– Сейчас мы с тобой этого «Петруся» выпьем.

Саша ловко ввинтил сверкающий пробник в горло бутылки и легко, без усилия, вытянул длинную желтую пробку. На выходе она, простите, пукнула. Воображение коротко, крупным планом, показало виноградную лозу с обвисающими с нее тяжкими гроздями переспевших и стомившихся от этого темно-синих ягод, схваченных поверху серовато-серой солнечной изморозью-пленкой.

– А-а?! Чувствуешь? – Густое вино послушно стекло в хрусталь. – За тебя, солнышко. И чтобы все нам просто обзавидовались.

Мы чокнулись. И медленными, дегустационными глотками стали пить.

Вино было офигительным. Сказочным. Осязание не успевало смириться с диапазонной бесконечностью букета.

– Живут же люди! – восторженно сказал Саша, опуская бокал на стол. – Дай мне сигаретку. – Он потянулся к моей пачке, которую я уже успела выложить на стол. – Вот скажи мне, сколько лет мы собираемся пожениться?

– Что-то около трех-четырех…

– Вроде этого. Ты так и не снимаешь наш обручальный Chopard? – Он положил свою теплую ладонь на мою левую руку с кольцом на безымянном пальце. – По-моему, пора чем-то пополнить твою коллекцию. Так сказать, инвестировать в нашу любовь, а?

– Спасибо, – сказала я. – С меня ужин. Ты подарил мне тему.

– Какую? Для чего?

– Для статьи. Об инвестировании в женщин.

– Ты серьезно? Я же просто так сказал. А на самом деле, мне просто приятно сделать для тебя что-нибудь хорошее.

– Я знаю, Затура. А не женимся мы, потому что ты…

– …перелетная птица?

– Да. И первым делом у тебя…

– …самолеты?

– Ну а девушки?

– А девушки – потом, – почти допел Саша.

Он действительно заядлый летун, владелец двухместного спортивного самолета Long Ez и постоянный посетитель всех мировых авиасалонов. В последнюю встречу он затащил меня в Жуковский на какой-то самолетный парад и три дня взахлеб тусовался там, забыв обо мне.

– Как поживают твои детишки? – спросила я о разбросанных по всей Москве внебрачных Сашиных детях. Об этом он рассказывал сам, не скрывая.

– Отлично. Инвестируются по полной программе.

– А почему ты сейчас здесь, если не секрет?

– Тебе скажу. Хочу перекупить здесь одного классного повара. Композитора!

– Получается?

– У меня получится. Давай еще раз за тебя? Ты не поверишь, за минуту до того, как я встретил тебя на набережной, я именно о тебе и думал…

– Да ладно, – улыбнулась я.

– Не хотите слушать, не мешайте врать, как сказал мне один знакомый пилот. Честное слово! Я ведь приделан к тебе, как запасной парашют.

– Оригинально.

– Поэтому предлагаю. Спуститься вниз, в ресторан, и поесть что-нибудь средиземноморское…

– Потом?

– Потом обратно, взлететь сюда и… провести всю ночь, так сказать, в свободном полете. Как ты?

Я согласно моргнула.

Саша подошел ко мне, легко приподнял за плечи, и мы поцеловались. В нашем с ним случае это было равнозначно дружескому рукопожатию, как и все, чем отличались наши отношения. Они словно протекали под лозунгом невыносимой легкости бытия, заимствованной у Кундеры. Мы отчетливо понимали, что никогда не сможем быть вместе, и при этом нам было легко и понятно абсолютно все. Мы молча, глазами переходили от одних отношений к другим и никогда не вспоминали того, что было вчера. Мне когда-то было тяжело принять такую форму общения, но потом она была выбрана как единственная жизнеспособная модель соприкосновения с Затуринским. А он все же вплетен в тугую косу моей жизни, потому не стираем.

Глава 23

Тесен – ох! – как уж он тесен, весь этот мир людей.

Инночка Терзийская обмела ласково-нежной пуховкой подстриженную «под ноль» голову Ирки, сняла с ее плеч голубую накидку и, слегка опершись на Иркины плечи, долго-долго смотрела на отражение Строговой в зеркале.

Ирка тоже смотрела на себя – вот теперь уж точно! – неузнаваемую. Она, сдерживаясь от рвущегося из нее плача, сморщила лоб и поджала губы. От левого глаза вниз потянулась светлая мокрая нитка.

