— Мы говорили о докторе Лейтоне.

— О да. В свое время вокруг его имени было много шума, но теперь он уже на свободе.

— Через десять лет! — раздраженно заметила Элла — Его жизнь кончена. Я даже сомневаюсь в том, что он сохранил рассудок.

Я в упор посмотрела на Люка и сказала:

— Это предупреждение тем, кто безоглядно бросает вызов власть имущим.

Люк сел за стол, и его глаза загорелись тем фанатичным огнем, который появлялся у него при обсуждении любимых тем.

— Нет! — воскликнул он. — Лейтон служит всем нам примером.

— Примером того, как не следует поступать, — сказала я.

— Госпожа Лэндор… Я прервала его:

— Умоляю вас, называйте меня просто Берсабой. Ведь мы с вами друзья, верно?

— Я счастлив, если это так. Видите ли, Берсаба, каждый должен делать свое дело, и если мы отступим, увидев поражение одного из наших лидеров, значит, мы недостойны вести эту борьбу.

— Возможно, вы достойны того, чтобы вести мирную семейную жизнь и чтобы ваши дети выросли в безопасной обстановке.

— Нет безопасной обстановки там, где царствует тиран.

— А вы уверены в том, что, свергнув эту тиранию, вы не замените ее еще худшей?

— Мы уверены в том, что этого не произойдет. Нет тирании в смиренном служении Господу.

— Но это может стать тиранией в отношении того, кто не желает служить ему смиренно.

— Вы защищаете подобных себе, Берсаба.

— Каких таких подобных? Я и не знала, что принадлежу к какой-то секте. Я думаю так, как мне думается. Я хочу иметь свое собственное мнение, а отнюдь не то, которое мне будет навязывать та или иная группа людей.

— В таком случае, вы не менее опасны, чем я.

— О нет. Ведь я не излагаю свои мысли в письменном виде. Я держу их при себе и никому их не навязываю.

Элла накрыла на стол, и мы продолжили наш разговор. Она в основном молчала, поставив на стол локти и внимательно наблюдая за нами. Люк был очень оживленным и возбужденным.

— Вы, кажется, воображаете, что я — сам архиепископ Лод ! — сказала я.

— Никогда не принял бы вас за кого-то другого. Вы слишком сильная личность, чтобы вас можно было с кем-то спутать.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, и воспоминания, которые я изо всех сил пыталась подавить, вновь нахлынули на меня. Тогда я успешно — если это можно так назвать — выдала себя за другого человека. Интересно, что сказал бы Люк, узнав о том, что я натворила? Представляю, как возмутились бы его пуританские чувства.

Но то, что я покраснела, сделало меня лишь еще более привлекательной для него.

Я быстро проговорила:

— Терпеть не могу, когда краснею. От этого мои оспины выглядят еще хуже.

— Они ни в коей мере не портят вас. Ваша сестра рассказала нам о том, как вы заболели.

— Точно так же, как и все остальные. Я просто заразилась оспой.

— Она рассказала, как это произошло.

— Вы не должны считать меня героиней. Я не поехала бы туда, знай заранее, что произойдет.

— И вообще не было смысла ехать, — заметила Элла.

— Тот факт, что вы совершили такой поступок из желания помочь своей служанке, подтверждает ваше благородство… несмотря на все ваши усилия это отрицать, — сказал Люк, — причем я эти усилия не поддерживаю.

— Давайте вернемся к положению в стране, — попросила я.

— Нынешний парламент будет распущен, и еще до конца этого года будет создан новый парламент. Его возглавят Пим и Хэмпден, а потом опять возникнет конфликт между королем и парламентом. Вопрос в том, кто будет управлять страной: те, кто был для этого избран, или упрямец, считающий, что божественное провидение усадило его на трон.

— Полегче, Люк, — предупредила его сестра.

— Вы неосторожны, — сказала я и тут же подумала о том, что мы оба неосторожны и поэтому между нами много общего.

Я спохватилась, что мне пора уезжать, и тут они поинтересовались, почему со мной не приехала сестра.

— У нее болят зубы.

— А раньше такое случалось?

— Да, время от времени. Впрочем, у миссис Черри есть хорошее лекарство, снимающее боль.

