– А хочешь, я тебя нарисую? – вдруг сказал я, вспомнив, что когда-то ходил в художественную школу и залихватски рисовал карикатуры для школьной газеты. Почему я так долго не вспоминал о том, что умею рисовать?

– Да ладно тебе, куда замахнулся, оборванец! – осклабился художник. – У тебя же ничего не выйдет.

– Спорим?

– Спорим! На бутылку вина!

– Идет.

Я быстро сел за мольберт. Вокруг нас стали собираться любопытные – из художников и туристов. Некоторые даже оставили свои места за столиками в ближайшем кафе и подошли к нам поближе. Бесплатное развлечение! Многие из зрителей смеялись надо мной, но я закусил удила. Взяв в руки карандаш, быстро набросал контур: большой обвисший нос, надвинутая на глаза шляпа с полями, поднятый воротник… Окружающие начали переглядываться и улыбаться:

– А что, похож!

– Похож, а я что говорю!

– Клево! Молодец!

Художник притих и обиженно завозился, копаясь в своих вещах. Нас обступила довольно плотная толпа зрителей и судей.

– С тебя бутылка! – сказал я и собрался уходить.

– А меня нарисуешь? – попросил вдруг на английском толстый вальяжный турист, очевидно американец.

– Почему бы нет?

В несколько движений я изобразил туповато-самодоволь ную физиономию американца с лоснящимися щеками и поросячьми глазками.

– Класс! – сказал тот и сунул мне в кулак доллары, почти отбирая у меня рисунок и любуясь им. – Как похож!

– Я тоже хочу такой! – капризно сказала какая-то девочка по-русски.

– Рисуй мою дочку, браток! – похлопал меня по плечу ее коротко стриженный отец. – Не обижу!

Через пятнадцать минут я нарисовал еще одну карикатуру, стараясь по возможности без лишнего сарказма изобразить капризную, недобро глядящую исподлобья полную девочку.

– Ой, здорово! – захлопала в ладоши она, когда я отложил карандаш. – Повешу у себя в спальне. Пусть все завидуют!

– Молодец, браток! – сказал ее отец. – Сколько ты хочешь за свои труды?

– Нисколько… Сколько дашь!

– Держи! – Мужик сунул мне под мольберт деньги. – Дай свою визитку, я хочу заказать несколько портретов для своих бизнес-партнеров. Не пожалеешь!

– Минуточку! – нахально влез в разговор реальный владе лец мольберта, армянин, нагло отнимая у меня карандаш. – Во обще-то он самозванец, а художник – это я. Я вам все нарисую…

– А я хочу, чтобы рисовал он… – Мужик пальцем со здоровой золотой шайбой указал на меня. – У него талант! В отличие от всех остальных ваших хреновых маляров.

– Вали отсюда! – злобно цыкнул мне армянский художник, почуяв, что запахло нешуточной прибылью. – А то не поздоровится! Порвем!

– А как же бутылка на спор?

Художник пробормотал что-то невнятное, отвернулся и перестал обращать на меня внимание. Я усмехнулся, взял деньги и пошел прочь как ни в чем не бывало. Художники смотрели на меня с интересом.

– Ты где-то учился? – спросил один из них.

– Да так, по мелочам, ничего выдающегося, – ответил я.

Я медленно миновал площадь Тертр, прошелся мимо Монмартрского кладбища. Одиннадцать гектаров покоя рядом с самыми разбитными и веселыми кварталами Парижа, здесь похоронены Гейне, Стендаль, Нижинский, Далида, Оффенбах и Дюма-сын, неподалеку от знаменитой героини «Дамы с камелиями» – Альфонсины Дюплесси. Покружив по узеньким улочкам, я вышел на площадь Абесс. Около церкви Иоанна Богослова, выложенной из красного кирпича, в этот поздний час, кутаясь в шарфы, толпились туристы – экскурсанты по ночному Парижу.

Я нащупал в кармане деньги. Решено: этой ночью сижу до утра в кафе, чтобы не мерзнуть на улице!

А может, все это вранье и просто нет в Париже настоящих клошаров, раз я не встретил их даже на Монмартре?

