К счастью, потеря бдительности не вышла ему боком. Он проспал до середины следующего дня, и его никто не укусил, не удушил, не поймал. Грэм умылся, позавтракал оставшейся рыбиной и отправился дальше. Следующие несколько недель он шел на север. Он не знал, ищут ли его. Вероятнее всего, искали: обычно побеги, да еще и сопровождающиеся убийствами, не оставляли без внимания и стремились поймать беглеца и примерно наказать. Но преследователи, если они были, ни разу не приблизились к нему настолько, чтобы он их заметил.

Жизнь в самистрянском лесу была не мед и не сахар. Каждая трапеза оказалась игрой со смертью, поскольку Грэм никогда не знал, съедобен ли его обед и ужин. Несколько раз он травился: то какими-то плодами, на вид весьма соблазнительными, то рыбой, — однажды очень серьезно, так что несколько дней не мог двинуться с места. Его выворачивало наизнанку, он черными словами проклинал все эти полу-джунгли с непонятными растениями и животными.

На второй неделе пути он выбрел из леса на наезженную дорогу и пошел по обочине, то и дело шарахаясь обратно в лес, едва только улавливал малейшее движение. Большинство путников выглядели купцами, с серьезной охраной при обозах, но видел он и охотников за беглыми. Некоторые были даже с «уловом»: они гнали группу изможденных людей, закованных в кандалы. Эти компании Грэм проводил ненавидящим взглядом, но не высунулся.

Одежда его быстро приходила в негодность, и он все чаще задумывался, что соваться в город в таком обтрепанном виде значит возбуждать совершенно ненужные подозрения. К тому же, на севере весной было все-таки прохладно. Нужно было где-то раздобыть одежду. Грэм ломал голову недолго: подкараулил на дороге одинокого путника и обобрал его, угрожая копьем. Путешественник оказался не робкого десятка, и сперва не испугался, когда из леса неожиданно появился оборванный худой парень с незажившими полосами от кандалов на руках. Он даже попытался было сопротивляться, но Грэм не был настроен шутить. Путешественник заглянул ему в глаза — их выражение было скорее звериным, нежели человеческим, — и именно эти глаза, а не нацеленное в лицо копье, решили дело.

Грэм забрал у бедняги всю одежду и все деньги и оставил его живого, но совершенно голого, на дороге. А сам ускользнул обратно в лес, мысленно поздравив себя с неожиданным проявлением милосердия, совершенно, по его мнению, излишнего.

Наконец, Грэм дошел до северного побережья Самистра, и еще довольно долго бродил между городами, разведывая обстановку и по ночам наведываясь на фермы. От постоянной игры в прятки он испытывал смертельную усталость и начал тупеть. Он был совершенно один, ему некому было довериться или попросить помощи. Долго так продолжаться не могло. Грэм решил пойти в Иту и попытаться добыть место на корабле до материка.

Он сменил одежду и ступил на дорогу, которая вбегала в городские ворота. Ему стоило большого труда держать голову высоко поднятой и не прятать лицо; он настолько привык скрываться от людей и всего бояться, что ему постоянно хотелось пригнуться и забиться куда-нибудь в угол. Но стражников на воротах не заинтересовал совсем молодой парень в добротной, не лишенной изящности одежде (у обобранного им бедняги был хороший вкус). Их даже не удивило, до чего не сочетается с этим нарядом узкое, почерневшее от солнца лицо с ввалившимися щеками и затравленным взглядом.

Итак, Грэм оказался в Ите и вздохнул с облегчением. Теперь нужно было попасть на корабль, а для этого требовались деньги. Наниматься на работу Грэм не собирался — хватит, наработался уже на благо королевства. К тому же, это было небезопасно. Он предпочел вольную воровскую жизнь и неделю или две кантовался в Ите. Большую часть времени проводил на рынках, а ночевал в портовых складах. Он уже набрал порядочную сумму, которой почти хватало на билет до материка.

А потом Грэм налетел на Марьяну. Как говорится, вор на вора наскочил.

Он наметил в толпе очередную жертву: впереди него шла молоденькая темноволосая девчушка, от которой он не ожидал никакого подвоха. Выбрав момент, Грэм приблизился к ней вплотную. Кошелек был уже у него в руках, когда его вдруг крепко ухватили за запястье. Рука была девичья, маленькая, но цепкая; Грэм попытался вырваться и с немалым удивлением понял, что ничего не получается. Девушка быстро повернулась. Он увидел прозрачные серые глаза и почувствовал, что под ребра упирается узкий и явно очень острый предмет.

