Но Александр «завелся».

– Почему рано? Вот я сегодня провел учебно-боевой пуск с использованием ядерного заряда. Все здесь сидящие этому свидетели. Данный факт занесут в мое личное дело. Правда, товарищ майор? – обратился он к Сомову.

– Даже не сомневайся, – кивнул особист. – Все занесем.

Кудасов вновь повернулся к своему командиру.

– А вы, товарищ полковник, когда, где и какие запуски производили?

Ефимов и Сомов читали личное дело Белова и наверняка знали, что запусков на его личном счету нет. Врать в их присутствии Евгений Романович не мог. Поэтому он молча поднял свой стакан и вылил спирт в рот, не закусывая. Потом, забывшись, достал сигарету и, зажав ее зубами, принялся искать зажигалку.

Начальник поезда смотрел на него, как на невесть откуда выпрыгнувшую на стол шелудивую кошку.

– Тава-а-арищ палковник, – ерническим голосом произнес Ефимов. – Осмелюсь напомнить, что курить на борту запрещено!

– Так ведь праздник празднуем, – невнятно произнес он. – Пить на борту ведь тоже запрещено! А мы пьем!

– Кто пьет? – удивился Ефимов. – Я не пью, Волобуев и Сомов тоже, и Кудасов не пьет. Потому мы все трезвые. Один ты, Евгений Романович, пьешь. Поэтому заканчивай это дело, иди к себе в каюту и отдыхай. А оружие мне сдай. На всякий случай!

Дрожащей рукой Белов расстегнул кобуру и положил оружие на стол.

– А почему вы мне про сброс крышки не подсказали, а? – мстительно спросил опьяневший Кудасов.

– Какой крышки? Я ничего не видел…

Белов тяжело поднялся и, пошатываясь, пошел в свой вагон.

– Все он видел! – сказал Кудасов. – Просто был бы рад, если бы я пуск сорвал!

Он встал.

– Спасибо, товарищ подполковник. Готов всегда попадать в цель!

Кудасов вышел из штабного салона, но направился не в четвертый вагон, а в третий. Из каюты военврача как раз выходил последний пациент, который получил успокоительную пилюлю и постепенно приходил в себя.

Коротко постучав, Александр зашел в каюту.

– Товарищ майор медицинской службы, старший лейтенант Кудасов представляется по случаю успешного поражения цели! – доложил он по всей форме.

Наталья Игоревна сидела на своем обычном месте в белом халате. Она улыбнулась.

– Фенамин опять помог?

– Фенамин?

Старлей растерянно пошарил по карманам и, вытащив несколько забытых таблеток, удивленно уставился на них.

– Вот они… Я совсем забыл…

Он обратил внимание, что Наташа подобрала волосы в пучок на затылке. Новый облик очень ее украшал.

– Как себя чувствовали при запуске? – доброжелательно спросила майор Булатова. Ему вдруг показалось, что вчера в боевом вагоне ничего не происходило, это просто плод его воображения, как и разговоры с ракетой.

– Совершенно нормально. Только… Я разговаривал с «Молнией», и она мне отвечала!

– С кем разговаривали?!

– Ну с этой… ракетой! И летел вместе с ней. Правда, летел. Видел землю, видел, как она попала в цель, даже немного поправил. И взрыв видел. Я рассказал всем, каким именно получилось попадание. А потом пришло подтверждение, и все совпало!

Глаза военврача округлились. В них плескалось сочувствие и боль.

– Бедный мальчик! Это нервные перегрузки, недостаток воздуха и пространства… Беги с этого поезда! Он привезет тебя только в психушку!

Она встала, и в тесной каюте они оказались лицом к лицу, как на крохотном пятачке свободного пространства в боевом вагоне. И вдруг Саша понял, что вчерашние воспоминания – вовсе не игра фантазии, потому что зажатые в руке таблетки фенамина вполне материальны. Значит вполне реально то, что происходило вчера. Он понял это еще до того, как Наталья Игоревна заперла дверь на задвижку.

Под халатом у нее было только белье. Александр запомнил белый живот с густой растительностью внизу – яркий контраст с выбритой везде Оксаной. Узкая неудобная полка, стук колес, тугое бьющееся тело и требовательный стук в дверь…

– Кто это рвется? – спросил он, когда они вынырнули из горячих влажных волн страсти.

