался.

– Ваш муж умер, – сказал он. – Вам надо пойти сейчас в кабинет врача и подтвердить, что это он.

– Значит, вы не уверены, что это он?

– Уверены. Это нужно для полиции, – вздохнул гид и кивнул в сторону медицинского кабинета, мимо которого она быстро прошла всего минуту назад.

Они вошли без стука. Гид просто толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская ее вперед. В кабинете толпились люди, неожиданно много людей, как показалось Оксане: толстенькая светловолосая медсестра, мужчины в темно-синей форме – наверное, полицейские – и мужчины без формы. Тело лежало на кушетке, накрытое простыней.

«Зачем их всегда накрывают? Кино какое-то», – подумала Оксана раздраженно.

К ней приблизился невысокий мужчина в легких очках с металлической оправой. Он тихо, едва слышно заговорил, разводя руками. Оксана уставилась на его тонкие бледные губы, не понимая ни слова.

– Что? – сипло спросила она и перевела взгляд на кушетку.

– Надо подписать документы. Послезавтра мы отправим тело в Москву, – сказал мужчина.

– А вдруг это не мой муж?

Мужчина повернулся к медсестре, та ступила к кушетке и откинула торопливо простыню, взявшись за самый ее кончик. Боясь подойти ближе, Оксана вытянула шею и посмотрела на лицо. Лицо Вадима.

«Что же у него щетина такая седая? Как у старика. И кадык такой острый. Острый кадык. Острый кадык… – забились, застучали слова о ее виски. – У Вадика ос-с-стрый кадык».

Потом она сидела на мягком стуле, кажется уже в другом кабинете, без Вадика, и, крепко сжимая в руках невесть откуда взявшуюся бумажную салфетку, кивала в такт словам тонкогубого мужчины. Тот говорил что-то про страховку, а Оксана думала, что надо позвонить Игорю и попросить его приехать, разобраться – непонятно же ничего.

– Вот вещи вашего мужа. То, что у него было в кармане. – Мужчина протянул ей телефон и бумажник Вадима. – Пока из отеля, пожалуйста, не уезжайте, – сказал мужчина и, встав, распахнул перед ней дверь.

Оксана медленно вышла из кабинета, ведя пальцами по стене, и обнаружила себя в атриуме. Подняв голову, она посмотрела на дверь своего номера на третьем этаже и, испугавшись вдруг комнаты, разбросанных в ней вещей Вадима, медленно опустилась на скамейку. Посмотрела на телефон в руке – три пропущенных вызова, – подумала: «Мои, наверное» – и отключила его, не проверяя. Раскрыла бумажник, в который никогда раньше не заглядывала: турецкие купюры смяты, перемешаны с долларами и евро, визитки, кредитки… Захлопнула его легким шлепком.

«Значит, вот так это происходит… Но поче му нет слез? Все стало каким-то ватным».

*

Ильхам оказался прав. Сегодняшняя наша отсидка в лобби посвящена смерти Быстрова – о ней хотят узнать из первых рук чуть ли не все туристы, как старые, так и новые. Развлечение почище анимации. Редкое событие. Будет о чем рассказать друзьям дома.

А второй по популярности вопрос сегодня: «Почему не работает кондиционер?»

– В отеле центральный кондиционер, его включают вечером. Днем он работает как вентилятор, – честно сообщаю я усевшейся передо мной негодующей женщине, похожей на бухгалтера.

– Но мне-то жарко и днем! Зачем тогда говорить, что в каждом номере есть кондиционер!

Женщина распаляется, ей, видимо, хочется ругаться и спорить. А может, она думает, что кондиционер включат.

– Он там есть.

Туристка брезгливо морщится:

– Не надо демагогии! Ваша задача решать проблемы клиентов!

Я рассеянно киваю, глядя сквозь женщину, в окно. Наша задача заключается еще и в том, чтобы оградить отель от проблем клиентов. Мы первые, на кого падет гнев туриста, и будет лучше, если мы станем и последними – такова неписаная должностная инструкция.

– Знаете… – начинаю я. – Извините, как вас зовут?

– Наталья.

