– Я подумаю об этом, па.

– К твоему следующему приходу я подготовлю маму, чтоб она не была слишком разочарована. Ты ведь знаешь, она очень уважает миссис Дэвис.

– Да, па, я понимаю. Спасибо, па.

– Ну а теперь иди.

– Ты тоже иди, па, не стой под дождем.

– Я только немного постою здесь, родная.

– Нет, пожалуйста, па, иди. Ты и так уже весь вымок. Ты все равно не сможешь видеть меня через дождь.

– Я пойду, как только ты спустишься вниз. До свидания, моя крошка.

Расставшись с отцом, Кэти побежала навстречу ветру, спеша поскорее исчезнуть за завесой дождя, чтобы отец мог идти домой. Когда она поняла, что с холма ее уже не видно, ее шаг стал медленным и тяжелым. Накидка и платье промокли насквозь, и она чувствовала, как струйки воды стекают по ее спине. Впрочем, это ее не волновало. Ничто не волновало ее, кроме…

Она приняла столько сенны и солей, что ей казалось, у нее больше не осталось внутренностей, но это не помогло. Что, что ей делать? Дотти уже заметила, что ее тошнит по утрам. Рано или поздно ей придется признаться во всем миссис Дэвис, и матери она тоже должна будет рассказать. Но она не столько опасалась реакции матери и миссис Дэвис, сколько боялась того, что может сделать отец, если все узнает. Ведь он обязательно пойдет разбираться с мистером Бернардом. Он побьет мистера Бернарда, и отца посадят за это в тюрьму, а их всех выбросят на улицу. Никто из соседей не осмелится их приютить. Конечно, их выселят. Она видела, как людей выселяли и за меньшее. Что станется тогда с ее больным дедом? Что станется с Лиззи, с матерью? Ей было страшно даже подумать, чем это могло закончиться для ее семьи.

Темная фигура возникла перед ней, прежде чем Кэти успела заметить ее приближение. Это был Бантинг. После того воскресенья она встречала его всякий раз на обратном пути. Но она больше не боялась Бантинга. Она больше ничего не боялась, кроме одной-единственной вещи. Страх перед будущим заполнял ее до предела, не оставляя места для других страхов.

С Бантингом была собака – большой лохматый пес, помесь колли с Лабрадором. Собака подошла к Кэти и обнюхала ее щиколотки, как она всегда делала во время их встреч.

– А ты ему понравилась, – сказал Бантинг вместо приветствия. – С ним это нечасто случается. – Сузив глаза и внимательно глядя на девушку, он заметил:

– Ты что-то неважно выглядишь. Ты нездорова?

– Я простыла.

– Ты, кажется, и в прошлый раз была простужена, – в конце фразы Бантинг издал звук, похожий на смех.

– Да, – кивнула она. – Эта простуда все никак не проходит.

Бантинг оглядел ее с головы до ног. Накидка полностью закрывала ее, и он не мог видеть очертаний ее фигуры. Но его интересовала не фигура, а лицо девушки. Странно, как сильно изменилось ее лицо с тех пор, как он увидел ее впервые. В глазах больше не было задорного огонька, а щеки покрывала нездоровая бледность. Его самого удивляло, почему он заинтересовался этой девушкой. Впрочем, он не был единственным, кого интересовали Малхолланды. Например, молодой Розье вызвал его к себе на днях и стал расспрашивать о большом Малхолланде. Судя по тому, как он говорил, Бернард Розье искал предлог, чтобы избавиться от Малхолланда, но не потому, что тот путался с Рам-шоу и Фогерти, об этом Бернард еще не знал и узнал только от него, Бантинга. Значит, у молодого хозяина была на то другая причина. Но какая? Ведь Малхолланд был очень хорошим работником, он добывал вдвое больше угля, чем другие. Бантинг, правда, уже не раз его штрафовал, но ему вовсе не хотелось увольнять такого сильного рабочего, как Малхолланд. Если уж надо кого-то уволить, для этого найдется много других кандидатур.

– Ты, наверное, очень устаешь, работая у Розье, – сказал он девушке.

– Да, – ответила Кэти.

– Но тебе до сих пор нравится там работать?

Она заколебалась.

– Да, – сказала, наконец, она. И поспешно добавила:

– Но я должна идти. Я совсем промокла.