– Не… знаю…

Тяжело дыша, вымолвила женщина. И тут же добавила:

– Подожди, не выходи…

Она постепенно пришла в себя и, прижавшись ухом к двери, вслушалась в происходящее снаружи.

– Кажется, никого нет… Иди, только осторожно…

Кудасов вынырнул в коридор и закрыл за собой дверь. В метре от него стоял старший лейтенант Гамалиев.

– Ты что делал у докторши?! – зло спросил он.

Кудасову показалось, что соперник нетрезв.

– Какое твое дело? Давление измерял!

– А почему запирались?!

– Кто запирался? У тебя, видно, крыша едет…

Гамалиев шагнул вперед и ударил его в лицо. Но реакция у повелителя ракет гораздо быстрее, чем у простого смертного. Кудасов пригнулся и кулак противника со стуком въехал в стальную переборку. Раздался приглушенный вскрик. Инцидент можно было считать исчерпанным. Но остановить ракету с включенным зажиганием уже нельзя. Ответный удар, подпитанный силой атомного пуска, сбил Гамалиева на пол.

– Что тут происходит? – Наталья выглянула в коридор.

– Вот, человеку плохо стало, – ответил Александр. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не привлекать к себе внимание, он прошел второй вагон, миновал третий и наконец добрался до четвертого. Везде по-прежнему шло веселье и стало заметно, что без алкоголя не обошелся почти никто… Александр подумал, что в качестве универсального транквилизатора наверняка используется одеколон, входящий в комплект рейсового чемоданчика каждого офицера.

В вагоне группы запуска Половников, Козин и Петров конспиративно допивали спирт.

– Иди к нам, Александр! – коллеги замахали руками. – Ты где был?

– Давление поднялось, – обтекаемо ответил Кудасов. – Принял снотворное, ложусь спать.

Он зашел в свою каюту, лег на неудобную полку и мгновенно заснул.

Во втором вагоне военврач Булатова оказывала медицинскую помощь Гамалиеву. Вначале с использованием нашатыря она привела его в чувство, потом осмотрела припухшую челюсть. Она не спрашивала, что случилось, все было и так ясно. От того, что офицеры подрались из-за нее, как второклассники на перемене, она испытывала смешанное чувство гордости и досады.

– Все в порядке, перелома нет! – весело сказала она. – Можете возвращаться к несению службы…

Старлей угрюмо смотрел в сторону. Ни улыбок, ни обычных комплиментов. Он вообще старался не встречаться с ней глазами. Даже не поблагодарив, оскорбленный в лучших чувствах Гамалиев ушел.

Вскоре в дверь военврача опять постучали. Это оказался майор Сомов. Он разрозовелся, глаза масляно блестели, на губах блуждала многозначительная улыбка. Особист был пьян.

– Можно, Наталья Игоревна?

Не дожидаясь ответа, он ввалился в каюту и сел на полку рядом с удивленной женщиной. Она подумала, что Сомов пришел из-за драки Кудасова с Гамалиевым. Но в таком состоянии… Она никогда его таким не видела.

– Я по делу, очень щекотливому, между прочим, – майор попытался взять ее за руку, но Наталья отстранилась.

– Ко мне в каюту транслируется то, что происходит в разных местах поезда. Понимаете, да? – особист многозначительно поднял палец. – В том числе и то, что происходит в боевом вагоне. Понимаете, да?

Женщина напряглась.

– Вчера я видел то, что никому видеть не положено. Но мне все положено по долгу службы. Понимаете, да? – он еле ворочал языком.

– Любому факту можно дать разную оценку… Да, совершенно разную…

Короткопалая, волосатая ладонь легла на колено военврача, отодвинула халат и горячим потом обожгла нежную кожу. Наталья Игоревна двумя пальцами брезгливо сняла пятерню особиста, как снимают запрыгнувшую на кровать лягушку.

– Режим секретности запрещает фиксировать что-либо, происходящее на борту, – строгим, официальным тоном произнесла она. – За нарушение – трибунал!

На лице Сомова отразилось замешательство. Это говорила не военврач поезда, а жена командира части. Он начал трезветь.

– Я ничего не фиксировал, я просто увидел…