— Ох, — сказала она тихо, прижав пальцы к губам, словно пытаясь удержать на них ощущения поцелуя. — Что мы делаем, Грэм?
Если бы он мог ответить! Грэм сам не знал, что с ними творится, но готов был провалиться сквозь землю.
— Меня еще никто не целовал, — сказала Камилла почти шепотом и опустила глаза.
Грэм мог бы сказать, что она — вторая девушка, которую он целует, но не сказал. Дар речи совершенно его оставил.
— Вы, наверное, думаете, что я очень дурная девушка, — совсем тихо сказала Камилла, не слыша ни слова в ответ и не смея поднять глаз.
— Поедемте, я провожу вас, — сказал Грэм и пошел за лошадьми.
Обратный путь он помнил не очень отчетливо, поскольку горел словно в лихорадке, мысли его путались. Кажется, Камилла плакала, а он неловко утешал ее, удивляясь, что еще есть на свете девушки, способные стыдиться, краснеть и плакать из-за одного-единственного поцелуя. Причем не какие-нибудь там девушки-подростки, а вполне взрослые девицы двадцати трех лет, которым пора бы уже и замужем быть.
Потом Камилла снова уговаривала его зайти в гости, а он отказывался, уже твердо решив, что сегодня же ночью уедет. Девушка не настаивала, но стала такой грустной, что Грэм тут же вознамерился исполнить любую ее просьбу, только бы она улыбнулась. В ту минуту он был готов на любое безумство, даже остаться навсегда, намекни она, что желает этого. На его счастье, она ничего не попросила, ни на что не намекнула. Молча подала ему руку, и также молча уехала.
Никто, кроме самого Грэма, не знал, каких усилий ему стоило тем вечером держать себя в руках. За ужином он заставлял себя болтать с Илис и с сестрой о всяких пустяках, мысленно вознося молитвы Двенадцати, чтобы никто не упомянул имени Камиллы — тогда выдержка ему изменила бы. Но о девушке никто не вспоминал, и он постепенно успокоился.
После ужина он немедленно ушел в свою комнату, чтобы дождаться темноты. Он не собирался извещать о своем отъезде ни Гату (боялся, что она начнет уговаривать его остаться, и он даст себя убедить), ни Илис, а хотел сказать лишь Роджеру. К нему Грэм и пошел.
Тот был у себя и один. Он в ярости метался от стены к стене; наверное, опять Илис что-нибудь отмочила. Грэм полюбовался на него несколько секунд и сказал:
— Роджи, сегодня ночью я уезжаю.
Роджер прекратил свои метания, застыл на месте, и ониксовые глаза его уперлись прямо в глаза Грэма.
— Уезжаешь? Ты серьезно?
— Абсолютно.
— С чего вдруг так резко? Впрочем, можешь не отвечать. Только как ты оставишь эту куколку?
— Какую куколку?
— Барышню Шорлевель, — усмехнулся Роджер. — Ну, не надо делать бешеных глаз. Все знают, что у тебя с ней роман.
— А тебе-то какое дело? — вспыхнул Грэм.
— Никакого. Просто подумал, что она огорчится.
— Ничего не поделаешь… Роджи, ведь это и из-за нее тоже я уезжаю. Не хочу к ней всерьез привязаться и остаться здесь навсегда.
— По-моему, ты уже к ней всерьез привязался.
— Тем хуже для меня, — Грэм наконец отлип от двери, прошел в комнату и уселся в кресло. — Безымянный, замучался я тут, не могу больше.
— Зудит в одном месте? — осведомился Роджер, садясь напротив. — Давно не находил приключений на свою шею? Понимаю.
— Поедешь со мной?
Грэм спрашивал в полной уверенности, что получит положительный ответ, и поэтому очень удивился, когда Роджер скривился и помотал головой.
— Нет. Не поеду.
— Из-за Илис? — быстро спросил Грэм.
— Да. Ты вот не хочешь ждать, пока привяжешься к своей Камилле, а я пропустил момент, когда нужно было бежать со всех ног подальше от этой ведьмы.
— Позовем ее с собой…
Роджер снова помотал головой.
— Нет. Она не поедет. Видишь ли, здесь ей нравится, и она устала от скитаний. А если она и уедет, то не со мной, я знаю.
— Хочешь пробыть с ней до конца? — тихо спросил Грэм.
— Да. Буду с ней рядом, пока она еще позволяет. А потом… Только когда она уйдет отсюда, и уйдет не одна, я тоже смогу уйти. И совершенно в другую сторону.
— Думаю, другой компании она здесь не найдет.
— Кто знает. Не найдет — тем лучше для меня.
Эх, и влип же ты, приятель, грустно подумал Грэм. Где же твоя независимость, твоя гордость? Впрочем, мне ли тебя осуждать? Я сам уже почти стал таким же, и если задержусь хотя бы еще на несколько дней, Камилла тоже начнет из меня веревки вить. Но этому не бывать.
