– Никогда не бойся ветра, Кэти, – прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Пока дует ветер, он всегда будет приносить меня к тебе.
Часом позже, в течение которого они любили, говорили и снова любили, Кэти и Эндри, растрепанные и счастливые, стояли возле стола, крепко держась за руки, не решаясь отпустить друг друга. Свободной рукой он начал развязывать тесемки брезентовой сумки.
Когда он стал выкладывать содержимое сумки на стол, Кэти раскрыла рот от восхищения, – она никогда в жизни не видела так много красивых вещей сразу. По крайней мере, в ее понимании эти вещи были красивыми, поскольку она всегда применяла понятие «красота» к хорошей еде. Большой баллон клубничного варенья тоже показался ей красивым. Эндри вытащил из сумки огромный окорок, банку маринованного языка, коробку имбиря, пересыпанного сахаром, другую коробку с какими-то незнакомыми Кэти сладостями. За этим последовали ткани – два длинных отреза материи, тонкий зеленый габардин и шелк цвета густых сливок. Она протянула руку к отрезу шелка, и ее загрубевшие от домашней работы пальцы скользнули по гладкой дорогой материи.
– Какая прелесть, Энди, – восхищенно прошептала она. – Самый настоящий шелк!
– Это для твоих ночных рубашек и нижних сорочек.
Она широко раскрыла глаза.
– Такой дорогой материал – для ночных рубашек и нижнего белья?
– Конечно.
– Но он слишком хорош!
– Слишком хорош? – Эндри обнял ее и притянул к себе. – Он не был бы слишком хорош для твоего белья и ночных рубашек, даже если бы был соткан из золотых нитей.
– Ох, Энди…
Еще через два часа они сидели, обнявшись на тюфяке, который подтащили поближе к огню.
– Сколько ты пробудешь на суше, на этот раз? – спросила она.
– Два дня. Может, три.
– Всего два дня? – Она прижалась головой к его плечу. – О нет. Нет, Энди.
– Тебе очень одиноко вдвоем с ней? – он кивнул в сторону комнаты Лиззи.
– Мне всегда одиноко, когда тебя нет рядом.
– Послушай, у меня есть план, – он приподнял ее лицо, мягко взяв за подбородок. – Я подумал, что мог бы оставить свою компанию и наняться к Палмерам. У Палмеров пароходы, а не парусные суда. Они не зависят от попутного ветра и от погоды, и передвигаются вдвое быстрее, чем наши. Палмеры перевозят много железной руды из Испании. Испания далеко, но пароходы оборачиваются быстро. Я уже говорил об этом с одним моим другом. Он знает лично мистера Палмера и готов замолвить словечко за меня.
– О, Энди, – она улыбнулась. – Это было бы просто чудесно. Если ты устроишься к Палмерам, твое судно будет стоять на якоре в нашем порту и тебе не придется каждый раз возвращаться в Швецию.
Он провел кончиком указательного пальца по ее лицу, обрисовывая каждую ее черту.
– Я должен кое о чем тебе рассказать, Кэти, но не сейчас. У нас еще будет время.
Она испуганно посмотрела на него, и он поспешил добавить:
– Не волнуйся, милая. Я не собираюсь говорить тебе ничего страшного. Я только хотел рассказать тебе о своем доме. Он не в Швеции, а в Норвегии. Я наполовину швед, но родился и вырос в Норвегии.
– Расскажи мне все сейчас, Энди. Пожалуйста, расскажи сейчас.
Кэти уже догадывалась, о чем пойдет речь. Все эти долгие недели их разлуки она не переставала думать о том, что у Энди, должно быть, есть дом, семья. Может, даже жена. Нет, только не это! Ей становилось плохо при мысли, что он женат. Конечно, у него есть семья – родители, братья и сестры. Но только не жена.
– Скажи мне все сейчас, Энди, – повторила она. – Не заставляй меня ждать.
Он слегка отстранился от нее. Повернувшись лицом к камину, он оперся локтями о колени и положил подбородок на сомкнутые руки, задумчиво глядя на огонь. Он так долго молчал, что она подумала, что не должна была торопить его с рассказом. Протянув руку, она дотронулась до его плеча.
– Прости, Энди. Не говори мне ничего, это не имеет значения.
– Это имеет значение. Кэти, – он снова повернулся к ней. – Ты должна знать все обо мне, и, я думаю, сейчас самое время рассказать тебе о моей жизни. И я расскажу тебе все с самого начала. Подай мне, пожалуйста, мое пальто.
Она потянулась к стулу, сняла со спинки пальто и молча, передала ему. Он порылся в карманах и извлек оттуда пухлый бумажник, небольшую коробку, отделанную кожей, и записную книжку с маленьким медным замочком. Достав из кармана ключ, он отпер замок и раскрыл записную книжку перед Кэти.
