— Рейчел?

Она глянула из-за плеча:

— Грант! Грант Эймс!

— Вот, заскочил, — сказал плейбой.

— Как мило с твоей стороны!

На Рейчел Хагер были синие джинсы и свитер в обтяжку. Они давали четкое представление о длинных ногах и стройном теле со всеми положенными выпуклостями. Рот у нее был большой и пухлый, а глаза какого-то странного оттенка — вроде бы карие с рыжиной. И еще вздернутый нос.

Ни одна деталь не ускользнула от исследовательского взгляда Гранта Эймса. Она выглядит совсем по-другому, чем в тот день, подумал он и поинтересовался предметом ее забот в саду:

— Ты что, выращиваешь розы? Я и не знал.

Она засмеялась, предъявив полный боекомплект прекрасных белоснежных зубов:

— Пытаюсь, господи, как я стараюсь! Но берегу цвет ногтей. Что тебя принесло в дебри Нью-Рошеля?

Она стянула рабочие перчатки и откинула со лба завиток. Грант не сомневался, что над его кокетливым изгибом немало потрудились в косметическом салоне.

— Просто проезжал мимо. И вспомнил, что на вечеринке у Литы мы даже не успели поздороваться.

— Я там оказалась случайно. И решила не оставаться.

— Ты не плавала, но я все же обратил на тебя внимание.

— О-о, Грант! Какой изысканный комплимент. Обычно девушки привлекают внимание, именно когда плавают в бассейне. Может, посидим в патио? Я принесу тебе выпить. Ты предпочитаешь скотч, да?

— Временами. Но в данный момент меня бы устроил холодный чай со льдом.

— Правда? Сейчас принесу.

Грант наблюдал, как по возвращении она устраивалась в садовом кресле, слишком низком, чтобы быть удобным, как положила ногу на ногу. Он почему-то заволновался.

— Приятный садик.

Она опять засмеялась, обнажив все тридцать два прекрасных зуба.

— Ты бы его видел после того, как ушли дети.

— Дети?

— Из сиротского приюта. Раз в неделю мы приводим сюда группу, и они тут беснуются. Хотя к розам относятся с уважением. Одна маленькая девочка просто сидела и смотрела на них. Я дала ей мороженое, и оно растаяло у нее в руках. Так на нее подействовал сорт «маммот тропикана». Она хотела поцеловать цветок.

— А я не знал, что ты работаешь с детьми.

Строго говоря, Грант вообще понятия не имел, чем занимается Рейчел, и вплоть до сегодняшнего дня его это ничуть не интересовало.

— Я получаю от них больше, чем они от меня. Я сейчас работаю над диссертацией, и у меня есть свободное время. Подумывала даже о Корпусе мира.

— Ты потрясающая, — вырвалось у Гранта, и он сам себе не поверил: неужели это он сказал?

Девушка тоже не поверила; она бросила на него быстрый взгляд, проверяя, правильно ли расслышала.

— Ты что-то сказал?

— Я пытаюсь вспомнить, сколько раз я тебя видел. В первый раз это было в Снежных горах, так?

— Думаю, да.

— Нас познакомила Джилли Харт.

— Я помню, потому что в той поездке сломала лодыжку. Но ты-то как запомнил? При твоем гареме?

— Я далеко не конченый человек, — твердо объявил Грант.

— Нет, я имела в виду — с какой стати? Меня? Ты никогда не проявлял…

— Ты можешь сделать мне одолжение, Рейчел?

— Какое? — подозрительно прищурилась она.

— Вернись к тому, чем ты занималась, когда я пришел. К своим розам. Мне хочется сидеть и смотреть на тебя.

— Это твой новый имидж?

— Очень странно, — пробормотал он.

— Грант! Чего ради ты явился?

— А?

— Я говорю — чего ради ты явился?

— Провалиться мне, если помню.

— Держу пари, что вспомнишь, — слегка помрачнев, сказала девушка. — Попытайся.

— Дай-ка прикинуть. Ага! Спросить, не ты ли положила коричневый конверт на сиденье моего «ягуара», когда мы были у Литы. Да черт с ним. Скажи-ка, а как тебе удается, что они так здорово цветут?