— Что ж, — сказал он, потерев лицо. — Так даже спокойнее… Значит, так, слушай, что я тебе скажу. Я оставлю письмо для Гаты, пусть она тут распоряжается. А вы с Илис живите столько, сколько сочтете нужным. Понятно? Если кто-нибудь вздумает выселить вас… в общем, Гата разберется. Если нет — припугни нахала.
— То есть как это — письмо? — перебил Роджер. — Ты что же, даже не попрощаешься с ней?
— Нет. Не беспокойся, я и в прошлый раз ушел, ничего не сказав. Она поймет. Теперь вот что, — он немного помолчал, собираясь с мыслями. Едва ли случай еще раз сведет их с Роджером, если ему не помочь, а Грэм не хотел навсегда терять побратима. Значит, нужно что-то придумать, чтобы они могли найти друг друга, но — что? Грэм опустил глаза, задумавшись, и тут взгляд его уперся в серебряное кольцо на его мизинце. Да, это подходит.
Под удивленным взглядом Роджера он не без труда содрал кольцо с пальца и протянул его приятелю.
— Возьми. Если нужно будет найти меня, придешь в любой храм Фекса и спросишь, где я. Покажешь кольцо, и меня разыщут, где бы я ни был. Это кольцо хорошо знают во всех храмах на материке.
— Ага, они решат, что я зарезал тебя и снял его с трупа.
— Братьев я предупрежу.
— А как же ты без него? — Роджер ухмылялся, но взгляд у него был очень напряженный; кольцо он крутил в руках, не глядя на него.
— Мне оно, в общем-то, не нужно, и без него узнают. Если потребуется, закажу новое. А ты с его помощью разыщешь меня везде, если только я буду на материке.
Роджер вдруг расхохотался, сжал кольцо в кулаке и, перехватив недоуменный взгляд Грэма, пояснил:
— Подумалось вдруг: стал бы ты полгода назад делать мне такой подарок! Ты бы оборвал любые нити, ведущие к тебе!
— Мы братья или нет?..
Смех оборвался, Роджер стал серьезным; пристальный взгляд его почти прожег Грэма насквозь.
— Да, хотя иногда забываем об этом. Что ж, буду иметь в виду. Если понадобится, найду тебя. Жаль только, что мне нечем отдарить. И найти меня будет посложнее, к гильдии я не привязан.
— Если понадобится, я тебя отыщу, — заверил Грэм. — Опыт поисков у меня богатый.
— Ну, ну, — кивнул Роджер. — Попробуй. Поймешь, что твоего опыта недостаточно.
Грэм улыбнулся.
— Это вряд ли… Впрочем, будет видно. А пока пойду, приготовлю все к отъезду и напишу Гате записку.
— Тебя проводить?
— Буду рад.
— Хорошо. Стукни в дверь, когда соберешься.
— Я, пожалуй, лучше через окно — шуму меньше.
— Тогда пойду с тобой сейчас, подожду в комнате.
Грэм молча кивнул. Они одновременно встали из кресел, посмотрели друг на друга и вдруг улыбнулись. С улыбкой Роджера что-то было не то. Грэм сразу не сообразил, что именно, а потом до него дошло: Роджер не кривился, не ухмылялся и не скалился, как обычно, а нормально, совершенно по-мальчишески улыбался, и даже шрам не очень искажал его лицо. И глаза у него вдруг стали удивительно ясные. Грэм подумал, что впервые видит лицо Роджера, не искореженное злобной гримасой, без безумного огня в глазах, а это чего-то да стоило. Это лицо принадлежало совершенно другому человеку, о существовании которого Грэм никогда не подозревал. Интересно, видела ли этого человека когда-нибудь Илис, или к ней была обращена только темная сторона Роджера? И если видела, то как после этого могла смеяться над ним?..
Они заперлись в спальне Грэма. Роджер развалился в одном из кресел, закинув скрещенные ноги на низкий столик, и прикрыл глаза. Спать, впрочем, он не собирался. Грэм зажег свечу, нашел лист бумаги и перо с чернилами и сел писать письмо Гате. На этот раз получилось настоящее письмо, а не записка. Грэм извинялся перед сестрой за внезапный отъезд, хотя и не объяснил всех причин. Затем он просил Гату присмотреть за хозяйством в усадьбе и позаботиться о гостях, которые остаются на ее попечении, а также передать извинения Камилле. Вежливость требовала, заканчивая письмо, выразить надежду на свидание в будущем, но Грэм ничего такого не написал. Он сложил письмо, запечатал (печатку с родовым знаком семьи Соло он позаимствовал у сестры) и отдал Роджеру с просьбой вручить Гате при первой же возможности.
