Теперь нужно было управлять страной. Управлять стали Бирон и Левенвольд. Самой Анне за сплетнями дворовых девок делать это было некогда и лень. Хорошо хоть за спинами Бирона и Левенвольда стеной стоял Андрей Иваныч Остерман, человек, знающий все российские дела. Чиновную пирамидку стали заполнять курляндскими немцами, и это вызвало возмущение русских. От возмущения решили спасаться усиленной охраной. Создали третий гвардейский полк — Измайловский. И не успели наши кадровые военные помечтать о должностях, как все командные высоты в новой гвардии тоже захватили немцы. И это еще полбеды. Ненасытный двор стал страшно, до костей объедать российскую казну. Какие-то блудные дамы и полуштатские сволочи пригоршнями растаскивали жемчуга и бриллианты, мешками волокли столовое серебро и обыкновенное золото по кремлевским коридорам — сразу после отбоя. Фейерверки, как зажглись в столичных небесах, так и не гасли, смешиваясь с неожиданным северным сиянием и брызгами винных струй. Москва, временно ставшая столицей, гремела и сияла.
Праздновали всё подряд. Послы посылали домой удивительные репортажи: «Я был при многих дворах. Могу уверить, что здешний двор своею роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, не исключая и французского». Вот расписание «машкарадов» в Москве на февраль 1731 года:
с 8 по 18 нон-стоп без повода;
15 февраля в нем выделяют годовщину въезда императрицы в Москву; в следующее воскресенье бал при дворе; во вторник — у великого канцлера; в среду — у престарелого фельдмаршала Долгорукого; 25 февраля — у вице-канцлера Остермана.
Немецкий двор веселился, русские замерли в ожидании новых ссылок, Историк горестно недоумевал, куда же делись птенцы гнезда Петрова, почему кругом одни остерманы и минихи? Но эти-то — хоть люди умелые, а Бирон? Зла не хватало смотреть на его довольную, наглую, тупую рожу.
Для сдерживания недоумевающих и возмущенных был воссоздан компетентный орган. Теперь он назывался «Канцелярия тайных розыскных дел».
В Петербург — временно — двор переехал в начале 1732 года. Московский воздух чем-то очень нравился Анне. Он был каким-то хмельным, грешным, азартным. Анна обещала вернуться и держать столицу в Москве.
Давайте запомним это. У нас в России переезды между Питером и Москвой, намеки на это, сборы и намерения, слухи о перемене столицы — есть верная примета реформ — расстройства Империи после взлета или, наоборот, вздутия после расслабления.
Анна совершенно случайно восстановила былую славу русской армии. В Польше возник новый кризис. По смерти короля Августа II две партии — его сына Августа III и Станислава Лещинского — дошли до полевых и осадных сражений. Наши поддерживали Августа и осадили Лещинского в Данциге (Гданьске). Осада шла не шатко не валко, пока в Питере Миних не разругался с Бироном — как-то неудачно пошутил над недалеким фаворитом. Бирон устроил Миниха командовать осадой — авось убьют — и Миних проявил неожиданную резвость. Он явился под Данциг 22 февраля 1734 года с небольшим штабом и 13300 золотыми червонцами и «начал поступать с городом без всякого сожаления». 9 марта он взял Шотландию, — не часть Британской Империи, конечно, а богатое предместье Данцига. Захваченных припасов хватило на прекрасное обеспечение армии и плотный обстрел города. Потом произошел казус, вполне разоблачающий полководческие таланты Миниха. В последних числах апреля он решил взять форт Гагельсберг и завершить осаду. Восьмитысячная русская армия, полная боевого азарта, ночью, на цыпочках совершила марш-бросок и появилась у стен форта. Осажденные спросонья встретили ее залпом наугад наведенных пушек. И — вот же черт! — сразу у нас были убиты все командиры всех трех наступающих колонн.
Дальше разворачивается трагифарс. Русская армия останавливается на самом видном месте: а куда идти? — командиров же нету. Поляки-шведы-французы — сторонники Лещинского — начинают косить русских со стен — залп за залпом. Те три часа стоят, в буквальном смысле — стоят! — насмерть. Адъютанты Миниха передают войскам приказ отступать. Русские герои, упершись рогом, гордо заявляют, что им лучше умереть на месте, чем отойти! И Миних растерялся...
