– Так бросай свою музыку, – лениво жмурясь, посоветовал Саня. – В чем загвоздка-то, не пойму?

– Отец настаивает. С ним спорить нельзя. Он этого не терпит.

– А что он тебе сделает? Убьет, что ли?

– Убить не убьет, но может… – Вадим перебрал в уме все возможные варианты отцовской расправы над мятежным сыном и понял, что терять ему, в сущности, нечего.

У Сани в глазах плясали синие чертики.

– Застращал он тебя, как я погляжу. Маешься без толку, давно бы занялся тем, что тебе по душе. Эх ты, голова два уха.

– Надо же, я и не представлял, что все так просто. Я лучше спортом займусь. А потом поколочу Дениса из девятого класса и Кольку из параллельного.

Саня сел.

– Тебя что, в школе бьют?

– Случается, – никому другому он бы этого не сказал. – Вообще-то они всех бьют, кто не с ними, и еще деньги с младших собирают. Все их ненавидят, но боятся.

– Ладно, – решительно сказал Саня, – с завтрашнего дня начнем отрабатывать удары. Ты уже не такой слабак, каким приехал. Главное – поверить в себя, остальное приложится.

Вадим откинулся на спину, испытывая небывалое чувство невесомости. Будь он уверен в существовании души, то именно сейчас мог бы поклясться, что эта легкая эфемерная субстанция покинула его тело и счастливо взмыла в небеса, расправила окрепшие крылья и зависла над землей в блаженном парении.

– Сань, ты как думаешь, Бог есть? – спросил он с той невероятной прекрасной высоты, стремясь взлететь еще выше в своей чудесно обретенной, бесшабашной дерзости.

– Не знаю, – ответил Саня, помолчав, – в школе говорят, что нет, а бабушка говорит, что есть. Я сам об этом много думал.

– И что надумал?

– Думаю – есть Бог. Ты посмотри, как в природе все продумано, взаимосвязано, предусмотрено, будто кто позаботился обо всех, до самой последней букашки, травинки. Когда говорят: «Слепые силы природы», – мне смешно становится. Ничего она не делает вслепую, а делает только то, что ей положено. Это люди везде вслепую суются – реки перекраивают, леса вырубают, осушают болота, роются в земле, как кроты, потом удивляются, почему природа их не щадит. Я так думаю: равновесие в природе, установленный порядок вещей – это все от Бога, а человек слишком мал и глуп, чтобы пытаться его изменить, а если пытается, значит идет против Бога.

– Где же тогда рай и ад?

– Вот этого уж точно никто не знает.

– А я всегда думал, что Вселенная – это какое-то огромное, необъятное тело. Солнечная система похожа на атом, и таких систем бесчисленное множество. Может, космос и есть Бог? Вот я и хочу стать физиком, чтобы во всем разобраться, а может, даже астрофизиком.

Саня слушал Вадима с таким выражением, словно обдумывал каждое его слово. Они проговорили два часа с сияющими, вдохновенными лицами, пока их пустые желудки прозаически не напомнили о себе.

Саня вскочил и хлопнул себя по лбу.

– Бабушка сегодня калитки печет. Бежим скорей!

Бабушкины калитки – разговор особый. Никогда больше в своей жизни Вадим не ел ничего более вкусного. Калитки умели печь все свирские бабушки. На тонко раскатанный лист ржаного теста выкладывались ягоды черники или брусники, посыпались сахаром, и в печь. С кружкой парного молока такой пирог казался царским угощением.

Сегодня побаловать мальчишек решила бабушка Марфа. Прежде чем взойти на крыльцо Саниного дома, Вадим набычился и заявил, что больше не сделает и шагу, если его упрямый друг не пообещает прийти с ответным визитом на пироги к бабушке Дусе.

– Ты ведешь себя так, словно никому не хочешь быть обязанным, даже тем, кто тебя любит. А это обидно, – сказал он Сане.

Тот сосредоточенно выщипывал пальцами босой ноги кудрявый клевер у крыльца.

– Ты понимаешь меня или нет? – спросил Вадим, усаживаясь на ступеньку и заглядывая снизу Сане в лицо.

– Нет, не понимаю, – последовал донельзя сварливый ответ.

– Всегда ты все отлично понимаешь! У тебя просто сдвиг по фазе на почве твоей гордости. Люди угощают друг друга, ходят в гости, дарят подарки, а ты – настоящий дикарь.

Саня стрельнул в него синим из-под век.

– Это я дикарь?

– А то кто же? Дикая тварь из дикого леса!

– Киплинга я тоже читал.

