Уилл прикончил косяк, закашлялся и отправился отлить. Он уже почти было закончил, когда в холле зазвучала пожарная сирена, пронзительный звук, прорвавшийся через тупую пульсацию в его голове. Он забрызгал джинсы, но успел выскочить из туалета и нажать на нужную кнопку Слегка выругался, прислушиваясь, как там Карен. Тишина восстановилась. Это из-за дыма включилась сирена. Должно быть, у этих сенсоров повышенная чувствительность. Он вернулся в ванную и попытался смыть мочу с джинсов, а потом вернулся к постели Карен и лег. Его напугало то, что она так и не услышала сирены. Она даже не шевельнулась с того самого момента, как он встал, двадцать минут назад. Она повернулась во сне и снова прижалась к нему.
Уилл лежал на спине и слушал свое сердце, биение обоих сердец. Согласное биение глубоких басов. Он лежал с открытыми глазами и снова привыкал к тусклому свету, думая про видеозапись, какая досада, что у них не осталось фильма про Пита. Вероятно, так даже лучше. Лучше просто стереть из памяти подобные вещи. Ему было жалко себя и Карен, неважно, что будет с ними дальше, пусть даже он никогда ее больше не увидит. В детстве, он всегда беспокоился, когда прислушивался к биению собственного сердца. Казалось, что умереть так легко. Всего-то закроется клапан, или ты заразишься где-нибудь смертельной болезнью, и вот ты уже на разделочном столе, и кишки вывернуты наружу, погружены в пластмассовое ведро, а рядом сторож поедает свои сэндвичи с ветчиной. Теперь все эти терзания в прошлом. Он настроен позитивно. Он вспоминал о времени, проведенном с Бев. Вначале они были близки, как сейчас, но со временем постель перестала быть главным занятием, особенно летом, когда жарко, липко, и ты дотрагиваешься до другого человека и чувствуешь себя клейким и грязным. Зимой все по-другому, вы прижимаетесь друг к другу, чтобы согреться теплотою тел. Но это нормально, это то, о чем вся наша жизнь, прижаться друг к другу и наслаждаться близостью, а потом двигаться по жизни дальше. Столько людей лишены этого. Не могут привязываться друг к другу, потому что боятся, что потом будет больно. Куча знакомых парней не в состоянии позволить себе такое, никакого шанса, и неважно, чья это вина, их или чья-то еще. Ты не достигнешь такого же чувства удовлетворения, если будешь дрочить по жизни, пусть это даже проявится в форме одноразового секса.
А потом ему в глаза засветило солнце, и он проснулся, и Карен в своей рубашке стояла рядом с кроватью, в фиолетовой накидке, парившей над коленями, и говорила, что ей пора на работу. Она поцеловала его в губы. Долгам, теплым поцелуем. Сказала, что если он хочет, то она в любой может позвонить и сказаться больной. Никогда этого раньше не делала. На самом деле это неправильно, потому что на ней лежит ответственность, но, может, это не так уж и плохо – провести один день дома, если на то есть достаточно основательная причина? Уилла не нужно было долго убеждать, он уже проснулся и стягивал с нее рубашку. Карен снова залезла в постель, и в следующую пару часов все сосредоточилось вокруг спальни.
Уилл уселся со своим кофе, аромат от супа, который Карен готовила на кухне, просачивался под дверью. За окном шел проливной дождь. Дул ветер, а солнце спряталось за плотными тучами. Уилл проголодался. Последний раз он ел вчера, и это был обед, если не считать печенья, и после выпивки он проголодался даже больше, чем обычно. Хороший день для того, чтобы провести его за запертыми дверьми. Правильная погодка под чипсы с коричневым соусом, пышки с подтаявшим маслом и джемом, добрую тарелку супа с тостами. Он чувствовал себя уставшим, проспал всего лишь четыре с половиной часа, а кроме того, ныли яйца. После стольких месяцев отсутствия секса энтузиазм Карен его несколько потряс. Он стал раздумывать, интересно, когда она трахалась в последний раз, то есть занималась любовью, но потом он отказался от этих размышлений. Не надо все портить подобными мыслями. Может, после супа получится немного отдохнуть. Просто его магазин будет закрыт, но сегодня все равно не ожидалось большого притока жаждущих клиентов, вряд ли кто бросит вызов непогоде и заглянет к нему, чтобы потратить состояние на его коллекцию жалкой мебели и поломанных украшений.
