О том, что я увидела на Тверской, я не сказала Машке ни слова.
Глава 8
Олег с Ярославой торчали в пробке перед самым поворотом на Рублевку. Ярославе приспичило пообедать в A.V.E.N.U.E., хотя она прекрасно знала, что Олег просто на дух не переносит этой стеклянной кубышки в восьми километрах от Barviha Luxury Village. Вот именно эту «нелюбовь» Ярославе и нравилось изредка эксплуатировать в отместку за многое, чем периодически досаждал ее муж-олигарх.
– Бесить можно любя, – заявила ее героиня, тончайше закамуфлированная внешним лоском и тактом стерва, в дописанной утром главе. – Когда человек чего-то не хочет, а выказывать это ему никак не с руки… Показушное благородство… Он вроде вытянутой из бумажника купюры. Мни, сколько хочешь…
Ярослава любила на себя примерять образы своих героинь.
– Закажу себе кусок мраморной говядины с овощами на воке, – задумчиво дразнила мужа Ярослава. – Это по-японски. А на десерт… на десерт, пожалуй, тирамису с граните «Калуа». Ты как к японо-тайским вариантам?
Олег молча усилием воли давил в себе нарастающее негодование.
– Ты меня слышишь, дорогой? – Ярослава неслышно положила Олегу на колено левую руку с идеально отманикюренными ногтями.
– Слышу, конечно, – ничем не выдавая себя, улыбнулся Олег. – Мне бы просто жареной картошки с луком. И огурца, соленого и холодного.
– А на русской печи под лоскутным одеялом тебе не хотелось бы потом переспать? Не снимая валенок?
– С тобой? – непробиваемо подыграл Олег.
– А что?
Он метра на три, не больше, передвинул вперед Merсedes, потом отозвался:
– С тобой хоть сейчас.
– Молодец. Постоянная готовность номер один.
– Славка? – Олег откинулся на подголовник. – Ну чего тебе? Петляешь, петляешь, как лиса.
– Которая все равно прибежит в магазин. На воротник, – закончила Ярослава. – Да?
– Это все твои писательские понты.
– А ты у нас что, Лермонтов?
Олег вопросительно посмотрел на Ярославу:
– Это как?
Ярослава негромко и нарочито женственно продекламировала:
…Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть;
Как я любил, за что страдал
Тому судья лишь Бог да совесть.
– В принципе, да. Не хочу.
– Во-от по-че-му меня чуть-чуть начинают волновать кое-какие твои отвлечения.
– Можешь что-нибудь поконретнее?
– Не-ет… Что ты! – Ярослава изящно стряхнула сигаретный пепел. – Я еще в самом начале нового романа. В первых его главах.
– Ну и что? – дернул левой щекой Олег. Он не любил эти интеллектуальные кошки-мышки.
А она об этом тоже хорошо знала.
– Сюжет не позволяет пока вскрывать фабульного тайника. Главное сейчас, в первых главах, создать напряжение. Всколыхнуть интерес. Заинтриговать.
– Я заинтригован.
– Вот и замечательно. Кажется, пронесло. – Ярослава проводила взглядом вонзившийся в съезд на Рублевку кортеж правительственных машин с сиренами и мигалками.
Глава 9
Как же удивителен мир людей. Все знают друг про друга. Уж на что «ферма красоты», казалось бы, отделена и отгорожена от страстей внешнего мира и приглушенная замкнутость ее комфорта располагает к отъединению, ведь поступивший сюда сам, еще до порога «фермы», начал свою игру в прятки, избавляясь под руками пластических хирургов от чего-то, мешающего жить, а ведь это очень лично, сокровенно, здесь, на «ферме», через день или два все равно расшифрован, раскрыт, раскодирован.
Всезнайство не имеет границ, не зависит от количества вовлекаемых в его сферу людей. Главное, чтобы кто-то один что-то поведал кому-то другому…
Когда дело касается слухов, сплетен и пересудов, я вспоминаю, как однажды мой папа, услышав от мамы какую-то чушь про себя, которую ей, естественно доверительно и в самых благих целях, нашептали какие-то знакомые, усмехнулся и потом уже, глядя в тарелку с любимыми им пельменями с уксусом, процитировал Ахматову:
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был доносительством когда-то наречен.
