Тэрри не знал, почему это произошло. Он был ребенком с большим будущим, все было в его силах. Ему хотелось бежать домой и сесть рядом со своим отцом. Необязательно было разговаривать. Ему достаточно было даже просто смотреть вместе телевизор.

К нему возвращался шок от несчастного случая с Эйприл. Он слышал как кричали из палаты экстренной помощи, что было поздно даже держать ее за руку, потому что она умерла, и он пытался воспроизвести образы, почувствовал головокружение, пытался контролировать руль, и давление в его голове и груди повышалось, дым просачивался в его легкие. Он отщелкал себе десять лет вперед, знал, что Доктор Джонс был хорошим человеком, который перетасовывал гладкие контуры отбеленного черепа, следы от полос лунного света и пустые впадины, больше чем рентгеновские лучи на груди и легких Тэрри. Доктор Джон прищурил свои глаза и удивился.

Тэрри не хотел погружаться в работу. Не хотел быть дома. Не знал, куда пойти и чем заняться. Он мог поехать по М4 вниз по направлению Темзы, за пределами спутников и далее в Западные Графства, где местность была старая и спокойная, к каменным ярусам и курганам и сарацинским аллеям, но сельская местность оказалась пустынной, он знал, что бежать некуда. Вместо этого он направился в бар, припарковал машину в конце аллеи и нырнул через калитку, вскоре он уже стоял около входной двери, протягивая свою руку к орлу из витражного стекла, выгравированному на входной двери. В его голову нахлынули чувства, когда он создавал другую историю, про польского солдата, который не смог вернуться домой, вытесненный немцами, удерживаемый русскими. Он бы сидел около этой двери, беспокоясь о своей семье, возможно, скучал бы по своим родителям, жене и детям, вспоминал своих умерших братьев и измученных пытками дядей. И вправду говорят, что всегда найдется тот, кому хуже, чем тебе. Он сказал сам себе, что он был счастливым и начал успокаиваться. Это место было его убежищем.

Он включил в сеть музыкальный автомат и подождал, когда тот заработает, начав с Принса Бастера, говоря ему, что суд был на заседании, что председательствовал Судья Дред*, сидя в судебном процессе, и он засмеялся, подошел к бару и налил себе кружку пива, научившись этому у своего бармена и наклоняя стакан точно вправо, смотрел как наливается «Лондон Прайд», сделал глоток и понес с собой стакан к бильярдному столу, выбрал кий и начал игру, забив очко и мяч в отдельные лузы. Он обошел вокруг и ударил по белому мячу. Такая манера поведения не была его обычной, но это помогло ему прийти в себя.

* Судья Дред (Judge Dread) – один из героев песен Принса Бастера (Prince Buster), имя которого в дальнейшем взял себе Алекс Хьюз (англ. Alexander Minto Hughes) в качестве псевдонима.

Проблемы жизни должны быть улажены с помощью игры в пул. Включи Буша и Бен Ладена и увидишь, кто одержал победу. Джимми Клифф прогулялся по клубу и занял место Принса Бастера. Ему нравилась «Джонни слишком плохой», он был уверен, что сходил бы посмотреть фильм «The Harder They Соте», когда он ещё только появился на экране, он вспомнил, как Эйприл закрывала руками лицо, чтобы не видеть, как рудбой* резал на куски того приятеля во дворе.

Песня зажигала в нем уверенность, и «Лондон Прайд» тоже этому способствовал, «Джонни слишком плохой» – это песня, где сталкиваются острота, слова и ритм. Тэрри снова почувствовал в себе силы, слова врача казались ему уже не такими страшными, и больница была где-то далеко. Каждый скинхед знал, что значит чувствовать себя непобедимым, словно ничего не могло сломить его. Это ощущение оставалось с человеком на всю жизнь, и было то, что отделяло скинхеда от остальных людей. Тэрри контролировал себя, знал, что может преодолеть свои проблемы только с помощью силы воли, и он быстро убрал все со стола, допил свою кружку пива и кивнув головой, подпевал Лориэлу Эткину, двигал ногами, когда тот пел «Джесси Джеймс»**, и он снова собирался передразнить его, солнце мысленно создавало эффект прожектора. Он был недостижимый. Прячущиеся пули. Невидимые и недостижимые. Готов ещё выпить чего-нибудь.