Тут уместно задуматься о психологических корнях известного русского героизма и самопожертвования. От большого ли ума они происходят? Нет ли тут какой-нибудь национальной патологии? Ну, ладно, если б сзади сливались струи Дона и Непрядвы, или сурово стояли комсомольские заградотряды, или золотились маковки Москвы, или дымили печки родных хуторов с детьми да бабами, — тогда понятно. А так, под убийственным огнем, на чужой земле, при наличии приказа отступать, без материальной и гастрономической необходимости, чего было лезть на амбразуру?
Короче, герои оступили только после личных уговоров любимого армией генерала Леси. Ну, две тыщи, конечно, отступить не смогли, остались лежать во славу русского оружия. Миних грустил не очень, он писал императрице, что оно того стоило, — русские показали всем удивительную храбрость. А я думаю, что они показали Европе кузькину мать. Должна же эта знаменитая наша мать как-нибудь выглядеть? Так вот, по-моему, это как раз кузькина мать и была. Анна тоже не горевала и утешила фельдмаршала милостивым рескриптом.
В середине мая к Данцигу подошли 11 французских кораблей, с них высадилось 2000 французов, и 16 мая 1734 года впервые в истории французская и русская армии вступили в прямое столкновение. Французская атака была отбита, русские снова проявили «превеликий кураж, охоту и радость оказывали, и ничего так не желали, как чтоб французы еще сильнее пришли и в другой раз отведали». «Куражиться» шестнадцатью тысячами против двух было и вправду радостно.
Данцигская эпопея окончилась славно. 12 июня французы сдались в Вайхзельмюнде, 28 июня сдался Данциг. Станислав Лещинский бежал в дамском платье, за что горожане должны были возместить русской императрице моральный ущерб миллионом ефимков, если не изловят травести в четыре недели. Были и другие забавные контрибуции: город выплачивал 30 000 червонных за колокольный звон во время осады, еще миллион каких-то «битых» ефимков причитался императрице за военные издержки, делегация из лучших граждан Гданьска — по выбору Анны — должна была ехать в Питер извиняться. По мирному договору шведских пленных отпустили с паспортами, а французов должны были высадить «на балтийском побережье». Французы оказались в Кронштадте, в концлагере, — чем вам не Балтика? Тут Анна заслала к ним провокатора, флотского капитана Полянского, знающего французский язык. Полянский тихо подначивал французов на побег. Содержание им сделали вольное и расписывали, какое славное житье в Питербурхе, а здесь вам век воли не видать! Беглецов не ловили, а только подправляли отару в сторону столиц: Анна хотела, чтобы ценный человеческий материал растекся по Руси великой и разбавил местную кровь. Вот вам и дура-баба!
Анне понравилось воевать. У нее был Миних — не столь умелый, сколь удачливый полководец, побивший шведов и французов одновременно. И Анна решила разобраться с турками!
В августе 1735 года Миних получил высочайший указ: на свое усмотрение осадить или «тесно блокировать» Азов — главную жемчужину турецкого черноморского ожерелья. Миних расположил штаб в Полтаве, в самом центре огромного южного театра военных действий. Здесь весь штаб и часть армии слегли от местной лихорадки. Миних приказал генерал-лейтенанту Леонтьеву с 48-тысячным корпусом атаковать Крым. Ходячих оказалось 40000. Крыма не взяли, но «бодро и без жалости» вырубили кочевья ногайских татар, захватили скот, лошадей, верблюдов.
В марте 1736 года Миних лично осадил Азов, тут его сменил Леси, а сам фельдмаршал поднял Днепровскую армию на Перекоп. Перекоп, вопреки данным разведки оказался в исправном состоянии: от взгляда в пропасть его рва кружилась голова. Но наши смело спустились в ров, поднялись на вал под прикрытием ураганного артиллерийского огня и взяли укрепления в три дня — с 20 по 22 мая. Турки сдали все крепости под обещание быть выпущенными живьем.
