Тер Петя виски, в затылке чесал, попом на крылечко избушки вышел, сел, ножки свесив. Обдало его ветерком свежим, мысли в голове зажурчали…

— Рыбка, рыбка… чего там она говорила? Сотворил ты, говорила, мир этот… Со-Творец, одним словом. Ладно… А из чего? А из себя, больше и неоткуда взять-то было… А раз из себя, то я и есть мир этот, всё вокруг-я.

— Да-да, — вспоминал, — именно так… А ежели един я с миром, отчего ж не чую того? Отчего досаждаю себе же, миром являясь? Забыл, видать, о цельности той… Внутри естеством своим забыл… Голова, может, и вспомнит когда, догадается, но, значит, мало того… Сызначала нагородили стенплетней в глубине моей, от мира меня отделяя обучаючи якобы. Да и я потом добавлял послушно, а теперь поди пробейся сквозь них к себе же самому. К себе — облаку, к себе — царю, к себе — Яге этой, что из себя сотворил.

— А смех… а что — смех, — продолжал скрипеть мозгами Петя, — тряска это внутренняя, ум останавливающая…А от тряски всё рушится завсегда…ну-ка, ну-ка…—… Рушится, значит…И стены-плетни эти разваливаются, что меня от себя же отделяют…

— Так вот отчего мне смех помогает, — возликовал он, — рассыпает смех всю чужеродность внутреннюю… Всё мною же изначальным становится. Значит, ежели болит что — потому и болит, что мною быть перестало. Забыл я о том, что боль эту — сам же и сотворил. Из себя и сотворил. Часть она моя законная, позабытая. Оторви кусок от себя — оно, конешно, сразу заболит, нельзя того делать.

— А смехом— память внутреннюю о единстве былом пробуждаю… — радовался Петя, — неприятие рассыпаю. И как две капельки росы в одну сливаемся. Была капелька-боль, ан и нет её в отдельности более. А есть просто «Я»— большая цельная капля. И боль, став мною, исчезла. То же и с неприятностями, и с проблемами какими…

— Так ведь и с Ягой так же попробовать надобно, — сказал Петя задумчиво, — как станет мною же, так и отдаст Зеркало в пользование… — Разве откажет себе же?

— Хотя, постой, — ещё сильней Петя задумался, — так ведь и я же ею тогда как бы стану. А ежели ей очень уж самой Зеркало надо — жениха своего былого, скажем, найти, тогда как? Во вред, выходит, моё желание для неё? А раз она — это я, выходит — и мне во вред…

— Да, задача, — размышлял он, — это ж такое решение надо, чтоб и не обидеть никого…

— Значит, так, — решил, — включу Хозяина в себе, а там, глядишь, и в бабке-то Хозяин пробудится… Вот пусть затем и потолкуют меж собою Хозяевато наши, как сами хотят. Всё одно их тоже не двое, а один. Друга дружку не обидят.

— Только б времени им побольше дать как-то надо, — беспокоился Петя, — а то ведь столковаться не успеют… Не подстроятся друг под дружку, не успеют одним Хозяином стать

— А что, ежели, — загорелся идеей новой, — цельное занятие Хозяйское им придумать? Такое, штоб и Ягу в него вовлечь с Хозяином ейнымто? И самой об том и говорить не стоит, не смущать штоб…

Однако всего додумать Петя не успел. Зашумело, засвистело вдруг Баба Яга на ступе вернулась. Лихо крутнулась, в воздухе зависнув, и, махнув помелом, грузно приземлилась на крыльцо. Прямо на ногу вскочившего Пети…

*

— Эка невидаль — нога, — приговаривала Яга, суетясь вокруг лежащего Пети и подмащивая под ногу знакомую уже подушку, подумаешь… — поболит и перестанет

— Ежели бы всегда всё хорошо было, — поучающе сказала, — то и не было б никогда ничего хорошего. Погодь маленько, щас зелья заварю — так враз и полёгшает, и из избы вышла.

Глядя ей вслед, Петя включил внутренний смех. Он смеялся нутром, представляя свою ногу. Боль немного уменьшилась. «А почему смеюсь я, — неожиданно подумал Петя, — если болит нога? Вот пусть она и смеётся».

