Холмс издал резкое, пронзительное «ха!» – самое близкое к радостному смеху, на что он был способен.

– Отлично, Ватсон, в самом деле, отлично – мне обязательно надо вспомнить, что за химикалии были в этой колбе, и разрекламировать их смесь с цейлонским чаем как чудодейственное тонизирующее средство для мозгов! Итак – за сборы!

– Да, за сборы, – сказал я, вставая, пока Холмс шел к дверям; но когда я стал собирать газеты, из общей их массы выпорхнули и упали на пол две вырезки, очевидно, сделанные Холмсом: одна – из эдинбургских «Вечерних новостей» примерно двухнедельной давности, а вторая – из сегодняшнего «Вестника Глазго». Я подобрал заметки и взглянул на заголовки.

«Вечерние новости», как всегда, изъяснялись сдержанным тоном, но заметка была достаточно мрачная:

Под этим заголовком рассказывалось об ужасной судьбе сэра Алистера Синклера, архитектора, специалиста по реконструкции старинных зданий, которому поручили реставрировать и даже слегка перестроить самые старые и обветшавшие строения дворца Холируд, официальной королевской резиденции в Эдинбурге (Балморал, как уже говорилось, служил королевской семье неофициальным летним жилищем). Холируд-Хаус в древности был аббатством, в Средние века – обиталищем шотландских королей, но более всего он прославился как любимое жилище Марии, королевы шотландской. Впоследствии Карл II превратил Холируд в барочный дворец, отстроив его после опустошительного пожара; потом, за столетие от побега Красавчика Принца Чарли до коронации нашей доброй королевы, дворец пришел в запустение. Но королева, сердечно любящая Шотландию, решила чаще показываться своим шотландским подданным, а также облегчить себе ежегодное путешествие на север. Холируд стал использоваться как удобное место для ночевки по пути в Балморал, и части дворца, построенные в эпоху барокко, были отремонтированы. Но самое старое крыло, что осталось от первоначального строения, до сих пор стояло нетронутым, и королева поручила эту работу сэру Алистеру Синклеру. Однако недолго архитектору довелось работать – согласно статье, он прогуливался в высокой траве, когда некое сельскохозяйственное приспособление, используемое для ухода за дворцовым парком и влекомое паровым трактором, пронзило его тело во множестве мест.

– Я помню, в «Таймс» была небольшая заметка об этом, – сказал я, быстро просматривая статью. – Но, Холмс, раз вы это вырезали, значит, подозреваете, что официальная версия не соответствует истине. А что же вы предполагаете?

Вместо ответа Холмс указал на вторую заметку, что была у меня в руке. «Вестник Глазго» рассказывал о втором происшествии, наглядно демонстрируя как разницу в стиле журналистики, так и ревнивое отношение к восточному городу-сопернику:

Далее повествование продолжалось в том же духе, с упоминанием немногочисленных фактов, а именно: Деннис Маккей был десятником, его сэр Алистер Синклер пригласил управлять бригадой рабочих, которую вскоре должны были нанять. Тело Маккея было найдено в развалинах аббатства на дворцовых угодьях, и на теле имелось не названное в статье количество ран. На этом факты кончались, и в остальной части заметки «Вестник» излагал свою теорию, ядовито намекая, что Маккея убили эдинбургские рабочие – предположительно в отместку за то, что десятник собирался взять для этой работы в основном людей из Глазго.

– Так вы, Холмс, стало быть, как и Майкрофт, полагаете, что эти две смерти связаны между собой?

– А что, Майкрофт так полагает? – спросил Холмс.

Я спрятал газетные вырезки и опять показал Холмсу телеграмму.

– «Маккей и Синклер, совместный труд», – был мой ответ.

Холмс опять резко хохотнул, потом воскликнул:

– Ватсон, вы продвигаетесь такими темпами, что в поезде нам нечем будет заняться – идите и собирайте вещи!

