Много общался с отцом Андреем, назначенным нести свет истинной веры под своды перестраиваемых в соборы, мечетей Константинополя. Заодно и присматривать, за тем, что этот свет будет высвечивать. Отец Андрей был истинным сыном тайной церкви. Не обиженным здоровьем и интеллектом. Это видно было сразу, по его внешнему виду — на котором природа отдыхала. Что делать, коль все сразу и в одном сосуде у природы преподносить не принято. Но звероватый вид отца, переставал смущать буквально через десять минут общения, где они только таких подбирают, а уже через полчаса от беседы получал истинное удовольствие. Почти святые отцы не сидели тут без дела две недели, и дела их впечатляли. В дела церковные углубляться не стали, мне было достаточно, что на этом фронте — достигнуто многое, а что именно, пусть патриархи разбирают. На светском фронте успехи меня радовали. Контрабандисты в последние несколько дней просто озверели, управы на них нет, тащат в город и из города все подряд, да еще и караваны свои завели. Транжиры. Поинтересовавшись, во что мне все это встало, подержался за сердце. До старости, в этой жизни, мне точно не дожить. Надо было в моем письме к гроссмейстеру, которое выдал отцам, как-то ограничить рамки трат, у меня еще других проектов масса, а прибыли с этого проекта, в ближайшее время, не будет.
Тем не менее, в город потекли тонкие ручейки продовольствия и информации. Ничего неожиданного. Османы концентрируются и на азиатском берегу, чуть выше предполагаемого мной места прорыва, но вносить корректировки, необходимости нет, мой план достаточно гибок. Османов много, больше тридцати тысяч точно, но и это не явилось откровением. И для переправы они не придумали ничего оригинальнее, чем плоты и собранные по всему побережью лодки. Даты предполагаемого выступления сильно различались, и вывод из этого был только один — османы еще сами точно ничего не знали. Обсуждали дальнейший рост сети, только с меньшими капиталовложениями, и опорные точки истинной веры в городе. Надо приводить жителей к мысли, что мы тут навсегда. Было у отца и много жалоб, на работу патрулей и солдат — отправил его с этим к комендантам, отец пригорюнился, у комендантов он и так уже все пороги оббил. Порекомендовал ему плотно говорить с Головиным, он политик, он понимает, от чего могут бунты в городе подниматься. С ним все вопросы решить будет легче — мне еще и этой обузы не надо.
Османы задерживались. Ожидание начинало тяготить. Постоянно укорял себя, что времени было еще вагон, и можно было сделать то, да это. Занимался привычным самоедством.
Ходил по замершему городу, как обычно, в коробочке — хотя теперь это было уже не так актуально. Самые активные из города либо сбежали, либо их увезли — оставшийся наполнитель городских кварталов был инертен к раздражителям в виде оккупантов.
Несмотря на убыль населения и грядущие бои, город тихонечко жил своей жизнью. Уже без прежнего размаха, и, не блистая роскошью, но жил, хоть и шепотом. Многие лавки открывались к вечеру, на улицах встречались прохожие, стремящиеся поскорее завершить свои дела и скрыться в лабиринтах домиков. В этих лабиринтах можно было не только потеряться, но и найти много интересного. На второй вечер прогулок по ним, наткнулись на ювелира. Драгоценностей в лавке, разумеется, не осталось, но мастера видно и по мелким штрихам. Очень понравилась мониста, набранная из резных бляшек, происхождение материала для которых даже затруднялся назвать. Мастером был худой грек, по крайней мере, так предположил. Сели с ним беседовать. У меня была для него большая работа, и было чем заплатить. Работа мастера заинтересовала, а оплата нет. Сам он назначил мне цену — эвакуацию его и его многочисленной семьи в Трапезунд. Не реально. Наши корабли там и арестуют. Отказал, пояснив причины. Не так уж и нужна мне его работа. Упоенно торговались — прекрасное развлечение, им можно весь день заниматься, если больше делать нечего. Сошлись на охранной грамоте и деньгах. Торговались о сумме. Было уже не так интересно повторять те же самые аргументы, и торговались без огонька. Переводчику так вообще стало откровенно скучно. Ударили по рукам и занялись рисунками, стало гораздо интереснее.