Он представил, что нога начала смеяться, мысленно нарисовал на ней улыбающуюся рожицу и прислушался к своим ощущениям. Смеялась не совсем нога, а что-то вокруг неё. «Будто теплом своим смеюсь», — удивился Петя. Он даже услышал это хихиканье, звонкое и заливистое. А через минуту, будто отозвавшись на смех, начала мягко и тепло пульсировать сама стопа. Боль утихла вовсе…

Удивившись, Петя начал пробовать смеяться поочерёдно— то коленом, то локтем, то шеей. Вспомнил о давней боли в спине — посмеялся и ею. А затем включил смех сразу во всём теле…

Когда вошла в избушку Яга с пучком трав в руках, Петя стоял посреди комнаты с блестящими глазами и очень довольный собой.

— Никак одужал? — изумилась бабка. — Я ж чуяла, что вроде как заговоренный ты. Но не по-нашему как-то. С выкрутасом какимто…

Она сунула траву на печку и принялась возиться с горшками. Про жизнь свою сказывать.

— …Одно время часто наведывались. Так и шастали по лесу. То царевичи, то богатыри, то добры молодцы… Приходят, клянчат всё чего-то дорогу к счастью показать просют. Дай, бабка, клубок волшебный, дескать. — .. Баба Яга захихикала. — Глупые. А того ведать не желают, что и нет никакой дороги к счастью. Что счастье-то — оно и есть та самая дорога, что они ногами топчут. И не искать надоть, а идти…

— Дурачье, одним словом, — вздохнула Яга, — а что ж ты хочешь: количество разума на свете не меняется, а население-то растёт…

Слушая её ухом одним, Петя проблему свою вспомнил: старуху родимую в кручине представил. Ягу, с зеркалом её одноразовым, а рядом и себя, в смущении великом…

Как в клубке непонятном, заколдованном, сплелось всё вместе, и не найти ни начала, ни конца в нём…

Ясности в голове чтоб добиться, включил Петя смех в себе.

Смеялся вначале нутром своим, а затем, вспомнив, как ногой это делал, — прямо в клубке этом непонятном смех включил, то ли озорства ради, то ли Хозяин так шепнул… А чтоб обиды ему смехом невзначай не причинить, он его вдобавок будто сердцем своим отворенным окутал.

…Да вдруг покатился тот клубочек, из проблем его скрученный, завращался перед взором его внутренним…Дымкой подёрнулся, туманом расплылся… И вот уже облаком странным по небу поплыл, дождём проливаясь…И не куда-то, а прямо в горшок глиняный. Глянул Петя внутрь горшка того и видит в нём улыбку Мява, в воде плавающую…

Затих Петя в смехе тонком, видение своё разглядывая, а затем вдохом глубоким, прямо в сердце распахнутое и принял его… Спокойно очень ощутил себя… Постоял так немного, да вдруг понял, что это подсказка ему от Хозяина пришла.

— Вот эта улыбка-то Мявская, в горшке плавающая, и станет нашим с Ягой занятием общим. Хозяйским, — себе же сказал, — а как задержусь в нём подольше, так, может, и в Яге Хозяин включится.

«Эй, Мяв, — позвал мысленно, — поможешь?»

«А как же…» — отозвался Мяв внутри.

Петя взял самый большой горшок и принялся лить в него воду из вёдра. Удивлённая Баба Яга глядела молча, не мешая.

— Смотри, — наконец сказал Петя, — показывая ей на поверхность воды, — видишь, кто том у тебя живёт?

Из толщи воды неспешно прорисовываясь, показалась ехидная кошачья улыбка. Яга смотрела в горшок недолго, затем скверно ругнулась и плюнула туда. В горшке зашипело и забулькало. Клубами из него повалил дым вонючий:

Петя отскочил в сторону, зажимая нос, а внутри него негодующе фыркал и надсадно кашлял Мяв…

— …К Кощею тебе надоть, — вдруг сказала Яга, — только сейчас и поняла, что через него путь твой лежит. Виновен он предо мною, не откажет в просьбе моей. А то чую, что от тоски по старухе своей ты скоро бед великих наделаешь. А мне отчего-то дружить с тобой хочется, легко как-то с тобою рядом…

*

— Готовься, Петя, — сказала Баба Яга, — щас как подарю своё искусство…

Она глянула на него, стоящего в ступе, затем взмахнула помелом и что-то пробормотала. Ступа дёрнулась и поднялась в воздух.

Яга сунула помело Пете в руки.

— Рулюй — ежели что, — сказала, — а так, она дорогу и сама знает. И туда, и обратно. Помело только не забудь в ступу кинуть…

— Прощай, Петя… — хлюпнула потом носом. — Может, и свидимся ещё… Да сам, гляди, нос не вешай, грех предаваться унынию, когда есть другие грехи.

— В путь добрый! — рукой махнула…

«ВНУТРЕННИЙ СМЕХ»