Он не стал прощаться с ней – так же, как и не имел привычки здороваться. Когда девушка отвернулась от него и зашагала прочь, он некоторое время смотрел ей вслед, потом ударил тростью по кусту папоротника у дороги и продолжил свой путь.

Когда Кэти вошла на кухню, повариха сидела за столом и пила чай из большой дымящейся чашки.

– Ты вся мокрая, – сказала она, и ее тон был на редкость доброжелателен, что удивило Кэти, привыкшую к ее грубостям. – Пойди, разденься.

– Да, мэм.

– Повесь вещи сушиться в бойлерной.

– Да, мэм.

В теплой, полной пара бойлерной Кэти сняла промокшую соломенную шляпку и накидку, потом вернулась на кухню.

– Я бы на твоем месте немедленно переодела платье. Ты, наверное, вымокла до нитки, – все так же доброжелательно сказала ей повариха. – Только сначала принеси мне чайник.

Кэти сняла с крючка над плитой тяжелый глиняный чайник и принесла его поварихе.

– Налей и себе чашку чая, – сказала та, как-то странно на нее покосившись.

– Да, мэм. Спасибо, мэм.

– И присядь на минутку, – повариха указала кивком головы на скамейку.

Кэти послушно села. Непривычная доброта поварихи и горячий чай сделали свое дело – комок, застывший у нее в горле, растаял, и крупные слезы покатились по ее щекам. Как она ни старалась, она не могла сдержаться.

– Что у тебя стряслось? – поинтересовалась повариха.

– Я неважно себя чувствую, мэм.

Прошла целая минута, прежде чем повариха пробормотала себе под нос:

– Было бы удивительно, если б ты чувствовала себя хорошо.

Кэти вздрогнула. Вскочив на ноги, она резко отодвинула от себя чашку. Значит, повариха уже обо всем догадалась!

Не говоря ни слова, она бросилась вон из кухни. Миновав коридор, взлетела вверх по лестнице и, добравшись до своей каморки, упала на кровать, безудержно рыдая.

Через четверть часа в комнату вошла Дотти.

– Спускайся, тебя зовут, – сказала она, легонько встряхнув ее.

Кэти отняла заплаканное лицо от подушки и посмотрела на Дотти. Она тотчас же поняла, что Дотти тоже знает. Боже, как же она завидовала Дотти! Она бы согласилась быть некрасивой, и пусть ее лицо будет все в пятнах, лишь бы оказаться на месте Дотти. Только она не стала бы умываться в ночном горшке, как это делала каждое утро Дотти, потому что повариха сказала ей, что моча улучшает цвет лица.

Дотти расправила юбку и опустилась на матрас рядом с Кэти.

– Кто он? – прошептала она, приблизив к ней лицо.

Кэти приподнялась на локтях и села, глядя на Дотти с видом затравленного зайца.

– Может, это Билли, а? Он и мне проходу не дает. Однажды ночью поймал меня и прижал к стенке сарая, а я толкнула его в кучу навоза. Ты бы слышала, как он бранился!

Кэти молча, встала с кровати, сбросила с себя мокрое платье и переоделась в сухое, которое висело на крючке в углу.

– Ну, не хочешь, не говори, – добродушно сказала Дотти, так и не дождавшись от нее ответа. – Но ведь это кто-то из тех, что работают в саду, да? Вот мистер Кеннард ему задаст, когда выяснит, кто он! – Она встала и направилась к двери. – Ты лучше поторапливайся, а то миссис Дэвис уже и так сердитая.

Когда Дотти покинула комнату, Кэти склонила голову на грудь и долго стояла неподвижно. Это еще только начало. Что ждет ее впереди? Может, ей лучше сделать то, о чем она уже давно подумывала – броситься в залитый водой карьер на пути к шахте?

…Она уже десять минут стояла перед миссис Дэвис, а миссис Дэвис все говорила и говорила, строго, но спокойно. Потом, потеряв терпение, закричала:

– Ты должна мне ответить, Кэти! Еще раз тебя спрашиваю: тебе плохо каждое утро?

Кэти набрала полные легкие воздуха, решив, что должна сказать миссис Дэвис хотя бы часть правды.

– Да миссис Дэвис, – выдохнула она.

Миссис Дэвис закрыла на секунду глаза. Открыв их, склонила голову набок и вытерла уголки рта маленьким кружевным платочком.

– Как долго у тебя нет месячных, Кэти? – спросила она.

– Больше двух месяцев, миссис Дэвис, уже почти три.