Дорогой, как и следовало ожидать, то и дело встречались немецкие солдаты. Они вскидывали перед собой правую руку и кричали «Хайль Гитлер!». Гауптман и шедший с ним человек в гражданском отвечали им. Когда Кузнецов с Буримом были недалеко от квартиры поляка, им пришлось проходить мимо группы военных в чинах фельдфебелей. Увидев немецкого офицера, они заорали: «Хайль Гитлер!», а один зазевался…

Кузнецов-Зиберт остановился, подозвал этого фельдфебеля и, покраснев, закричал по-немецки:

– Ты, свинья, почему не приветствуешь офицера? Тебе не нравятся офицеры?!

Перепуганный фельдфебель, заикаясь и потея, оправдывался, что он не заметил господина гауптмана и что больше этого не будет.

Когда отошли от военных, Бурим негромко заметил:

– На черта он вам сдался, этот фриц?

Кузнецов ответил:

– О, Вася, ты знаешь, как этот фельдфебель и его друзья после такого «разгона» будут ненавидеть своих офицеров!

В квартире поляков Бурим мысленно удивился, наблюдая, как Николай Иванович, галантно обращаясь к дамам, сказал на ломаном польском языке:

– Он яке ладне кобеты блондинки! – с этими словами он вынул из портфеля две пары шелковых чулок, повесил их Стасе и Казе на шею, затем «шеф-офицер» достал из портфеля бутылку хорошего коньяка, поставил на стол и шутливо заметил: – Я любиц вутка и ладне паненки!

А «паненки» смеялись…

Вернулся Кузнецов несколько часов спустя (Бурим ушел раньше) и с порога радостно воскликнул:

– Вася, отличная квартира! Теперь с балкона в мгновение ока я любого гада, любого фашистского генерала сниму! А ты пока помаленьку навещай поляков и не показывайся в городе, чтобы не узнали, что ты ровенский житель.

Для участия в параде по случаю дня рождения Гитлера вместе с Кузнецовым в Ровно выехали Николай Гнидюк, Михаил Шевчук, Жорж Струтинский и Валя Довгер.

…Было время, что командир отряда не хотел посылать Валю Довгер в город на подпольную работу: «Какая из тебя разведчица! – шутил Д. Н. Медведев. – Ты и пистолета не сможешь удержать в одной руке!» И правда, Валя – худенькая семнадцатилетняя девушка – с первого взгляда не производила впечатления сильной, волевой личности. Но сердце девушки горело ненавистью к врагам. Когда она узнала о зверской расправе, которую учинили над ее отцом бандиты-националисты за связь с партизанами, Валентина поклялась мстить за родного любимого человека, за страдания миллионов советских людей, стонавших под сапогом гитлеровского нашествия.

Вот что она пишет в своих воспоминаниях:

«Погиб отец… На хуторе меня ждали партизаны. Всю ночь мы пробирались в отряд. Все как могли старались утешить, успокоить меня. На пороге штабной землянки Д. Н. Медведев сказал душевно и просто: «Сейчас здесь твоя семья, а я постараюсь заменить тебе отца».

Мы вошли в землянку. На нас с любопытством посмотрело несколько партизан, все они были заняты своим делом. Дмитрий Николаевич Медведев настаивал на моем отлете в Москву. Доводы были веские: моя молодость, неопытность. Мне предлагалось улететь в Москву, пройти подготовку радистов, а затем вернуться в отряд. Я горячо настаивала на том, чтобы мне остаться с партизанами.

Во время спора к нам подошел человек в комбинезоне, подтянутый, светловолосый, с пристальным взглядом серых глаз. Лицо его казалось суровым, замкнутым, даже немножко злым. В голосе чувствовались ноты превосходства и легкой иронии.

Дмитрий Николаевич, обращаясь ко мне, сказал:

– Знакомьтесь: это наш разведчик…

Николай Иванович заговорил со мной на чистейшем немецком языке. Призвав все свое знание, я ему довольно твердо ответила. Это заинтересовало Николая Ивановича, у нас завязался разговор. Кузнецов стал говорить о том, что здесь я нужна, что после подготовки мне лучше идти в разведку. В Николае Ивановиче я почувствовала союзника. Мы стали вместе убеждать Медведева, что именно мой возраст и вид не будут привлекать внимания, а знание немецкого языка поможет работе.

