Подобное наглое заявление не могло остаться безнаказанным и присутствующие представители правоохранительных органов тут же припомнили сержанту все его многочисленные прегрешения, что были у него в этой, прошлой и, возможно, даже, в будущей жизни. Тот в долгу не остался и обнародовал некоторые детали биографии многочисленных присутствующих, из тех, что скрывались наиболее тщательно. Откуда они стали известны сержанту, было совершенно не понятно. Страсти накалились.
Позабытые всеми приятели сидели на лавочке. Кузьма клевал носом, Федор искренне наслаждался открывшимся зрелищем.
Кузьма, в очередной раз проснувшийся, ткнул Федора, что-то вертящего в пальцах, в бок и прошептал:
— Федь, прекрати! Они же передерутся все! Ты чего сделал!
Федор сдавленно "хрюкнул" и положил что-то в карман. Все озадаченно замолчали. В тишине скрипнула дверь, и в помещение дежурной части ввалились два милиционера, один из них со знаком "кирпич", и два очень интеллигентных старика. Один из старичков держался за голову.
Увидев их Федор и Кузьма встали, чтобы поприветствовать их должным образом.
— Петр Афанасьевич?! Александр Вячеславович?! Что случилось?!
Первый милиционер, пришедший со стариками, тяжело вздохнув, спросил:
— Вы их знаете?
Федор удивленно ответил:
— Конечно! Это академик Петр Афанасьевич Михайленко. Философ. Этнограф. А это — Александр Вячеславович Вяземский. Академик. Филолог. Это же светочи мировой науки и, простите за банальность, гордость нашего города!
Милиционер, принесший знак, обреченно вздохнул:
— А! Это, значит, наша гордость… А кто-то молодежь нашу в чем-то упрекает…
Милиционер, писавший протокол с интересом воззрился на пришедших:
— А че случилось?!
Милиционер со знаком в руках со знанием дела стал отвечать:
— Иду по проспекту. Вижу — один из этих светочей бьет по голове другого знаком, — и гордо продемонстрировал тяжелый знак "Проезд запрещен".
Федор удивленно посмотрел на знак, затем перевел взгляд на академиков:
— Петр Афанасьевич? Что же случилось?
Петр Афанасьевич нервно прокашлялся:
— Понимаете, дражайший Федор Михайлович, у нас с Александром Вячеславовичем произошел диспут о том, реальна ли принадлежность принца Датского Гамлета к нетрадиционно ориентированным в сексуальном плане личностям или же это измышления позднейших комментаторов, так как текст самой пьесы Шекспира и авторов до него не позволяет нам дать полное заключение…
Александр Вячеславович гневно перебил своего оппонента:
— Вы, со своей стороны, Петр Афанасьевич, не правы. Это полный популизм. Ревность Гамлета к Полонию вовсе не так очевидна, как вы пытаетесь…
Озверевшие, от обилия непонятных слов и куртуазных манер, менты, хором заорали на все отделение:
— Тихо! — все посмотрели на Федора, — Это они о чем?
— Спорят. Был ли Гамлет голубым…
Милиционер, писавший протокол, покачал головой. Весь его вид говорил: "нашли, о чем спорить, грибы трухлявые"!
— С ума сойти. Кирпич-то тут причем?
Милиционер, замыкавший шествие вздохнул:
— Так вот о том и говорим. Двое этих… светил, стоят под светофором и мало друг друга не убивают!
Федор кивнул и спросил у Михайленко:
— Так причем же здесь "кирпич", Петр Афанасьевич?
Петр Афанасьевич мученически вздохнул:
— Так я и рассказываю, а молодые люди перебивают… — он неодобрительно покачал головой, — Мы поспорили, и в пылу дискуссии Александр Вячеславович несколько перегнул палку с… эпитетами. Знаете, я человек широких взглядов, но называть меня "апулеевским животным" это уже лишнее. Я не стерпел, подобная полемика просто не уместна, взял этот знак и ошеломил своего оппонента.
Милиционер писавший протокол помотал головой:
— Каким животным?
— Говорит, что Александр Вячеславович назвал его ослом, а тот и стукни его по голове знаком "кирпич", — легко перевел Федор.
Милиционер с кирпичом облегченно, но с некоторым разочарованием вздохнул:
— А… а… а..! Ослом!