— Надеюсь, вскоре она поправится, — сказала Элла.

— Больной зуб лучше всего удалить, — добавил Люк.

— Я скажу об этом сестре, — пообещала я. Люк поехал провожать меня. По пути он признался в том, что рад моим посещениям и что ему интересны мои взгляды.

— Несмотря на то, что они не совпадают с вашими собственными?

— Частично — именно поэтому, а частично — потому, что они изложены так ясно, точно и логично.

— Может быть, я сумела склонить вас на свою сторону?

— О нет, — ответил он. — Вы по своей природе роялистка, это очевидно. А я — пуританин. Я верую в то, что путь на небеса лежит через самопожертвование и отказ от мирских радостей.

— Вот с этим я никогда не соглашусь. Отчего то, что приятно, должно быть грешным?

— Лишь простая, посвященная религии жизнь приносит истинное удовлетворение.

Я ничего не ответила, но мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Я по его глазам видела, что он желает меня. Его ни в коей мере нельзя было назвать отталкивающим — даже сейчас, когда для меня существовал один-единственный мужчина. Мне еще многое предстояло узнать о самой себе. Я подумала, что было бы очень забавно наглядно показать ему, насколько он не прав.

Мы добрались до Фар-Фламстеда, и я сказала:

— Вы правы, Люк. Вы для меня излишне правоверны. Боюсь, что я грешница и всегда такой останусь. Я нахожу слишком много радостей в тех вещах, которые Господь даровал нам. Не могу понять, зачем бы Он дал нам возможность ими пользоваться, если бы ожидал от нас, что мы повернемся к Его дарам спиной? По-моему, это было бы очень похоже на неблагодарность с нашей стороны. Это все равно, как если бы, будучи приглашенной на банкет, я заявила хозяину, что не желаю принимать участие в застолье, поскольку предложенные кушанья излишне вкусны, а наслаждаться едой — грех. Прощайте, Люк. Я вынуждена возвратиться к своей многогрешной жизни.

— Берсаба! — воскликнул он, когда я повернула лошадь.

Но я только подняла руку и помахала ему, так и не обернувшись.

Вернувшись домой, я застала Ричарда в холле.

— Вы ездили на прогулку… одна? — с упреком воскликнул он.

Вид у него был озабоченный, что доставило мне удовольствие, но, видимо, это было всего лишь братской заботой.

— Я просто съездила на ферму к Лонгриджам, а, на обратном пути меня провожал Люк Лонгридж.

— Вы часто посещаете эту семью?

— Мне нравится их общество.

— Скажите Люку, чтобы он вел себя осторожнее. В один прекрасный день у этого человека возникнут крупные неприятности, если он не прекратит писать свои памфлеты.

— Я обязательно скажу ему. Но он не обратит на это внимания.

Я боялась находиться с Ричардом наедине, опасаясь сделать какое-нибудь неосторожное высказывание. Неужели он так ничего и не заподозрил?

В этот же день он покинул Фар-Фламстед. Действительно, на севере назревали крупные события. Одной из причин волнений в стране было то, что король обложил большим налогом знать и мелкопоместное дворянство. К тому же город Лондон отказался дать королю требуемые им деньги. Ричард сказал, что деньги отчаянно нужны для восстановления армии и требование короля обосновано. Люк, со своей стороны, полагал, что королю вообще не нужна армия и что, если бы он не вмешивался в религиозную жизнь Шотландии, на севере царил бы мир.

Я видела, что Анжелет довольна отъездом мужа. Как бы она ни восхищалась им, как бы ни любила его — по-своему, конечно, она радовалась его отсутствию, поскольку на это время освобождалась от своей тяжкой повинности.

Сестра очень сокрушалась, что потеряла ребенка, который, по ее словам, » решил бы все проблемы «.

Я решила на этот раз прижать ее к стене и прямо спросила:

— Иными словами, ты со страхом и отвращением думаешь о ночах, которые проводишь в супружеской постели?

— Ты слишком грубо это излагаешь, Берсаба, — сказала она, — и пока ты сама не замужем и понятия не имеешь о таких вещах, тебе вообще не следовало бы поднимать эту тему.