– Этот фильм почти биографический. Я читал, что Ришара еще до его рождения бросил отец, мот и гуляка, который все свое состояние профукал. Вообще-то, Ришар всегда хотел играть серьезные драматические роли, но вот режиссеры видели в нем только рассеянного интеллигента-недотепу, комического, растрепанного и немного печального. А сейчас смотри внимательно! – Горан принял важную позу и указал рукой в сторону Сены. – Вон там находится Национальная ассамблея, а там – Нотр-Дам, слева – Эйфелева башня. Здесь начинаются Елисейские Поля. Ту дальнюю баржу видишь?
Я пригляделся. Среди нескольких барж одна выделялась гирляндами разноцветных флажков.
– Вижу!
– Она-то и принадлежит знаменитому Пьеру Ришару. Настоящий бродяга, даром что по происхождению арис тократ, из известного рода! Вообще место тут непростое. Еще когда-то там, неподалеку, жил другой знаменитый актер, Жан Марэ. И у Жерара Депардье тоже своя баржа есть. А еще тут легенды просто ходят про Дункана Маклауда…
– Кого? – удивился я.
– Ну, «горца». Не знаешь разве?
– Ты, наверно, актера Эдриана Пола имеешь в виду, – рассмеялся я. – Дункан Маклауд – имя его героя!
– Ну, да, наверно, а мы тут привыкли: Маклауд да Маклауд, – растерялся немного мой собеседник. – Так вот, у него не баржа, а просто антикварный магазин! Такие слухи про нее ходят…
– А почему все эти люди однажды уходили из города на Сену? – спросил я. – У всех, о ком ты рассказал, ведь были возможности жить в любом районе Парижа, в любой квартире или доме, более того – в любой стране мира! Возможно, это каприз? Я слышал, среди парижского бомонда считается престижным – жить на баржах. Там даже элитные бордели есть. Тот же Ришар не на палубе под тентом спит! Корабль – как квартира, на нем есть все условия для жизни, автономные системы электро– и водоснабжения… Ты сам только что про Пола рассказывал! Я знаю, что в Голландии в XIX веке списанные корабли и баржи отдавали под ночлежки для бездомных, спустя сто лет они превратились в престижные кварталы на воде, где живут богачи, элита. Взять, например, Ибург неподалеку от Амстердама: там стоимость квадратного метра просто зашкаливает! От этого – один шаг до «Корабля свободы», баржи для миллионеров. Дань моде, разве не так?
– Не знаю, – пожал плечами Горан, – мне кажется, баржи в Париже – это часть местной романтики, как палаццо в Венеции. Наверно, и бордели на баржах тоже есть, не был – не знаю. Но есть и места, где летом привечают бездомных: кормят, поят. А Ришаром я просто восхищаюсь. Для меня такая жизнь – это поступок. Возможно, селясь на воде, известные люди просто искали одиночества… Или еще чего-то. Говорят, актер всегда любил жить на воде. Значит, у него есть свое мнение и видение, ему наплевать на то, что другие о нем думают. Он периодически живет на этой барже уже с середины восьмидесятых. Еще в молодости поговаривал, что если бы не стал актером, то стал бы бродягой. В итоге реализовалось и то, и другое. Просто в разное время. Кстати, играть в кино он стал довольно поздно – ему уже за тридцать было. А какой фильм он снял о Че Геваре! Вот уж где бунт и бродяжничество души!
Мы присели на бетонный парапет, Горан угостил меня сигаретами.
– Ты вживую Ришара видел когда-нибудь?
– Да, доводилось! – улыбнулся Горан. – Он бродит по Парижу, как все нормальные люди, простые смертные. Ты знаешь, он терпеть не может нормальную одежду, ходит в свитерах и старых ботинках, в жизни кажется еще более рассеянным, чем в кино. Раньше видели, как он по набережной бегал по утрам. Временами ловил рыбу с соседями по баржам. Говорят, у него четвертая жена такая красавица, а первая была балериной из Гранд-Опера. Я его встречал несколько раз в районе Елисейских Полей. Седой, бородатый, расслабленный. Никаких понтов! Как будто медитирует, когда идет куда глаза глядят. Ни дать ни взять, форменный бродяга. Как мы с тобой… Его узнают, но обычно не беспокоят. Редко, когда автограф попросят. Знают, что он не слишком жалует свою популярность, даже стесняется ее. Но в Париже он настоящий свой парень.