Милиционер писавший протокол заинтересовался:
— Протокол писать или нет?!
Федор спокойным покровительственным тоном сказал:
— Нечего тут писать. Потерявшие сознание, травмированные есть? Нет. Вы что, хотите, чтобы накануне саммита про ваше отделение написали, что вы арестовали двух светил мировой науки? Вы представляете, что начальство скажет?
Милиционеры, на миг представив, что скажет их начальство, переглянулись.
— Нет, никакого протокола не надо, — четко сказал дежурный.
Федор спокойно продолжил:
— Так что вызывайте такси, и мы с Кузьмой Петровичем развезем их по домам, во избежание дальнейшего конфликта. А так как оба живут на Ваське, это уже вне границ вашего участка. Пусть там хоть передерутся. На почве эпитетов.
Милиционер, принесший знак, согласно покивал головой:
— Правильно он говорит. Надо их домой.
Милиционер, писавший протокол, поднял голову от бумаг:
— А маклаудов этих?
Дежрный мотнул головой:
— И их тоже. От греха, — нагнувшись к сержанту, он тихо сказал, — Видишь, они все друг друга по именам знают. А этого, переводчика, третьего дня в судебке видел, так Иваныч ему только что не кланялся, — выпрямился и уже нормальным тоном сказал, — Не покойники же бродячие, и то ладно.
Федор сразу же заинтересовался:
— Что за покойники?
Милиционер неприязненно махнул рукой:
— А… Баба одна звонила — вроде как мужик ее мертвый к ней в квартиру ломился…
Кузя, собирая со стола бумаги, невзначай спросил:
— А адрес?
Милиционер скосил на него глаз:
— А тебе то он на фиг нужен? Тоже хочешь поломиться?
Кузьма пожал плечами:
— У нас здесь случай был похожий… По моему, это массовый психоз какой-то.
Милиционер остро посмотрел на Кузьму:
— У нас?
Федор пожал плечами, словно раздумывая, говорить или нет. Затем нехотя вымолвил:
— Судебно медицинская экспертиза.
Милиционер за его спиной показал знаками: "Точно, точно!", поэтому сидящий за столом милиционер, отдавая паспорт Федора, нехотя промолвил:
— Казанская, 16.
Федор легко сказал, совершенно не выдав своего страха:
— А… эта… Да, мы про это знаем…
Но это было ложью. Он ничего не знал про дом 16 по Казанской улице, кроме того, что два месяца назад там умер его старинный знакомый.
Отправив академиков по домам, Федор и Кузя шли по ночным улицам. Наконец, Федор решился.
— Кузя. Ты не продашь мне свою новую саблю?
— Что?! Ты с ума сошел? — засмеялся Кузьма, но осекся под тяжелым взглядом Федора.
— Нет, я в своем уме. Продай ее мне.
— Федь, ты что? — удивился Кузя, — Зачем она тебе?
— Я ее… уничтожу.
Привычный к неожиданным сообщениям старшего товарища, Кузя некоторое время молчал, переваривая новости.
— И за что ей такая участь? Это превосходный клинок.
— О… Ты уже полюбил ее!
— Я ее давно полюбил. Как только увидел. Полгода назад.
— Ты мне ничего не сказал.
— Я был должен?
— Нет. Ведьмак сам выбирает оружие.
Кузьма остановился под фонарем и закурил. Федор стоял за кругом света. Воздух вокруг него задрожал и начал плавиться. Перед Кузьмой возникла матовая поверхность, постепенно обретающая глубину и пространство. В глубине возник большой зал, обставленный грубой резной мебелью. В центре зала стоял круглый стол, заставленный золотой и серебряной посудой, вокруг него стояли несколько существ в богатых шелковых и бархатных одеждах до пола.
Кузьма узнал молодых Мать и Отца Котов, но тут его взгляд переместился на возникшие в его поле зрения фигуры: высокую и стройную златокудрую женщину в алых одеждах и широкоплечего черноволосого мужчину в одеяниях цвета тьмы. Казалось, что все лучи света теряются в его одеждах.
Они сражались. Даже нет — они бились на смерть. Оба были опытными бойцами. Мужчина рубил короткими сильными ударами, женщина легко парировала их, нападая в свою очередь, казалось, ее клинок был повсюду, как пламя, как молния.