– Ты сейчас как Деми Мур из «Солдата Джейн», – попыталась отвлечь ее Инночка. – И ты знаешь, тебе идет. Ей-богу! – Она промокнула Иркины слезы салфеткой. – Я тут недавно делала голову Ярославе Петелиной, писательнице, она замужем за миллиардером Попцовым. Не знаешь? Ну, это не важно. Важно вот что – она просто в восторге от твоих романсов и твоего голоса. У ее мужа целый диск. У меня такого нет. Подари, а? Она расспрашивала о тебе…

– А ты? – сглотнув комок в горле, спросила Ирка.

– Сказала, что не знаю такую.

– Почему, ты же мне про нее…

– Ну, это две большие разницы. Если она тебя не знает, а расспрашивает, значит, хочет что-то узнать. Я, Ирка, в этом гадюшнике не первый год… расческой машу. Усвоила, кого надо слушать, а кому – говорить. Ля-ля-ля не для всех, бля!

Ирка улыбнулась.

– Ну вот… расцвела. Слава тебе, господи. И с чего ты на такое решилась? – Инночка маленькой ладошкой погладила лысую голову Ирки. – А теперь можно я у тебя останусь ночевать? Уже пятый час. Куда мне в такую рань тащиться? У тебя шампанское есть?

– Есть.

– Выпьем за «солдата Джейн» и спать. Ты хорошая, Ирка. Прорвемся!..

От Инночки Терзийской так и лучилось душевное тепло. Хотя, Ирка об этом знала, переживаний на ее долю уже выпало немало. Она одна, на съемной квартире, растила сынишку.

Глава 24

Когда наш самолет, разбежавшись до дрожи, отлетел от бетонки в Ницце и, набрав высоту, взял курс на Москву, я, отстегнувшись, раскрыла свой Sony и, привычно не глядя на клавиатуру, заиграла пальцами.

На одном из них так и искрилось, будто смеялось, надетое мне Сашей прямо в бутике возле прилавка колечко Graff. Оно, нарочно не придумаешь, было в тему.

…У меня есть один замечательно циничный друг. Он управляет компанией-производителем слабоалкогольных напитков, занимается тантрой и не обделяет вниманием ни одну девушку, чьи глаза могут быть охарактеризованы определением – «с поволокой». Когда-то его оптический прицел чуть было не словил в перекрестие меня, но я ловко вынырнула из-под него, и мы стали просто завтракать раз в три-четыре месяца в вечно людном по утрам Correa’s на Грузинской.

В начале ноября он пригласил меня на очередной плановый завтрак, и его внимание привлекли совсем новенькие de Grisogona на моем запястье.

– Красивые, – сказал он и провел пальцами по шершавому ремешку.

– Подарок… поклонника, – иронично и одновременно смущенно протянула я. – Сама удивилась. Пошла с ним в театр, поужинала один раз в «Вертинском», а вчера утром он прислал мне коробочку, и в ней – эти часы. Даже неловко…

– Перестань! Ни во что мужчина не способен влюбиться с такой пылкостью, как в собственный подвиг, совершенный ради женщины. А покупка таких часов подвиг. Финансовый.

– Это очень в твоем духе. Ты что, в свою обожаемую Дашу влюбился из-за потраченных на нее денег?

– Простая арифметика: чем больше усилий затрачено на женщину, тем обиднее ее бросать. Большие инвестиции, понимаешь, обязывают к постоянству. К тому же, если бы я заподозрил, что растратил столько денег, сил и времени на полное ничтожество, что стало бы с моей самооценкой?

У Дениса завибрировал мобильный, и совсем скоро он умчался на переговоры. У меня же оставалось до следующей встречи чуть больше часа, и я машинально стала прокручивать в голове его слова… Выходит, что женщина в современной действительности расценивается и как объект для инвестиций?

Тут стоит, наверное, сразу же отмести пошлую и гадкую плоскость «продажной любви». Это одна из древнейших финансовых операций: обмен товара на деньги – тела на купюры. Так сказать, краткосрочная инвестиция, и никто не додумается получать с нее процент.

Совсем другое дело – отношения. Свидания, походы в рестораны, поездки на курорты, подарки. Ведь ничто не проходит даром. Мужчина платит за совместные развлечения, а женщина с благодарностью смотрит на него, открывая в нем все больше привлекательных ее женскому сердцу качеств.