Такой хиппи по жизни. Я мечтаю написать о нем книгу однажды. Ришар – настоящий герой нашего времени. Его жизнь – тихий интеллигентский бунт, незаметный, но очень глубокий.
– Но у него ведь, кроме баржи, есть и нормальное жилье?
– Еще как есть! – кивнул Горан. – Парижская квартира, прекрасное поместье на юге Франции, рядом с Нарбонной. С замечательными виноградниками и собственным винодельческим шато. Живи – не хочу. Но я уверен, душой Ришар все равно предпочитает Париж и баржу. Хотя и поместье с виноградниками – это тоже бегство от города, славы, суеты.
– А как ты считаешь, его можно считать клошаром? Ну, в некотором смысле, конечно?
– Ришара – клошаром? – Горан задумался. – И да и нет. Все-таки он, скорее, странник по жизни, необыкновенная творческая личность. И фильмы снимает, и пластинки выпускает, и по миру путешествует. Все-таки клошар – это человек, у которого вообще ничего нет, кроме него самого. Ну, может, еще собаки… А Ришар, как ни крути, еще и активно действует, живет.
– А ты сам себя кем считаешь? Может, ты и есть парижский клошар?
– Я – нет, – энергично замотал головой Горан. – Я банальный нелегал. Сюда многие наши перебрались после войны. Вот и я тут оказался. Может, удастся все-таки в легион попасть. А если нет, то надо на родину возвращаться. Хотя что я там буду делать – ума не приложу. Тут хоть подзаработать можно… И вдохновение опять же. Вот, хожу по набережной, читаю, думаю. Каждый день – столько впечатлений! Париж меня вдохновляет.
– Горан, а где тут можно вечером поесть? – спросил я. – Наверно, есть какие-то столовки бесплатные. Я тут был в одной на Риволи…
– Есть, конечно! Сейчас я тебе все расскажу. Там, за площадью Согласия, повернешь направо и увидишь в глубине улицы большую палатку. Там тебя накормят горячим ужином. Не ресторан, конечно, но вполне сносно. А сам я отправлюсь домой. Завтра моя смена – вставать рано…
*
Я пересек площадь Согласия, невольно любуясь ее вели колепным архитектурным ансамблем, остановился около подсвеченного снизу египетского обелиска, который острым карандашом нацелился в темнеющее парижское небо.
– Обратите внимание! – услышал я за спиной визгливый экзальтированный голос, характерный для многих профессиональных экскурсоводов. – Этот замечательный памятник древ ности датирован XIII веком до нашей эры. Его высота – 23 мет ра. Он был подарен вице-королем Египта и привезен в Париж из Луксора. По его сторонам были построены фонтаны, напоми нающие своим расположением площадь Святого Петра в Риме…
Я посмотрел на группу российских лоботрясов, рассеянно стоящих перед памятником с фотоаппаратами и вполуха слушающих гида. Со всех сторон, откуда ни возьмись, к ним начали стекаться торговцы сувенирами, открытками, книгами. Заприметил я и нескольких нищих разных национальностей, которые с картонками, закатывая к небу глаза, подходили к туристам. Те шарахались, но смотрели на них с любопытством, фотографировали. Нищие в свою очередь тянули к туристам руки, активно и профессионально требуя милостыню.
Приглядевшись, я приметил, что у «нищих» был свой разводящий: бритый арабский паренек, стоящий неподалеку. Он внимательно наблюдал за процессом колючими, цепкими глазами.
– А сейчас перед вами настоящие парижские нищие, знаменитые клошары… – раздался голос экскурсовода.
Я не стал дослушивать и пошел дальше, в глубину улиц, в сторону разбитой прямо на тротуаре палатки с едой для бездомных. На палатке красовались крупная надпись «Рестораны сердца» и забавная эмблемка: сердце с ножом и вилкой по краям.
Издалека я заметил несколько десятков бомжей. Усевшись прямо на асфальт, они неторопливо ужинали, держа на коленях пластиковые тарелки. Я подошел к нескольким парням явно марокканского происхождения в надежде выяснить что-то про «Рестораны сердца».
– Салют, ребята!
– Салют! – хмуро отозвались они.
– Я в Париже недавно. Тут что, всех кормят?
