Мы тихонько уходим, и Макс задумчиво говорит, что удивляется, почему кто-нибудь из рабочих не убьет Абд эс Саляма. Он бы, говорит он, убил, будь он на их месте. Бампс говорит, что, напротив, рабочие прямо заглатывают это. Это правда. Кивки, одобрительные звуки, один из них поворачивается к другому:
«Это справедливо, то, что он говорит. Нам привозят воду. Да, это действительно щедрость. Он прав. Нам повезло. Он мудрый человек, этот Абд эс Салям».
Бампс говорит, что это выше его понимания. Но я не соглашаюсь. Я помню, с какой жадностью заглатываешь самые нравоучительные сказки в детстве! У арабов есть что-то от такого же прямодушного наивного подхода к жизни. Наставительного Абд эс Саляма предпочитают более современному и менее склонному к ханжеству Алави. Более того, Абд эс Салям великолепный танцор, и по вечерам во дворе дома у телля Брака рабочие, ведомые Абд эс Салямом, исполняют длинные замысловатые коленца танца, вернее сказать, рисунок танца – иногда до глубокой ночи. Как они могут это делать, а в пять утра быть опять на раскопе – это тайна. Но ведь такая же тайна и то, как люди из деревень, удаленных на три, пять и десять километров, могут с точностью до минуты ежедневно появляться к восходу солнца! У них нет ни ручных, ни каких-либо других часов, и им надо выходить до восхода за время от двадцати минут до более чем часа, но они всегда приходят вовремя. Они не опаздывают и не приходят раньше. Опять же, удивляешься глядя на них, когда после окончания работы (за полчаса до заката) они бросают корзины, смеются, вскидывают кирки на плечи и убегают – да, весело убегают к своему дому на расстоянии десяти километров! За день у них было всего два перерыва – полчаса на завтрак и час на ленч, и по нашим стандартам, они всегда полуголодные. Нужно признать, что они работают в манере, которую можно назвать неторопливой, лишь с редкими вспышками судорожного копания или беготни, когда на них находит волна веселья, но все это тяжелый физический труд. Пожалуй, работающему киркой легче всех, потому что, разрыхлив поверхность участка, он садится и с удовольствием курит сигарету, пока другой рабочий лопатой наполняет корзины. У корзинщиков нет отдыха, кроме того, который они урывают для себя сами. А это они делают очень ловко, двигаясь к отвалам как в замедленной съемке или очень долго просматривая содержимое корзин.
Вообще говоря, они очень здоровый народ. Довольно у многих воспалены глаза, и их очень беспокоит запор! В наши дни, мне кажется, среди них довольно сильно распространен туберкулез, который принесла им западная цивилизация. Но их способность справляться с недугами и травмами изумительна. Один из рабочих разбивает другому голову, получается жуткого вида рана. Он просит нас обработать и перевязать ее, но находит смешным наш совет прекратить работу и идти домой. «Что, из-за этого! Да голова почти и не болит!» А через два-три дня все зарастает, несмотря на отнюдь не гигиеническую обработку, которой человек сам подвергает рану, как только попадает домой.
Одного из наших рабочих, у которого был большой и болезненный нарыв на ноге, Макс отослал домой, так как у него, определенно, был жар.
«Тебе все равно заплатят, так же как если бы ты был тут».
Человек что-то пробурчал и ушел. Но в тот же день, ближе к вечеру Макс неожиданно увидел, что он работает. «Что ты тут делаешь? Я отослал тебя домой».
«Я ушел домой, Хвайя (восемь километров). Но когда я туда пришел, мне стало скучно. Поговорить не с кем! Одни женщины. Вот я и пришел обратно. И смотри, это было полезно, нарыв лопнул!»
* * *
Сегодня мы возвращаемся на Чагар, а другие двое приезжают на Брак. Чувствуешь, какая огромная роскошь вернуться в свой собственный дом. Вернувшись, мы обнаруживаем, что Полковник был занят тем, что повсюду развешивал объявления, в основном оскорбительного характера. Кроме того, он наводил порядок с таким рвением, что мы абсолютно не в силах найти что-нибудь из того, что нам нужно. Мы обдумываем мщение. В конце концов, мы вырезаем фотографии миссис Симпсон из старых газет и прицепляем их на стенку в комнате Полковника!