– А сплетня – это изначальная форма доноса. – Папа внимательно, из-под бровей посмотрел на меня своими умными карими глазами. – Абзац. Тема закрыта.
О том, что на «ферму» пожалует дочь экс-президента со свитой и что потребуется пять номеров, здесь знали все. Когда же среди обладателей выдраенных до блеска апартаментов дочки не оказалось, гламурный публикум «фермы» заметно разочаровался. За столик в ресторанчике садились совсем неинтересные тетки.
Да, все они были в хорошей одежде, да, от столика на пятерых незримо отплывал несмешиваемый, от того как бы слоистый аромат – букет французских духов. Да, все вновь прибывшие притащили с собой на «ферму» под перевязками и заклейками следы уже совершенных пластических операций, но в остальном, как это ни странно, они ничем себя не явили. Я подумала о том, как же – как же! – унифицирован мир гламура. А еще, а это уже вовсе парадоксально, что живущие в нем, стремящиеся в него обречены на одинаковость своей разницей.
Я сама обалдела от этой выскочившей из меня и в меня же попавшей формулки. И сразу поняла, что куча людей не захочет понять и принять ее. Чем? Да напрямую обжигающей правдой.
После завтрака к нам опять подтянулась бабулька в розовом Juicy Couture:
– Две из них, которые полненькие, после круговой. Они дочке какие-то двоюродные племянницы, а которая самая высокая, с отрезанным носом, мать друга друга ее мужа… Резались не здесь, кажется, за границей… И с носом у нее какая-то проблема.
– Очень интересно, – сказала Машка. – А еще две кто?
Розовый спорт-костюмчик так и расцвел:
– Как только что – расскажу.
– Не забудьте, – удержала серьез Маша.
– Что вы, что вы! А сейчас я бегу на дарсонвализацию, потом на лимфодренаж. Времени просто нет. Вы меня понимаете?
Мы с Машкой синхронно кивнули.
«Ферма красоты» оснастилась масштабно. Помимо перечисленных нашей «доносительницей» услуг здесь можно было получить курс «пассивной гимнастики» – электростимуляции, чтобы снять болевой синдром, убрать отечность и мобилизовать мышечную ткань; расслабиться и улучшить обменные процессы глубоким теплом – физиотерапией; восстановить, наконец, нормальное состояние поврежденных клеток микротоковой терапией.
В лечебных и профилактических кабинетах стояли, поблескивая дисплеями и прочими циферблатами, ультрасовременные аппараты, помогающие чуть ли не на треть сократить реабилитационный период.
Вновь приобретенная красота здесь, на «ферме», оберегалась и опекалась разумным нажатием и включением бесчисленных пультов, клавишей, кнопок, рычагов и разъемов.
На «ферме» можно было уютно припрятать себя в библиотеке, в домашнем кинотеатре, в Интернет-кабинете, сюда можно было, при особом желании, вызвать гадалку на картах, кофе или же экстрасенса и астролога.
Я включила двигатель своего «порша». Закурила. Пусть движок прогреется. Я собралась в КЛАЗКО за Танькой и Иркой. В приемнике ожил голос Пэрис Хилтон, поющей знакомое о «слепоте звезд».
Подруги сидели внизу, в холле. Неузнаваемые. Не закрытые платками участки на их лицах выдавали недавность сотворенного с ними. Отеки, синяки. Вообще черт знает что. Зрелище не из приятных.
– Зато потом, – я наиграла веселость, – все мужики – наши. Поехали, карета подана. Идите садитесь, а я на секунду к Отари загляну.
– Я с тобой не поеду, – сказала Танька. – Только что позвонил Артурчик, хочет меня сам подвезти.
– В таком виде?
Танька дернула плечиком:
– А что, зато эпатирует.
Я заглянула в кабинет к Отари, он устало сидел в кресле, держа в руке чашку кофе.
– Привет, доктор.
– Гамарджоба.
– Как прошло с девчонками?
– Все хорошо. У Тани нос трудный. Навозился. Ты ей скажи, чтобы береглась. Даже по телефону много не болтала. Я прочитал одну книжку американскую, по ринопластике, так вот они не только сильно сморкаться не разрешают после операции, но и долго говорить по мобильному. Странный перегиб, по-моему, но…
