— Марк погибнет, если вы ничего не сделаете, — сказала она торопливо, почти шепотом.

Барден, которого почти за двадцать пять лет совместной жизни супруга ни разу не назвала по имени, внутренне вздрагивал каждый раз, когда слышал имя сына, произнесенное нежным девичьим голосом. По его мнению, Эва ни по каким параметрам не годилась на роль супруги будущего императора; она была слишком слабой и мягкой, но одно ее качество искупало все недостатки. Она искренне и горячо любила своего мужа, и за это Барден готов был простить ей что угодно.

— Марк погибнет, — эхом отозвался он, прекрасно зная, что каждое его слово вбивает в нежное сердце невестки раскаленную зазубренную иглу. — Если на то будет воля Двенадцати. Отнюдь не все сущее на свете подчинено моей воле.

— И вы говорите мне про Двенадцать! — горестно воскликнула Эва. — Вы!..

Вы, хотела добавить она, который никогда ни в чем не видел руку богов и готов был скорее отрицать их существование, чем признать их способность вмешиваться в человеческую жизнь! Вы, который тридцать лет перекраивает мир по своему разумению!..

Но она ничего не сказала, только под взглядом императора инстинктивным движением сложила руки на животе, округлость которого подчеркивали мягкие складки светлого домашнего платья.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил Барден глухо, не глядя на нее.

— Должны же быть какие-то условия выкупа… — пролепетала Эва.

— Нет никаких условий, — ответил Барден.

Письмо с известием о пленении Марка ему принесли прямо в зал собраний в Эдесе, где проходил очередной совет. Когда-то он сам распорядился, чтобы сообщения с мест сражений доставляли ему незамедлительно, занят он или нет. Благодаря тому, что храмы Гесинды росли в городах, как грибы, и тому, что он приучил-таки своих офицеров сотрудничать с магиками, новости ему приносили всегда самые свежие и без задержек; так произошло и сейчас — сообщение касалось событий минувшей ночи. Письмо он читал в присутствии всех своих советников и министров; и мог бы гордиться тем, что у него не дрогнули ни лицо, ни рука, ни голос. Дрогнуло только сердце, но этого, к счастью, не мог увидеть никто; да и секундную слабость он подавил быстро и безжалостно. Закончив чтение, Барден смял письмо в огромном кулаке и, как ни в чем не бывало, продолжил совет.

Лишь в конце, обсудив все вопросы и отпустив всех, он приказал Альберту и еще двум старшим советникам задержаться, и сообщил им новость.

— Примите к сведению, — добавил он, пристально глядя в вытянувшиеся лица придворных. — Но не распространяйтесь пока на эту тему. Точно еще ничего не известно.

— Такой заложник в руках медейцев, — пробормотал один из советников, — дает им огромное преимущество в войне…

— Никаких преимуществ он им не дает, — отрезал Барден, и придворные взглянули на него с ужасом, а Альберт нахмурился. — Хотя бы потому, что они не могут вывезти его из Северной и даже не могут послать гонца к Тиру.

— Они могут потребовать снять осаду, — заметил Альберт.

— А вот это, — сказал Барден и оскалился, — будет нам только на руку. Сначала они освободят от своего присутствия крепость, а потом им придется принять бой на открытой местности.

— Если начнется сражение, Марк может погибнуть.

— Тут уж ничего не поделаешь, — ответил Барден бесстрастно, окончательно вогнав придворных в состояние шока.

…Труднее всего было не сказать Туве. Императрица хоть и привыкла к тому, что смерть вот уж который год ходит рядом с ее сыном, но Барден отнюдь не был уверен в ее реакции. За всю совместную жизнь она ни разу не устраивала истерик и даже не плакала (а если и плакала, то лишь в отсутствие супруга), но как знать… все-таки она женщина и мать.

Поэтому вечером, вместо того, чтобы отправиться в спальню к супруге, Барден открыл портал и вышел из него в комнате деревенского постоялого двора в двух лигах от Северной крепости. Его появлению никто не удивился; хозяин двора знал его и встретил со всеми возможными почестями. Через час Барден верхом въехал в военный лагерь и потребовал встречи с дюком Антрессом.