Вскоре окончательно было решено, что я остаюсь в отряде и под руководством Николая Ивановича буду готовиться к работе в городе.

С приездом в Цуманские леса близился час ухода в Ровно. Уточнялись последние детали. После беседы с начальником разведки и командиром я с группой разведчиков направилась в город. Мне сказали, что о встрече с Николаем Ивановичем сообщат товарищи.

В городе я уже устроилась, когда пришел Коля Гнидюк и сообщил, что Кузнецов ждет меня в сквере, что он будет сидеть на скамейке с газетой в руках. Как я себя ни готовила к встрече, я шла с волнением. Навстречу мне поднялся человек в мундире фашистского офицера, поздоровался, улыбнулся, спросив по-немецки: «Не узнаете?» Конечно, я узнала, но видя, что в сквере никого нет, я стала выкладывать все, что накопилось за эти дни, по-русски. Николай Иванович начал хлопать глазами, затем взял под руку и сказал: «Вы забываете, где мы, и я вас не понимаю, русского пока не выучил». Много надо было сказать друг другу, и мы решили продолжить наш разговор на квартире. Так началась наша жизнь в Ровно, где кругом был враг, а многие патриоты встречали и провожали нас взглядом, полным ненависти и презрения.

Видя, как я страдаю, Николай Иванович говорил: «Потерпи, так надо, очень хорошо, что нас принимают за таких, когда-нибудь все они узнают правду о нас, ведь и мне тяжело, а открываться нельзя. Свой долг мы должны выполнить. Да, суровое время!»

Отправляясь в город, Валентина Довгер попросила своих друзей, с которыми ей предстояло работать, чтобы они помогли найти черную кофту, черные туфли и перчатки. Валя решила ходить в трауре. Для нее это был не формальный обряд. «Гитлеровцы меньше будут приставать ко мне», – пояснила девушка.

В Ровно ожидалось прибытие имперского министра по делам оккупированных восточных стран Альфреда Розенберга. И Кузнецов просит командование пересмотреть свой план. Ему не хотелось упускать момента. Но чтобы уничтожить Розенберга и Коха, нужно было действовать наверняка.

Собрав оперативную группу на подпольной квартире Марии Левицкой, Николай Иванович поделился своими соображениями: необходимо пройти прямо к трибуне. Он сам сделает это. Но как быть остальным?

Постепенно выработался план действий. Молодые люди отправятся на площадь с девушками под руку. Влюбленные или порядочная семейная пара не вызовут у агентов гестапо подозрения и избегнут проверки. Девушки возьмут с собой сумки, где можно спрятать гранаты…

– Сумка в руках девушки?! – Эту деталь операции Михаил Шевчук сразу взял под сомнение. – Бросать гранату, конечно, будет кавалер, – рассуждал он. – Но пока девушка вынет из сумки гранату и вручит этот «гостинец» напарнику, бросать уже будет некогда.

– Если нужно – и женщина бросит. Я готова это сделать! – заявила Мария Левицкая.

– Ближе всех к трибуне смогу пройти, конечно, только я, – подвел Николай Иванович итог совещания. – Как только я выстрелю в Розенберга и Коха, вы забрасываете гранатами трибуны. В момент переполоха и паники вы немедленно уходите с места происшествия.

Условились, что на одной из квартир участников акции над гитлеровскими главарями будет ждать машина. Оперативная группа немедленно скроется в лес.

Теперь предстояло достать пропуска на площадь. Вскоре они были у членов боевой группы. «Крупный коммерсант» Ян Багинский (Гнидюк) знал немало «друзей» по сделкам на черном рынке. Устроив для «коллег» два обильных угощения, он заручился обязательством одного знакомого гестаповца. Тот вызвался показать парад. Так в кармане Гнидюка оказались пропуска на парад.

В день торжества все участники оперативной группы явились на площадь. Николай Кузнецов был среди офицеров у самой трибуны. Но перед тем, как на ней появились фашистские деятели, Николай Иванович дал своим друзьям условный знак: он начал усиленно протирать платком левый глаз – это означало, что операция отменяется.

Неудача! Снова неудача! Но не вина партизанских разведчиков, что ни Розенберг, ни Кох не появились на параде.