* Рудбои (от англ. Rude boy – грубиян, также руди (rudie)) -молодежная субкультура, распр. на Ямайке в 1960-е годы.

** Джесси Джеймс (англ. Jesse James) – знам. америк. преступник XIX в. Нередко в лит-ре Д.Д. изображается как своего рода Робин Гуд Дикого Запада, грабивший богатых в пользу бедных.

– Мистер Инглиш.

Он вздрогнул, поймал свой стакан до того, как он упал и разбился, внимательно изучил тени около задней двери, обнаружил, что сама фигура была в баре, женские очертания. Это была Энджи из офиса.

Она вышла из темноты на свет и направилась к нему.

– Как долго ты уже здесь стоишь? – спросил он, смущаясь.

– Мы квиты, – засмеялась она. – Помнишь, когда ты удивил меня на работе? Я почти обмочилась тогда. Я только что вошла.

Тэрри чувствовал себя глупо, но если он хотел петь песни и скользить ногами по полу, то это был его выбор. Это было впервые, когда Энджи пришла в клуб.

– Я проходила мимо и увидела твою машину. Я подумала, что ты здесь. Ты ведь не возражаешь, если я посмотрю?

– Конечно, нет.

– У тебя все нормально? Ты ведь здесь один.

– У меня все хорошо, всего лишь зашел сыграть в пул. Послушать несколько песен.

Энджи огляделась вокруг. Резко зазвучала «Расстилай свою кровать»*.

– Я стучалась, но ты не слышал, поэтому я обошла вокруг и зашла через заднюю дверь. Также как и ты, когда обнаружил это место.

Ему нужно сделать что-то с этим замком, но он не возражал, что Энджи сюда пришла. Когда-нибудь приглашение будет сделано для всех парней и девушек в офисе. Оно ещё не было готово, здесь нужна была капитальная уборка, и он собирался ещё кое-что покрасить. Первые впечатления были важны.

* «Spread Your Bed» – изв. песня ямайской реггей-группы Versatiles, осн. в 1967 г.

Энджи подошла к музыкальному автомату и просмотрела карточки, которые он подписал, перебирая пальцами по краю.

– Это прекрасно, – сказала она. Тэрри подошел к ней и встал рядом.

– Я ещё не всё заполнил. Я не тороплюсь. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Сидр, пожалуйста, если он у тебя есть.

Энджи последовала за ним к бару, притащила какой-то табурет и потянулась за полотенцем на стойке, хорошенько протерла табурет. Тэрри понял, что табурет никто не трогал, потому что никто из парней не собирался его использовать, шаткий и изящный, с красной виниловой набивкой. Если бы он взобрался на него, то ножки бы вероятно сломались. Он впервые рассмотрел табурет как следует, удивляясь, кто бы мог его принести в клуб. Он не соответствовал интерьеру.

Энджи сняла свое пальто и кинула его в конец бара. Она аккуратно поднялась так, что ее зад был на краю табурета, Тэрри обратил внимание на юбку и чулки в сеточку, ее пальцы постукивали по прилавку в ритм с Версатайлз.

– Ты уверена, что хочешь сидр? У нас нет никакого вина и что-то вроде этого.

Энджи оглядывала комнату.

– Я хочу сидр, – сказала она. – Я не люблю вино.

– У нас только пинта, – сказал Тэрри, улыбаясь.

– Я не пью полпинты, ответила Энджи, рассматривая его хмурым взглядом, который, как ему казалось, выражает шутку, но, как обычно, не был вполне уверен.

Он обслужил гостью, чувствовал, как хорошо на сердце, словно он был настоящим владельцем бара. Снова зазвучала «Джонни слишком плохой» и он вспомнил, что он запрограммировал ее дважды.

– Ты когда-нибудь видел его? – спросила она. Тэрри сконцентрировался на сидре.

– Кого? – спросил он.

– Джимми Клиффа.

– Много раз.

Он знал, что Энджи была в клубе скутеров, но не знал, как далеко она зашла в этой сфере. Казалось, что она знает песни, которые звучали.

– Когда ты увидел его впервые?

Тэрри заставил себя крепко задуматься. Он не запоминал даты и места встреч. Человеческая память была короткая. Он посмотрел вверх, закрыл глаза, пытаясь представить Джимми Клиффа на сцене. Он видел себя в той рубашке от «Брутуса», которую он носил ещё в детстве. Она была его гордостью и радостью.