– Наталья, я, конечно, не могу пойти сейчас и включить кондиционер. Даже не могу потребовать, субординация и все такое, понимаете? Но вот если вы напишете жалобу, подпишете ее, укажете дату, номер ваучера, комнаты, то я отнесу жалобу менеджеру – он гидов принимает в определенные часы – и постараюсь сделать все возможное, чтобы решить эту проблему. Вы же понимаете, всем нужны бумаги.

– И что, я должна на отдыхе писать всякие бумаги?

– Ну, что поделать! Отель тоже организация, и тут есть свои правила. Ведь один клиент просит кондиционер включить, а другой жалуется, что ему холодно. А угодить надо всем, – развожу я руками, изображая сочувствие.

– Хорошо. Я сейчас посмотрю номер ваучера и принесу вам заявление.

Женщина уходит, Ильхам смотрит ей вслед, потирая заросший щетиной подбородок:

– Почему русские туристы понимают только такой дебильный язык? Заявление, организация, субординация?

– Ну они же в конторах работают. А там так разговаривают.

– Все, что ли, в офисах работают?

– Я думаю, что свободные художники к нам не ездят. Они к туроператору не пойдут, будут самостоятельно искать приключений. Не круто им через туроператора.

Ильхам отвлекается на Бебека:

– У тебя галстук уже как тряпка, хватит мотать им тут. – Он хватает за кончик галстук, который Бебек крутит перед своим лицом, как пропеллер.

– Мне жарко, – огрызается Бебек и прикладывает серую тряпочку с логотипом ко лбу.

– Напиши заявление. Может, Мехмет тогда включит наконец этот долбаный кондиционер, – советует ему Ильхам и утыкается в газетную страницу «Спорта».

Я тоже опускаю голову – к отчету – и вписываю в графы номера билетов, даты и суммы, а из головы не идет Быстров, вернее, его смерть, такая неуместная в курортном отеле, где «праздник каждый день». Она словно разорвала череду всех этих солнечных дней, наполненных блаженством и удовольствием, которое вполне можно осязать, если только захотеть присмотреться и прислушаться. Сквозь цифры прорываются мысли и о его жене – какой она стала маленькой и сухой, словно старушка, вый дя из кабинета врача. Кивала только послушно, а взгляд забитый, ничего не понимающий. Вот так: сначала он мучился, переживал измену в одиночестве, а теперь она осталась одна, и ей кажется, что быть одной гораздо тяжелее.

Спустя час, так и не дождавшись Натальи и ее заявления, мы отправляемся на обед и сталкиваемся на дорожке с всегда улыбающимся, если только не после встречи с генеральным директором, фронт-офис-менеджером «Голден Бич».

– Ну, как дела? – улыбается он.

– Все хорошо, Мехмет-бей. Если бы еще туристы не жаловались, – отвечает за всех Ильхам.

– А что жаловаться? Море, солнце…

– Да вот на солнце и жалуются. Жарко им в номерах.

– Ну, у нас в Анталии жаркое лето, да. Много жалоб?

– Сегодня человек сорок подходило, – преувеличивает Ильхам, глядя на Мехмета открыто и честно.

– Да, понятно. Ну, приятного аппетита. Увидимся, – улыбается Мехмет и ступает на лестницу.

И мы идем дальше, с чувством почти выполненного долга.

– Надо, чтобы приехал хозяин отеля. Тогда кондиционеры будут работать везде, даже на пляже, – резюмирую я переговоры.

Бебек тут же озвучивает мелькнувшую у каждого из нас мысль:

– И туристы будут жаловаться, что мерзнут.

После обеда, быстрого и легкого из-за жары, мы напоминаем туристам о себе – обходим бассейн и бар, поднимаемся на террасу и смотрим с нее на пляж, как капитан со своего мостика. Пляж усеян, утыкан, заполонен телами даже в этот ядовито-солнечный час. Если учесть, что у нас неплохие продажи, так же как и у Заура за углом, то многие туристы сейчас должны быть на экскурсиях. А Мехмет все просит нас продавать больше – чтобы туристы не сидели в отеле, не ели и не пили тут, не толпились на маленьком для такого отеля пляже и не жаловались, что им жарко в номерах с неработающими кондиционерами.