Новый день не принес осман, и ничего нового. Ювелиру отнесли два мешка материалов, еще раз поговорили о работе, укладывая новые идеи, пришедшие за ночь, на листы эскизов. Потом проводили очередную группу казаков, покидающих город и уходящих в дальние рейды, безобразничать на коммуникациях осман. Казаки из города ушли уже практически все. Надеюсь, пять тысяч казаков заставят армию осман голодать. А сипахов под Константинополем практически не осталось, благодаря ушедшей ранее в рейд к Измаилу, казачьей армии.
Вечером заседали, переливая из пустого в порожнее. Все, что могли сделать, уже сделали, а османы по-прежнему не торопились. Может, хоть казаки их поторопят.
Перспектива сидеть в неизвестности еще месяц, откровенно пугала — на реакцию наших бомб через месяц положиться не мог.
Скрасил ожидание прорисовкой проектов, давно надо было так — время перестало течь патокой и понеслось галопом.
С механическими проектами особых проблем не возникало, точнее, проблем возникало множество, но пути их решения были вполне понятны. Все упиралось, как обычно, в скудную инструментальную базу. Ненавижу эту бедность! Всю добычу в Константинополе меняю на десяток фрезерных и токарных станков с парой тонн инструментов к ним!
Чтобы не зацикливатся на одном, перепрыгивал с проекта на проект, так глаз меньше замыливается, и замечаешь неточности. Хотя нет. Основная причина была в откровенном бешенстве, когда упирался в очередное — не могу это сделать, потому что…
На электричестве забуксовал окончательно. Для начала обрисовал, зачем мне вообще, в ближайшее время, нужно электричество. Освещение — это самое главное. Не секрет, что как только появилось надежное искусственное освещение — люди перестали спать, по двенадцать часов в сутки, и развитие понеслось галопом. Правда, рождаемость уменьшилась, по понятным причинам, раз уж меньше времени в постели проводить стали. Однако если вводить освещение вместе с медициной, то прирост должен остаться значительный. Значиться — да будет свет.
Лампы Эдисона, с угольной нитью — штука может и неплохая, но светили слабо, ресурс имели мизерный, а кушали за четверых. А ведь мне еще, где-то энергию брать надо, и чем меньше ее будут потреблять, тем большему количеству людей достанется, при одинаковой мощности генератора. И вольфрама у меня нет. Что у меня там дальше?
Свечи Яблочкова — отлично светят, просто мечта прожектора. Вот только угольные электроды, которые и зажигают яркий свет, при помощи электрической дуги, тают от этой дуги как свечки. Мало того, что, расходуясь довольно быстро, так еще и дымят основательно. Для улицы еще может и подойдет, а вот в царских покоях — думаю, меня за такое сразу казнят как покусившегося. Отложим пока и свечи.
Светодиоды — облизнулись и забыли. По крайней мере, пока не посажу на эту тему Лейбница с компанией.
Остаются только газоразрядные лампы, во всех своих ипостасях. Самый простой вариант — неоновые лампы, но для них нужен неон. Где бы мне его месторождение откопать? Ладно, не буду больше хихикать, у меня это нервное. Если серьезно, то никаких вариантов у меня нет. Как же мне все это надоело! Где османы!
Покурил, медитируя на красивый коричневый сучок в левом верхнем углу двери. Может дверь прямо сейчас распахнется и прибежит посыльный с радостной новостью, что османы лезут на стены. Не пришлось бы тогда голову ломать. А то, если что и помнилось из прошлой жизни — постепенно забывалось.
Высунулся в коридор, не сомневаясь, что найду у дверей очередную парочку моих молодцов. Попросил их не в службу, а в дружбу, сбегать в трапезную. Раз поговорить об электричестве, в этом времени, абсолютно не с кем — буду общаться со змеем, может хоть у него с памятью порядок.
Кувшинчик принесла Тая.
— Что с тобой, мастер? Который день уже мечешься. Добро бы, как всегда, езкизы свои рисовал. Поведай, что не так?