*

По прошествии нескольких дней я решил заняться исконным клошарским делом, а именно попробовать себя в попрошайничестве. Пару раз у меня был такой опыт в России. Признаюсь, весьма неудачный. Я пробовал разные варианты: рассказывал, что все вложил в строительство квартиры на нулевом этапе, но получил шиш; что отстал от поезда и собираю на обратный билет; что прошу на открытие хосписа для хомячков… Результат – нулевой. Кто, будучи в своем уме, даст денег молодому, здоровому парню-попрошайке? В лучшем случае какая-нибудь стареющая дамочка пригласит к себе домой помыться и оказать интимные услуги… Не любят в России по прошаек моего типа. А прикрываться, даже в порядке эксперимента, ранениями в Чечне или других «горячих точках», на мой взгляд, за пределами этики.

Перед тем как выходить «на дело», я проконсультировался с парой моих новых знакомых – типичных французских бомжей, «коренных парижан» с Площади Республики, которые промышляли исключительно попрошайничеством. Выглядели они оба совершенно непотребно. Синие распухшие носы, всклокоченные седые волосы, грязная, пахнущая аммиаком и помойками рванина вместо одежды. Одного из них звали Луи, другого – Марсель. Оба попали на улицу примерно одинаково: алкоголизм до добра не довел.

– А вы клошары? – поинтересовался я, встретившись с ними около одного из мусорных баков, где бомжи копошились в пакетах.

– Ну, да, можно и так сказать, – отозвался Марсель.

– Молчи уж, знаток! – огрызнулся на него Луи, который явно был постарше и поопытней. – Давно не осталось в Париже настоящих клошаров.

– Это почему?

– Время сейчас другое. Клошары были во времена моего детства, да и тогда их было уже немного. Я как сейчас помню, моя мать работала продавщицей в овощной лавке. Каждый день летом к ней приходил старик, прилично одетый, в пиджачке и пенсне. Он никогда ничего не просил, но мать всегда сама давала ему пакет со свежими овощами и зеленью, иногда наливала вино. Он ее благодарил, кивал с таким достоинством, как будто он профессор. Потом мать сказала, что он – клошар, у него диплом Сорбонны, но он по каким-то своим соображениям предпочитает жить на улице. Он много разговаривал с ней, когда выпивал, читал стихи, рассказывал про разные далекие страны. Они подолгу беседовали, когда думали, что я сплю. А на зиму он уезжал куда-то на юг… Знаю, что мама вспоминала его, даже ждала его возвращения. Когда однажды летом он не приехал, мама расстроилась… У клошаров были свои правила, они их соблюдали.

– Но мы тоже кое-что соблюдаем, – встрял Марсель. – Все же мы клошары. Живем тем, что найдем на помойке да люди добрые подадут. Не воруем. Не колемся. Не работаем…

– Это все не то! – философски вздохнул Луи. – Раньше все было иначе. Клошары были кем-то вроде элиты. А теперь так, тьфу! Обычные помоечные бомжи.

Поболтав с нищими еще немного, я решил взять у них мастер-класс по попрошайничеству, объясняя это своей крайней нуждой и необходимостью заработать хоть каких-то денег на пропитание и выпивку.

– Мы секретов не раскрываем! – сразу сказал Луи и сделал вид, что срочно переместился в царство Морфея.

Я достал из-под своей хламиды здоровую посудину с вином, которую честно заработал, вымыв хозяевам огромные стеклянные витрины в кафе на авеню Виктора Гюго.

– Ладно, валяй поговорим. Только ты смотри, не вздумай работать на нашей территории! – Бомж сразу же поборол дремоту и подобрел. – Мы тут чужих не терпим. В два счета с корешами соберемся и ноги переломаем. Иди лучше сразу в другой квартал.

– Нет-нет. Я и не собираюсь заниматься этим тут. Я в центр пойду.

– Ну, мы тебя предупредили.

Я налил бомжам вина. Оно было откровенно дрянное, похожее на винодельческий брак, называемый «вторяком». Пить невозможно. Но мои знакомые так не считали. Они с жадностью осушили по паре стаканчиков, и разговор пошел.

– Для начала надо картонку изготовить! – с видом знатока сообщил Марсель.

– Что бы мне на ней такое написать, чтобы людей разжалобить? – думал вслух я, наблюдая за реакцией бомжей.

– Пиши «голодаю»! – отрывисто посоветовал мне Луи. – И точка!

– А может, что-то пожалостливее? – настаивал я. – Ну, там «отстал от автобуса», «выгнали из института», «потерял деньги, жить не на что»…