Плюшевый медведь, которого, как сказала Карен, зовут Тедди, сидел рядом. Уилл был уверен, что выражение его мордочки изменилось. Больше не было той уклончивой усмешки, которую он заметил раньше, теперь это скорее смахивало на знающий плотоядный взгляд плюс чувство негодования. Уилл погладил медведя по морде, не ожидая ничего в ответ. Это просто игрушка. Но его присутствие все же ощущалось. Он быстро обернулся, проверить, не наблюдает ли за ним мишка, но Тед не двинулся с места. Бедный маленький еблан, он вынужден подслушивать, как возлюбленная его детства занимается любовью с каким-то проходимцем. В следующий раз он лучше пойдет посидит в гостиной. Уилл засмеялся над собой и подбросил медведя в воздух, а потом поймал его за правое ухо. Он держал Теда прямо на вытянутых руках. Выражение его мордочки не изменилось. Этот нигде не проколется.
– Ну что, общаешься с Тедом? – спросила Карен, входя в комнату. – Что он говорил тебе, мишка Тедди?
Она передала Уиллу поднос и поднесла медведя к уху. Посмотрела на Уилла, потом снова на мишку. Нахмурилась.
– Тед говорит, что ты подбросил его в воздух, отчего его затошнило, а еще ты поймал его за ухо. Он говорит, что теперь у него болит ухо. Он думает, что ты его невзлюбил, и если ты не будешь вести себя корректно, то он доберется до тебя, когда ты будешь спать. Ты должен хорошо с ним обращаться, или же он сделает так, что ты обо всем пожалеешь.
Уилл посмотрел на медведя, а затем на свой суп. Домашний суп, с овощами, на его вкус – чересчур здоровая пища. Еще на тарелке лежал толстый ломоть черного хлеба с маслом. Он предпочитал белый хлеб, нарезанный тонкими кусками, но ничего не сказал. Невозможно самостоятельно приготовить такой суп, чтобы он был вкуснее, чем тот, что продается в жестяных банках. Ты просто открываешь эту банку старой открывалкой, вываливаешь содержимое в кастрюлю, держишь несколько минут на огне, в этом время намазываешь на хлеб масло, и вот уже блюдо четыре звезды готово и ждет. При этой мысли у него увлажнилось во рту. Он снова посмотрел на Теда, затем на Карен.
– Не надо сидеть с таким несчастным видом, – засмеялась она. – У нас с Тедом нет секретов друг от друга. Мы все друг другу рассказываем.
Карен отправилась на кухню за своей тарелкой. Уилл взглянул на медведя. Должно быть, он верно догадался. Но он начинал недолюбливать эту игрушку с наглой усмешкой и стеклянными глазами. Карен вернулась и забралась на кровать.
– Откуда ты узнала, что я подбрасывал его в воздух и поймал за ухо? – спросил Уилл. – Я ведь с ним не разговаривал.
– Я видела в щелку двери. Ты так испугался, когда я тебе сказала, что он мне рассказал. Игрушки не умеют говорить. Это просто игрушки, ничего больше. Вещи для детей. Тед – это просто память о детстве, вот и все.
Уилл кивнул. Он чувствовал себя усталым, мозг давал осечки. Забавно это – приписывать эмоции вещам, которые никогда не обладали подобными способностями. На самом деле именно такими качествами наделяют религиозные иконы. Мама Карен перенесла свои чувства на вещи, которым невозможно этими чувствами навредить, избегала прений, внимала только тем ответам, от которых все вроде бы становилось на свои места. Если это помогло ей принять свою собственную смерть, то, наверное, все в порядке, пусть даже вся эта религия – сплошное надувательство.
– Они вроде нормально отреагировали, когда я позвонила и сказала, что сегодня не приду, – сказала Карен, дуя на суп в ожидании, пока он остынет. – Я слегка нервничала, когда пришлось им врать, но они сказали, чтобы я ложилась в постель и отдыхала. Я сказала, что у меня грипп. Я сказала, ладно, пойду и просплю весь день, откуда им знать, что в постели меня ждет мужчина.
Она погладила Уилла по внутренней стороне бедра, и он подумал, что рад, что у них обоих на коленях стоят подносы. Не хотел бы он сейчас опять заняться сексом. Он все же вымотался. Энергии Карен хватило бы на двоих.