– Вот и не веди себя, как Маугли. Ты среди людей живешь.

– Ладно, – нехотя согласился Саня, – постараюсь исправиться. Только это сильнее меня. Ты шибко на меня не дави.

После обеда Саня засел за книги, а Вадим пошел домой.

– Тебя тут Мишка-охломон с утра спрашивал, – сказала ему бабушка Дуся. Принесла нелегкая! Не иначе как очередную пакость затевает. Третьего дня тоже приходил, когда вы в лесу были. Все ходит и ходит. Ты с ним, Вадя, не играйся. Пустой он мальчишка. Сказал, еще придет.

Она посмотрела в окно.

– О, легок на помине. Сидит, злыдень, забор подпирает. Сказать, чтоб шел отсель, не дожидался зря?

– Не надо, бабуль. Пойду погляжу, что ему понадобилось.

Мишка, развалясь на скамейке и закинув ногу на ногу, лущил подсолнух. Вадим подумал, что было бы трудно представить его за другим занятием.

– Вадь, привет, – сказал Мишка таким тоном, будто они с Вадимом были закадычные друзья. – Садись, поболтаем.

Он с великодушным видом подвинулся, освобождая рядом с собой место.

– Некогда мне с тобой лясы точить. Говори, зачем пришел, – хмуро отозвался Вадим.

– Ты на меня не серчай за тот случай, – примиряюще начал Мишка, – каждый может ошибиться. Я вот чего: завтра у меня день рождения, так я тебя приглашаю к себе домой в пять часов. Саня тоже придет.

– Ты почем знаешь? Говорил ему уже?

– Нет, сейчас скажу, – Мишка самодовольно осклабился. – Он точно придет, куда денется.

Вадима удивил Мишкин уверенный тон, словно речь шла не о Сане, которого и силком в гости не затащишь.

– Спасибо за приглашение, – озадаченно произнес он. – Только я без Сани никуда, ты знаешь.

– Как не знать?

Мишка метнул вороватый взгляд в сторону Вадима. Какая-то невысказанная мысль кривила его обсыпанные семечной шелухой губы. Вадим подступил к нему и потребовал:

– Говори, что за пазухой держишь!

Мишка насмешливо хмыкнул:

– Не боись, ничего особенного. Смешной ты, Вадик, на самом деле. Ты вот к Сане насмерть привязался, а того не знаешь, что он тебя попросту жалеет, потому и дружит с тобой. Душа у него добрая, а то стал бы он возиться с таким воробьем, как ты.

– Это он тебе сказал? – с трудом выговорил Вадим, чувствуя, как чьято грубая невидимая рука схватила его за горло.

– Дождешься от него, как же! Саня слово молвит – рублем подарит, как наши бабули говорят. Только и без слов всем ясно, что взял он тебя под свое крыло по причине твоей жалкой наружности. Он у нас с малых лет сердобольный, ни одного щенка не пропустит.

Вадим после случая с конфетами дал себе слово никогда больше не плакать. Он зажмурился до искр в глазах, глубоко вздохнул, потом произнес без всякого выражения:

– А тебе-то что за печаль? Ты затем сюда явился, чтобы все это мне высказать?

– Да так, к слову пришлось, – лениво процедил Мишка, – хотел тебя предупредить, чисто по-дружески. Плохо ведь, когда думаешь одно, а на самом деле совсем другое. А приглашение мое остается в силе, на полном серьезе. Ну, я пошел. Надо еще к Сане заскочить.

Он повернулся и удалился своей расхлябанной походкой, оставив Вадима полностью раздавленным и униженным. Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать, отравленный страшными подозрениями, Вадим понуро повлекся по песчаной косе к монументу. Теперь он вновь казался себе смешным и нелепым. Мишка прав: с какой стати Сане, которого все любят и уважают, а некоторые даже боятся, с которым дружить будет счастлив любой, стоит ему только захотеть… так вот, с какой стати Сане дружить с неловким, слабым и ничтожным Вадимом? Он и раньше никому не был нужен, потому что нет в нем никаких достоинств, одни только вопиющие недостатки, и Саня, конечно, не слепой, чтобы их не замечать.

Он сел на ступеньку у подножия памятника, лицом к пламенеющему закату. Низкое солнце роняло кровавые слезы в безучастно застывшую реку. Думать он не мог: было слишком больно. В голове – сплошная вязкая вата, откуда-то издалека нарастал пульсирующий гул, перешедший в частый стук – все громче и громче, все ближе… не стук это, а быстрый топот ног! Саня встал перед ним – стройный живой мальчишка с пытливыми глазами.