Ему не терпится узнать, как развивались события. Никто из посетителей трактира никогда не станет проверять, действительно ли человек выходил в туалет. К тому времени кроме доктора Эйбила в комнате оставался только мистер Стерн, который просто не обратил бы на это внимания. К тому же он так напился, что – как мы знаем – не мог впоследствии вспомнить, как напал в Чипсайде на стражника. Итак, преступник наш снова отправляется на мост.

Как сообщила вам мисс Ролстон, она была там «сама не знает, сколько времени», во всяком случае, достаточно долго, чтобы вы еще застали ее на мосту. Когда голова нашего доброго доктора еще раз просунулась в окно комнаты, тело еще не было обнаружено.

Грейс Делайт лежала там, где он ее оставил, когда убил, явившись совсем не в качестве внимательного доктора. Тут он услышал ваш с Пег разговор: вы громко обсуждали, что же могло произойти в доме. Тогда убийца прибегает к трюку, который, по его мнению, заставит вас окончательно поверить, что старуха умерла от ужаса.

Он забирается в комнату. В этот момент мисс Ролстон выкрикивает: «Боже, Боже, ну почему вы никогда мне не верите?» – и распахивает дверь. Убийца, являющий собой фигуру более кошмарную, чем самый ужасный персонаж в романах моего братца, издает нечеловеческий крик, как будто от ужаса, приподнимает старуху за плечи, роняет, после чего возвращается в «Виноградник», оставляя мистера Стерна в полной уверенности, что выходил исключительно по нужде.

Судья Филдинг вытянул вперед свой хлыстик.

– Вы о многом догадались, – произнес он. – Но приходило ли вам в голову также и это? Что крик на самом деле издал преступник? Что голос принадлежал не женщине, а мужчине?

– Да. Точнее говоря, я заподозрил все это задолго до того, как понял, что преступление совершил доктор Эйбил. Когда я ранил Хэмнита Тониша и он потом свалился в люк, он издал точно такой же крик – пронзительный и какой-то булькающий. Сэр, почему вы столь подробно выясняете то, что и так хорошо известно? Для чего вы стараетесь доказать, что дважды два – четыре?

– Для того, – отвечал судья, – чтобы услышать ответ на вопрос, который я задал вам вначале.

– Да, сэр?

– Но прежде, – продолжал судья, – я должен подвести итог тому, что услышал от вас о событиях, произошедших вечером в субботу. Вы с мисс Ролстон возвратились из Рэнилега на Сент-Джеймсскую площадь. Доктор Эйбил перед этим долго беседовал с миссис Крессвелл (давайте уж и дальше ее так называть) в ее комнате. Видимо, вскоре после того, как приехал доктор Хантер?

– Да.

– Доктор Эйбил сидел перед туалетным столиком. В том месте, где стоял его ящик с инструментами, на просыпавшейся пудре остался продолговатый отпечаток. Так? Там же были смазанные отпечатки руки: это он несколько раз стукнул по столу, в чем-то убеждая миссис Крессвелл, что-то ей доказывая. Правильно? Кроме того, вы обратили внимание на след – как будто от швабры, а на самом деле – от трости, прислоненной к столу. Тогда вы и решили, что собеседником миссис Крессвелл был не кто иной, как доктор Эйбил?

– Так я понял отпечатки на пудре.

– Не говорил ли он миссис Крессвелл, что совершил это убийство ради нее? Или сказал просто, что заполучил драгоценности, что отдаст их ей, если она согласится бежать с ним в далекие края и жить под счастливыми небесами?

– Вероятнее всего, они и собирались бежать. Но куда именно – я не могу сказать.

– Значит, будучи в опасности, боясь, что замысел ее раскроется, она и позволила себя уговорить? Если не ошибаюсь, Диринг следил за доктором Эйбилом с субботы и продолжал следить сегодня? Поскольку же дверь дома Грейс Делайт была заперта, а окно закрыто изнутри, никто не мог забраться туда, кроме доктора Эйбила? Ведь только у него был ключ, который он заказал слесарю в Чипсайде? И вы считали, что по крайней мере один из них окажется в ловушке, которую приготовили им вы с Дирингом?

– Так и получилось.

– Действительно. И тем не менее вы вознамерились отпустить этих людей уже после того, как они попадутся?

– Я… признаюсь, я думал об этом.

– Это я и хотел узнать. Уже поздно, как вы изволили заметить; вы были со мной откровенны, так что можете идти. И все же. Эта женщина подсылала к вам убийц. Человек этот обманывал вас – как, впрочем, и вы его. Он даже написал анонимное письмо, чтобы отвести подозрения от себя и направить их на вас. И тем не менее вы раздумывали: а не отпустить ли вам их? Неужели потому, что сами чуть не повели себя, как они?

– Нет. Я не хотел, чтобы Пег узнала правду о своем происхождении. Миссис Крессвелл, конечно же, не станет молчать об этом в суде. Ей это не поможет, но позабавит ее. Теперь Пег знает все. Это выяснилось сегодня вечером. Она говорит, что ей все равно. Но я не уверен, скажет ли она то же самое впоследствии.

– Значит, окончательный ваш ответ…

– Отрицательный, сэр. Я не мог отпустить их. Я достаточно долго наблюдал за ними. А после того, как здесь, в этой комнате, выяснилась вся правда… Нет, даже мое терпение имеет пределы.

Судья Филдинг откинулся назад.

– Что ж, мой дорогой Джеффри, – сказал он. – Я хотел преподать вам урок. Сейчас, когда у вас столько денег, вы оставите службу, но урок этот уже не забудете. Закона вам больше бояться нечего. Я вас прощаю, ступайте с миром. Вы знаете теперь, что нет ничего дороже истины.

Едва держась на ногах от усталости, Джеффри Уинн повернулся и направился к люку, по бокам которого горели две свечи.

– Согласен, – сказал он, останавливаясь. – Только…

– Вы все же сомневаетесь?

– Только в том, сэр, что не дано знать ни вам, ни мне. «Что есть истина?» – издевательски спросил Пилат и не стал дожидаться ответа.