— Надеюсь, на сей раз ты не убежишь, оставив его мне? — холодно произнесла я, чувствуя в то же время, что поддаюсь ее чарам. Харриет рассмеялась:

— Твой язычок вновь стал острым, Арабелла. Ты много практикуешься с Карлтоном.

— Это так заметно?

— Конечно. Но ему это, несомненно, нравится.

Теперь о моем ребенке…

— Ты говоришь, что еще никому не рассказывала?

— Я решила, что ты должна быть первой.

— Как бы обрадовался дядя Тоби, узнав об этом! Ее глаза слегка затуманились.

— Ах, дорогой мой Тоби! — произнесла она. Я была тронута, но потом вдруг подумала: не играет ли Харриет еще одну из своих ролей?

Новость о положении Харриет поразила весь дом, и в течение нескольких дней высказывались предположения, будто все это ей лишь показалось. Но со временем стало очевидно, что она не ошиблась.

Харриет была чрезвычайно довольна собой и явно наслаждалась ситуацией. Она вела себя так, будто ей удалось сыграть великолепную шутку, и нужно признать, что ей удалось добиться желаемого эффекта.

Карлтон был потрясен.

— Если у нее будет мальчик, — сказал он, — он будет наследовать вслед за Эдвином.

— Нет, если Эдвин женится и у него появится сын.

— Ну, до этого еще пройдет много лет.

— Знаешь, мне не хочется, чтобы ты говорил об Эдвине так, будто его дни сочтены.

— Извини. Я всего лишь размышлял…

— О линии наследования. Можно подумать, что Эверсли — королевский род.

Его это действительно тяготило. И я часто замечала, что он смотрит на Харриет с той же подозрительностью, что и раньше.

Между нами стали возникать трения. Теперь наша жизнь текла не так гладко, как до моего выкидыша. Похоже, Карлтон не одобрял моей горячей любви к Присцилле и, конечно, к Эдвину, и, если я отчасти понимала ревность к Эдвину, все же казалось совершенно невероятным, что мужчина может обвинять собственную дочь в потере неродившегося сына.

Я говорила Карлтону, что он ненормальный. Желание иметь сына стало у него манией. Известно, что это весьма распространенное желание у определенного типа мужчин, но Карлтон довел себя до крайности.

Теперь он часто уезжал. Он ездил в Уайтхолл, и я знала, что он занимает видное положение в придворных кругах. Я часто думала о том, какую жизнь он там ведет. Меня беспокоило ослабление наших чувств друг к другу, и я говорила себе, что это неизбежно. Я сознавала, что в определенном смысле сама виновата в этом. И в то же время я мечтала, чтобы Карлтон вернулся и у нас восстановились отношения, складывавшиеся в самом начале. Но действительно ли он был таким, каким я его себе представляла? Нас связывало страстное влечение, но могло ли оно служить достаточным основанием для продолжительного семейного счастья? Может быть, я ошибалась. Меня всегда тянуло вспоминать счастливые времена с Эдвином, которые на самом деле были пронизаны фальшью. Именно поэтому я и решила, что не дам одурачить себя вторично. Не оттого ли я стала слишком жесткой и подозрительной?

В течение последующих месяцев жизнь казалась мне несколько нереальной. Единственным довольным жизнью человеком была Харриет. Она разгуливала по дому с видом победительницы и скоро — как мне это напомнило прошлое! — начала всеми командовать.

Она предложила, чтобы по вечерам мы собирались и вместе пели баллады: я, Карлотта, Грегори Стивене, а зачастую и Мэттью Долан, не забывавший навещать нас. Карлотта несколько чуждалась его, словно знала о надеждах, которые я питала относительно него, и старалась противодействовать этому.

Харриет любила рассказывать истории из своей актерской жизни, держа аудиторию в состоянии напряжения. Как настоящая Шехерезада, она имела обыкновение прерывать рассказ на самом интересном месте, говоря:

— Ну, на сегодня хватит. Что-то у меня голос сел. Мне, знаете ли, приходится о нем заботиться.

Временами Эдвин и Ли тоже приходили послушать ее. Они считали ее очаровательной, и она всячески доказывала это. Даже Присцилла умудрялась приковылять, чтобы восхищенно слушать ее пение или рассказы.