Рейчел присела на корточки. Перед Грантом предстала картинка из «Вог».

— Подкармливаю. Состава я не знаю. Просто смешиваю. Грант, что с тобой делается? — И она положила ему на рукав изящную загорелую руку.

Грант смотрел на эту руку в полном смятении. Боже мой! Это случилось! С ним!

— Если я заеду за тобой к семи, ты наденешь платье?

Рейчел уставилась на него мерцающими глазами.

— Конечно, Грант, — мягко сказала она.

— И ты не против показаться со мной там и сям?

Она сжала его руку:

— Ты душка.

— Эллери, я нашел ее, нашел! — затараторил неожиданно появившийся Грант Эймс Третий.

— Кого нашел?

— ЖЕНЩИНУ!

— Которая положила конверт в машину?

— Которая что положила? — переспросил Грант.

— Конверт. Рукопись.

— А-а-а… — Наступило молчание. — Знаешь что, Эллери?

— Нет. Что именно?

— Ничего у меня не получилось.

Эллери пожал плечами и вернулся к доктору Ватсону.

Мне оставалось лишь ждать. Заразившись лихорадочным нетерпением Холмса, я старался убить время, оценивая ситуацию с помощью тех методов, которыми на моих глазах издавна пользовался Холмс. Естественно, я размышлял над его заявлением, что он ограничивает поиски Потрошителя кругом из неких четырех человек; но меня смущали другие элементы этой головоломки — уверенность Майкрофта, что у брата на руках еще далеко не все ее части, и отчаянное желание Холмса настичь «тигра», который бродит по темным улочкам Лондона. Если Потрошитель — один из четырех человек, с которыми Холмс уже встречался, куда девать этого «тигра»? И почему так необходимо найти его до того, как Потрошитель окажется за решеткой?

Знай я, что в этот момент ключ к разгадке находился у меня в руках, я был бы вне себя от счастья. Но я был слеп. Я не увидел ключа и не понял его значения, а когда это знание пришло ко мне, оно принесло лишь унижение.

Монотонное течение времени было нарушено всего один раз, когда посыльный в аккуратном мундирчике доставил на Бейкер-стрит какую-то записку.

— Сэр, послание от мистера Майкрофта Холмса мистеру Шерлоку Холмсу.

— В данный момент мистер Холмс отсутствует, — сказал я. — Можете оставить записку.

Отпустив курьера, я изучил конверт. Он пришел из министерства иностранных дел. Именно там и пребывал Майкрофт Холмс.

У меня чесались руки вскрыть конверт, но, конечно, я удержался. Сунув его в карман, я продолжил свое бесцельное хождение. Час шел за часом, но Холмс не показывался. Время от времени подходя к окну, я смотрел, как Лондон окутывается туманом. Когда сгустились сумерки, я подумал, что такая ночь как нельзя лучше устраивает Потрошителя.

Скорее всего, эта же мысль пришла в голову и маньяку. И не успел я об этом подумать, как в соответствии с законами драматургии пришло послание от Холмса. Его принес какой-то уличный сорванец. Он переминался с ноги на ногу, пока я дрожащими пальцами разворачивал записку.

Не сомневаюсь, что просиявший посыльный никогда раньше не получал таких щедрых чаевых: на радостях я дал ему целую крону.

Через минуту я уже гнал кэбмена сквозь густой, как гороховый суп, туман, растекшийся по лондонским улицам. К счастью, мой возница был наделен безошибочным инстинктом, схожим с тем, что ведет домой голубя. Прошло на удивление мало времени, и он сказал:

— Вам направо, хозяин. Смотрите, что у вас под носом, а не то промахнетесь мимо ворот.

Не без труда найдя ворота, я вошел во двор и застал Холмса у возвышения в морге.

— Еще одна, Ватсон, — первое, что он сказал мне.

Тут же присутствовали доктор Мюррей и его слабоумный пациент. Мюррей молча стоял у стола, а Майкл-Пьер жался у стенки, и на лице его был откровенный ужас.

Поскольку Мюррей так и шевельнулся, Холмс сдвинул брови:

— Доктор Мюррей, вы не уверены, что доктор Ватсон вынесет это?