Дюк Антресс, в отсутствие Марка принявший на себя обязанности командующего войском, пребывал в состоянии крайнего уныния, которое еще усилилось, стоило ему увидеть мрачное лицо императора.

— Ваше величество… — слабым голосом проговорил он.

— Как вы вообще допустили эту вылазку? — без вступления начал Барден, с трудом сдерживая гнев; он даже не мог стоять на месте, и маятником расхаживал по шатру, стискивая кулаки. — Куда смотрели часовые?

— Двух часовых нашли мертвыми…

— Проклятие! Неужели никто не слышал криков? Шума?

— Все произошло очень тихо, ваше величество. Эти проклятые медейцы как будто отвели всем глаза.

— Скажите, дюк, — сказал Барден, пристально глядя в глаза собеседнику, — как вы считаете, эту вылазку они затеяли ради того, чтобы захватить принца?

— Я… не знаю, — смешался дюк Антресс. — Я не уверен в этом, ваше величество. Видите ли, я не уверен даже, что они точно знают, кого взяли в плен. Я писал вам об этом.

— Да, я помню. Они уже предъявили какие-нибудь требования?

— Нет, ваше величество. Именно поэтому я и думаю, что они еще не разобрались…

— Понятно, — оборвал его Барден и задумался. Дюк Антресс молча смотрел на него, не смея прерывать размышления августейшей особы, но пауза затягивалась, и он снова заговорил:

— Если медейцы выдвинут условия освобождения его высочества, что им ответить?

— Смотря что это будут за условия.

— Поставить вас в известность?

— Да, разумеется. Но действовать вы будете по своему усмотрению, исходя из следующего: мне нужна эта крепость! — свирепо сказал Барден. — С Марком или без Марка, вы должны получить ее. Если медейцы потребуют снять осаду и выпустить их, вы сделаете это, но после атакуете их с тыла!

— А как же ваш сын?

— Что — мой сын? — прищурился Барден.

— Если они будут продолжать удерживать его?.. Ведь его высочество — лучшая гарантия безопасности медейцев. А в схватке что угодно может случиться.

— Что вы так переживаете за Марка? — резко спросил Барден. — Он же мой сын, а не ваш. Я уже сказал вам: единственная уступка, на которую вы можете пойти, это снятие осады. И все!

— Но мы должны хотя бы попытаться отбить его высочество.

— Попытайтесь, если представится возможность, и если это не пойдет в ущерб нашим интересам. Вы меня поняли, дюк?

— Понял, ваше величество, — ответил бледный, как сыр, дюк Антресс.

— Нет никаких условий, — повторил Барден и подумал: если Марка отправят в столицу, Тео отыграется по полной, зная, что мне придется солоней, чем ему. Дэмьен всего лишь его пасынок, а Марк — мой родной сын… Впрочем, разве впервые ему придется убивать свои чувства ради исполнения долга правителя империи?.. Поглощенный этой невеселой мыслью, он на несколько минут даже позабыл об Эве, и об ее присутствии ему напомнили тихие сдавленные всхлипы. Он медленно, не до конца еще переключившись, перевел взгляд в сторону и вниз и увидел, что невестка сидит, уткнув лицо в ладони, и плачет тихо, отчаянно и безнадежно. Крупные соленые капли просачивались сквозь ее неплотно сжатые пальцы и пятнали подол.

Барден поморщился — женских слез он не выносил, — и сказал, угрожающе понизив голос:

— Хватит разводить сырость, Эва. Вспомни, кто ты есть.

Эва отняла руки от лица и честно попыталась успокоиться, но у нее не получилось. Из глаз продолжали катиться слезы; нос ее покраснел, губы припухли, и красная кайма обвела их.

Если бы женщины чаще смотрелись в зеркало, когда плачут, с гневным раздражением подумал Барден, то, возможно, они реже проливали бы слезы, заботясь о сохранении своей красоты.

— Возьми, — он протянул Эве платок, и она стала послушно вытирать мокрые щеки. — Успокойся и иди к себе. Займись каким-нибудь делом. Между прочим, императрица уже знает?..

Эва покачала головой.