— Не дергайся, воришка, — проговорила девушка негромко, но отчетливо, на всеобщем языке. Как уж она поняла, что он не знает самистрянского — Двенадцать знают. — Ну-ка, пойдем.

Грэм очень неприлично выругался и грубо ответил:

— Никуда я с тобой не пойду, девка. Отпусти.

Он еще раз рванулся, — терять ему было нечего, — но сзади его ухватили за локти, заламывая руки за спину. Этого еще не хватало, подумал он. Вывернул шею и увидел сзади двоих мужчин, многозначительно на него смотрящих.

— Не дергайся, пташка, — сказал старший. — Пойдем-ка с нами.

Его потащили через толпу, девушка пошла следом. Грэм дергался в крепко державших его руках и пытался сообразить, на кого он нарвался. На местных стражей порядка эта троица не походила.

Мужчины привели его в узкий безлюдный переулок, где дома словно нависали над головами, и прижали к кирпичной стене, для надежности уткнув в живот узкие кинжалы. Девушка встала рядом. Несколько минут все трое бесцеремонно разглядывали Грэма.

— Ну, чего уставились? — не выдержал он. Его смущали не столько царапающие кожу стилеты, сколько эти пронзительные взгляды. — Чего вам от меня надо?

— Ты кто такой? — поинтересовался один из мужчин, помоложе, лет тридцати пяти-тридцати шести, с острым подбородком и хищным взглядом зеленоватых глаз. У него была смуглая кожа и темные, коротко остриженные, — что вообще-то было редкостью, — волосы. Говорил он на всеобщем, слегка пришептывая.

— А тебе-то что?

— Ты, парень, следи за языком. Я так понимаю, ты нездешний, потому как раньше я тебя не видел. А в гостях надо вести себя вежливо, а не хамить и не шуровать на чужих территориях.

— Твой, что ли, город? — зло спросил Грэм. Он начал догадываться, что нарвался на местных воров. Если это впрямь так, то разговор, скорее всего, будет короткий: или его выдворят из города, или просто убьют.

— Может, и мой.

— Купил его?

— Слушай, парень, — не выдержал остролицый. Он слегка надавил на стилет, и Грэм почувствовал, как по животу бегут горячие струйки крови. — Ты прикидываешься болваном, или действительно не знаешь?

— Чего не знаю?

— Ты из братства?

— Из какого еще братства? — искренне удивился Грэм.

— Тарнис, он, наверное, одиночка, — подала голос девушка.

— Даже для одиночки он маловато знает, — покачал головой остролицый, которого назвали Тарнисом. — Скорее всего, вообще самоучка. — Он посмотрел на второго мужчину, лет пятидесяти, седоватого, с прямоугольным лицом и крупным носом. — Что будем с ним делать?

— Что, что… — проворчал седой. — Выпроводить его из города, и все. Нам тут такие деятели не нужны.

— Выпроваживайте, — сплюнул Грэм. — Только на корабль до материка. Иначе я отсюда не уйду.

— Ишь ты, — подивился Тарнис. — Он еще и условия ставить будет. Уйдешь, парень, как миленький уйдешь. Убежишь.

— Размечтался!

— Тогда пеняй на себя.

— Чем я вам помешал-то? Места, что ли, мало? Куска хлеба я вас лишил? Обеднели из-за меня?

— Поговори еще, — заворчал седой. — Тарнис, хорош с ним болтать. Отведи к воротам и дай пинка для ускорения. Пусть летит. И учти, малый, увидят тебя здесь снова — мало не покажется.

Грэм понял, что его действительно прямо сейчас выставят из города, не позволив даже забрать немногочисленные вещи и деньги из тайника на складах. Он вздернул подбородок, вжался в стену и заявил:

— Никуда я не уйду.

— А кто тебя спрашивает? — усмехнулся Тарнис.

И тут снова заговорила девушка, про которую все, казалось, забыли. Она повернулась к седому и начала что-то говорить ему убедительным тоном по-самистрянски, короткими фразами. Седой нахмурил косматые брови, но слушал внимательно, повернув к ней голову (хотя и не спуская одного глаза с Грэма). Тарнис ухмылялся. Грэм неотрывно смотрел на девушку. Он разбирал в среднем одно слово из двадцати, но этого было достаточно, чтобы понять — решается его судьба. К тому же, девушка была симпатичной, смотреть на нее было приятно, да и она на него поглядывала вовсе не с пустым равнодушием.