Хотя я была озабочена своими взаимоотношениями с Карлтоном, осложненными тем, что на этот раз не я ждала ребенка, однако и меня Харриет сумела пленить, как и всех остальных. За зимние месяцы она значительно пополнела, но ничуть не потеряла красоты. Ее безоблачное спокойствие только прибавляло ей обаяния.

Даже Салли Нуленс с нетерпением ждала появления нового младенца в детской.

Как-то раз я ей сказала:

— Салли, ты ждешь-не дождешься этого ребенка, я знаю.

— Ой, ничего не могу с собой поделать, — призналась она, — По мне, так нет ничего лучше, чем беспомощный малыш.

— Даже если он принадлежит Харриет? — спросила я.

— Кем бы она ни была, она — мать, — ответила Салли.

Я и не заметила, как в комнату вошла Карлотта. Она умела держаться в тени, как будто ей не хотелось обращать на себя внимание.

— Как ты думаешь, у нее будут легкие роды? — спросила я.

— У нее! — воскликнула Салли, и ее глаза вдруг загорелись странным огнем. — Да из нее высыплется, как горох из стручка. С такими, как она…

— Как она… — повторила я.

— Есть в ней что-то такое, — тихо сказала Салли. — Я-то с самого начала это заметила. Говорят, у ведьм есть особые способности.

— Салли, не думаешь ли ты, что Харриет ведьма? — спросила Карлотта.

— Я ничего не говорила, — пробормотала Салли.

— Нет, ты только что сказала, — напомнила я.

— Я могу сказать только то, что чувствую. Есть что-то… Есть в ней какая-то особая сила… Я просто не знаю, как это назвать. Некоторые называют это колдовством. Мне это не нравится и никогда не понравится.

— О, Салли, что за чепуха! Просто она здоровая и привлекательная женщина…

— Которая умеет добиться того, чего хочет. Мы с Карлоттой обменялись взглядами, как бы желая сказать друг другу, что не следует принимать всерьез слова старушки Салли.

Харриет родила ребенка в феврале. Как и предсказывала Салли, роды оказались легкими. Она родила сына, и, признаюсь, я ощутила некоторую зависть.

Прошла неделя или чуть больше после рождения ребенка, которого окрестили Бенджамином, когда домой вернулся Карлтон.

Он крепко обнял меня, и я вдруг задрожала от счастья.. Я решила, что рожу ему сына, как только полностью оправлюсь от слабости, которую все еще ощущала после выкидыша.

Карлтон заметил мое настроение.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал он, приподнял меня и прижал к себе.

— Я рада твоему возвращению, — ответила я. Мы вошли в дом рука об руку. Я сказала ему:

— У нас в доме прибавление — Харриет родила ребенка.

Он промолчал, и я добавила:

— У нее сын. В Харриет можно было не сомневаться.

— Да, — медленно сказал он, — в Харриет можно не сомневаться.

Мы прошли в комнату Харриет. Она лежала в постели, Бенджи спал в колыбельке, и возле него крутилась Салли.

Харриет протянула руку Карлтону. Он пожал ее и, как мне показалось, пожимал ее достаточно долго.

Высвободив руку, она сказала:

— Салли, подай мне Бенджи. Я хочу его показать. Клянусь вам, Карлтон, это самый прекрасный младенец в мире. А Салли поможет мне вырастить его.

Она была очень красива: великолепные волосы, спадающие на плечи, безмятежно счастливое лицо и чудные глаза, которые излучали мягкую нежность.

Я обратила внимание на Карлтона. Он очень внимательно смотрел на Харриет. И вновь мне показалось, что мы изображаем живую картину, исполненную скрытого смысла.

Бенджи рос на глазах. Салли говорила, что ей никогда не доводилось видеть младенца с такими крепкими легкими. Когда он орал, Присцилла смотрела на него как зачарованная. С самых первых дней жизни он демонстрировал решимость получать все желаемое. Он был красавцем — с большими синими глазами, с завитками темных волос. Присцилле нравилось смотреть, как его купают, она с удовольствием подавала Салли полотенце.

Я никогда не видела Харриет столь умиротворенной. Пробудившийся в ней материнский инстинкт удивлял меня, но я цинично объясняла это тем, что ребенок укрепил ее позиции в доме. Конечно, будучи вдовой Тоби, она имела право жить здесь, но то, что она родила одного из наследников земель и титула, делало ее положение гораздо более прочным.