– Это мой дневник, – пояснил он.
– Дневник?
– Да. Знаешь, что такое дневник? Это тетрадь, в которой человек делает свои личные записи…
– Я знаю, Энди, я знаю.
Он улыбнулся и ласково потрепал ее по щеке.
– Прости, я все время забываю, что ты образованная девушка и умеешь читать и писать.
Она склонила голову набок и улыбнулась в ответ на его улыбку. Она уже замечала раньше, что его английский становится неестественно правильным, почти высокопарным в минуты волнения. Во время встречи с Джо он говорил на таком же заученном английском. Волнение Эндри усилило опасения Кэти, и улыбка сошла с ее губ. Затаив дыхание, девушка с тревогой ждала его слов.
– Посмотри сюда, – он указал пальцем на маленькую карту на последней странице записной книжки. – Изображение очень нечеткое, но видишь эту точку? Это Карлстад, здесь я родился. Мой отец был норвежцем, а мама шведкой. Швеция и Норвегия расположены совсем рядом, это как ваши Англия и Шотландия, понимаешь? – Она кивнула, и он продолжал: – Мой дед по отцовской линии был англичанином, но еще в молодости переселился в Норвегию, а дед по материнской линии был норвежцем. Я с семи лет жил с родителями отца, потому я и говорю так хорошо по-английски. – Он с секунду помолчал. Потом снова заговорил: – Дело в том, что наша семья очень большая, всего нас одиннадцать братьев и сестер, поэтому родители отвезли меня и моего брата Джона к дедушке с бабушкой. Жизнь с ними была просто чудесной. – Эндри широко улыбнулся и погладил бороду. – Мы жили в маленьком домике между Бергеном и Хардангер-фьорд, эта местность со всех сторон окружена водой. Вода везде, куда ни глянь, а в воде скалы. Особенно красиво там весной, когда все начинает цвести. Ты только представь: деревья стоят в цвету, а кругом вода и скалы… Ах! – Эндри вздохнул и закрыл глаза. – Мне было четырнадцать лет, когда я ушел в мое первое плавание, – продолжал он. – Я помню, как мы отплыли из Бергена лунной весенней ночью. Ветер раздувал паруса, и полная луна смотрела с неба. В ту ночь я влюбился в море и понял, что навсегда свяжу с ним свою жизнь. Я думаю, это можно назвать моим первым браком.
«Первый брак. Значит, есть еще и другой брак, – подумала Кэти, – значит, он женат…». Она чувствовала, что все внутри у нее холодеет, и даже его объятия не смогли ее согреть.
– Семь лет спустя я плавал на том же судне в чине первого помощника капитана, – говорил тем временем Эндри. – Когда мы приплыли в Берген, почти весь город собрался на молу, встречая наш корабль, – мы пробыли в плавании почти два года. Мы проплыли через всю северную часть Атлантического океана, побывали в Вест-Индии и в Уругвае, в Монтевидео, и теперь благополучно возвращались домой. За все это долгое путешествие мы не потеряли ни одного члена команды и привезли домой богатый груз. В честь нашего прибытия в ратуше устроили бал. На этом балу я познакомился с одной девушкой. Долгие месяцы я вообще не видел женщины, а у этой девушки были красивые белокурые волосы, миловидное лицо, нежная, белая кожа, и ей нравилось танцевать со мной. Я тогда еще не знал, кто она такая, – для меня она была просто приятной девушкой. Но на следующий день мой брат Джон, который тоже был моряком и сейчас оказался дома, шутливо поздравил меня с тем, что сама мисс Петерсон выбрала меня себе в кавалеры. Мой дед с бабкой тоже смеялись над моим успехом у девушки, которая была дочерью одного из самых богатых и влиятельных людей в городе. Разумеется, никто из домашних не воспринял это всерьез, да я и сам не думал, что когда-то еще увижу мисс Петерсон. Но я ошибался. Петерсоны пригласили меня в гости, и… – Он глубоко вздохнул и посмотрел на Кэти. – Ты должна понять, Кэти, что я был очень молод, честолюбив и… да, я был действительно влюблен в эту девушку. Но, знаешь, есть большая разница между состоянием влюбленности и настоящей любовью. Влюбленность похожа на наваждение, когда это с тобой случается, ты уже не соображаешь, к кому обращено твое чувство. Ты можешь даже не знать, что из себя представляет предмет твоей любви, и не испытывать к нему по-настоящему глубоких чувств, однако ты весь во власти наваждения. Именно это и случилось со мной. Молодость, честолюбие, два года, проведенные вдали от дома, и это странное чувство, неожиданно овладевшее мною, и привели меня к алтарю.