– Очень хорошо, – ответствовал я, запихивая под мышку остальные газеты – лондонские, в которых также повествовалось о двух смертях. – Да, Холмс, мне надо знать еще одно. – Он опять обернулся, всем видом своим выражая нетерпение; но я был упрям. – Я должен знать, что такое вы сказали миссис Хадсон, тогда я хотя бы попытаюсь примирить ее с вами – я полагаю, что сами вы не собираетесь этого делать.

Холмс хотел было отказаться, поскольку им уже овладела лихорадка очередного расследования. Но, видя, что я не тронусь с места, не получив ответа, он пожал плечами и вздохнул:

– Хорошо, Ватсон, так и быть.

Он встал у окна, на фоне которого я увидел его, войдя в комнату, и я присоединился к нему. Мы выглянули наружу и увидели, как Бейкер-стрит затихает по окончании дневной суеты.

– Ватсон, вы когда-нибудь обращали внимание на тот магазин, через дорогу и чуть наискосок? Я имею в виду вон ту мелочную лавочку, принадлежащую некоему пенджабцу.

– Да, он вроде бы честный торговец, – отвечал я. – Я сам иногда у него кое-что покупаю.

– А вот наша хозяйка покупать у него не желает.

– Верно. Она утверждает, что не понимает его акцента.

– А вам-то он понятен?

– Да, но я бывал в тех местах, откуда родом хозяин лавки. На что вы намекаете, Холмс?

– Лишь на то, что миссис Хадсон понимает нашего индийского друга не хуже, чем вы, Ватсон. Ее отказ приобретать товары в этой лавке имеет совершенно иную причину…

– А именно?

– Нынешний владелец снимает помещение лет тридцать пять. До того магазин десять лет пустовал – ни один британец не решался открыть в нем свое дело, хотя любой магазин на такой людной улице, несомненно, имел бы отличный оборот.

– Но почему же? И при чем тут миссис Хадсон?

– В то время, о котором я говорю, миссис Хадсон только что вышла замуж и только что поселилась на Бейкер-стрит. В доме тогда жил некий колбасник с семьей, лавка принадлежала ему же. Колбасник пользовался прекрасной репутацией… пока соседи не заметили, что его жена куда-то исчезла, а потом и дети стали пропадать один за другим. Далее следует захватывающая дух история – короче говоря, пошли разговоры о том, что пропавшие домочадцы колбасника имеют какое-то отношение к превосходному качеству его колбас… потом как-то ночью сосед услышал крики в доме и вызвал полицию. Колбасника нашли в подвале, который к этому времени был больше похож на кладбище.

– Боже мой! Он был сумасшедший?

Холмс кивнул:

– Обычное дело – мания; он полагал, будто мир лежит во зле; он любил свою жену и детей и решил, что им не место в юдоли греха; и отправил их всех, одного за другим, в лучший мир, поручив их заботам Всевышнего…

Я покачал головой, глядя на оживленную улицу:

– Да, вы верно сказали – это ужасное помешательство, и притом довольно распространенное. Но все же я не вижу, какое отношение к этой истории имеет миссис Хадсон.

– Неужели? Представьте себе, какие слухи пошли в округе после страшной находки и как они должны были подействовать на молодую женщину, только что поселившуюся на этой улице и вынужденную проводить в одиночестве бо́льшую часть дня. Разумеется, какая-нибудь знакомая сплетница, что жила по соседству со злосчастным домом, не преминула рассказать, что ночной порой сквозь стены доносятся странные звуки: женские стоны, детский плач и явственный скрежет лопаты, взрезающей землю. Другая соседка, возможно, желая перещеголять первую, поклялась, что видела девушку в белой ночной рубашке, тоскливо блуждающую вечерами по дворику за домом. Слухи множились… и по сей день никто из обитателей Бейкер-стрит, живших здесь во дни, когда преступление было раскрыто, не ступит ногой в эту лавку.