Нужно сделать много фотографий и проявить их, а так как день жаркий, то из своей темной комнаты я вылезаю, чувствуя себе совершенно такой же, как грибы на ее стенах. Наш штат занят тем, что снабжает меня более или менее чистой водой. Сперва удаляют процеживанием самую крупную грязь, под конец воду процеживают через вату в разные ведра. К тому времени, что вода используется при проявлении негативов, только случайные песчинки и пылинки попадают в нее из воздуха, и результаты вполне удовлетворительны.
Один из рабочих подходит к Максу и просит отпуск на пять дней.
«Зачем?»
«Мне нужно в тюрьму!»
* * *
Сегодняшний день отмечен спасательными работами. Ночью шел дождь, и утром земля все еще сырая. Около двенадцати часов появляется дикого вида всадник, он скачет так яростно и отчаянно, как будто несет добрые вести из Ахена в Гент. На самом деле он приносит плохие вести. Полковник и Бампс выехали к нам и застряли на полдороге. Всадника тотчас посылаем обратно с двумя лопатами, а сами собираем спасательную партию на Пуалу. Отправляется пять человек во главе с Серкисом. Они берут лопаты и доски и очень весело с пением отправляются!
Макс орет им вслед, чтобы они сами не завязли.
На самом деле именно это с ними и происходит, но, к счастью, всего в нескольких сотнях ярдов от терпящей бедствие Мэри. Задняя ось Мэри погребена в глине, а ее команда измучена, так как вот уже целых пять часов пытается вытащить Мэри, а кроме того, доведена почти до безумия советами и командами Михеля, с самыми лучшими намерениями изрекаемыми им его обычным скулящим фальцетом и состоящими в основном из «Forca!», причем он сам в это время ломает третий домкрат подряд! С помощью грубой силы (были выбраны самые крепкие) и под более действенным руководством Серкиса Мэри соглашается выбраться из грязи, что и делает очень внезапно, облепив грязью всех с головы до ног и оставив за собой зияющую яму, которую Полковник окрестил «Могилой Мэри».
Во время нашего последнего дежурства на Браке выпадает много дождя, и починенная Серкисом крыша не совсем выдерживает эту нагрузку. Более того, доски на окнах распахиваются, и порывы дождя и ветра врываются в комнату. К счастью, самый сильный дождь выпадает в наш «свободный день», так что работы от этого не задерживаются, но вот предполагавшаяся экскурсия на вулкан Кокаб откладывается.
* * *
Между прочим, из-за этого свободного дня у нас чуть не произошел мятеж, так как десять дней работы кончались в субботу, а Абд эс Салям, которому было сказано объявить людям, что на следующий день работы не будет, на редкость даже для него неудачно проблеял: «Завтра воскресенье – поэтому работы не будет!».
Сейчас же началось возмущение! Как! Неужели все они, благородные мусульмане, должны быть подвергнуты оскорблению и принесены в жертву жалкой кучке из двадцати армян-христиан? Свирепый джентльмен по имени Аббас Ид пытается организовать стачку. Затем Макс произносит речь, заявляя, что если ему захочется иметь выходной в воскресенье, понедельник, вторник, среду, пятницу или субботу, то в этот день выходной и будет. Что касается Аббас Ида, то пусть он никогда больше не показывает своего лица на городище. Армянам, которые торжествующе посмеиваются, нарываясь на то, чтобы их всех поубивали, приказано попридержать языки, после чего начинается выплата заработанных денег.
Макс скрывается внутри Мэри, Михель, тяжело ступая, выходит из дома с мешками денег (теперь это уже не меджиди, слава богу! – они объявлены незаконными, и сирийская валюта теперь de rigueur[85] ), эти мешки он скидывает в грузовик. Лицо Макса появляется в окне со стороны сиденья водителя (выглядит он, как кассир на железнодорожной станции). Михель ставит стул внутри грузовика и принимает на себя контроль за наличностью, складывая монеты стопками и глубоко вздыхая при мысли о том, сколько денег уходит в руки мусульман!
