— М-да! — руководитель группы озадаченно почесал затылок. — Мелочь-то мелочь, а как не станет чем писать... Придется добывать, причем срочно... А еще что?

— Местечко я другое присмотрел. Чуть левее. Здесь чем неудобно? Ровное место, трудно вагоны считать, только успевай головой вертеть. А там поворот и взгорок, поезд замедляет ход... Ох! — подхватился Иван Иванович. — Который теперь час?

— Скоро одиннадцать.

Иван Иванович отбросил одеяло, под которым согревался и никак не мот согреться после многочасового лежания на сырой земле.

— Куда?

— Сводка Совинформбюро!

— Ничего не случится, если пропустишь разок... Ладно, я радисту скажу, он послушает.

— Нет, так не годится. Я политрук, а не он. Мне самому надо. Вы ведь рядом были, когда комиссар наказывал перед высадкой: «Пропаганда и агитация среди личного состава — вот твоя первейшая обязанность».

— Это-то я слышал. Но слышал я и другое. Как Мишка орал: «Братцы, политрук артполк засек!»

— Ну и что?

— А то, что с главной обязанностью политрука у тебя полный порядок... А ну, лежи, лежи и грейся, кому сказано? Очень ты мне нужен хворый! — и руководитель группы чуть ли не силой снова уложил Ивана Ивановича на кучу еловых лап, заменявших постель...

Сводку Совинформбюро Иван Иванович все-таки прослушал сам. На следующий день, в шесть часов утра. С нее, со сводки, начинались во время войны все утренние передачи московского радио.

Наблюдение за Варшавской железной дорогой стало повседневной работой партизанских разведчиков. Сведения собирались непрерывно. Днем и ночью. При солнце и в непогоду. Круглыми сутками. Неделями. Месяцами.

В секрет ходили по двое. Смены стали производить реже, чем вначале: малейшее движение возле железнодорожного полотна, едва приметный след на тропинке настораживали гитлеровцев. Было замечено, например, что подковки на обуви выдают врагу пути передвижения партизан. Обнаружив в грязи «русс-каблук», патрульные немедленно поднимали тревогу.

Один из двоих разведчиков, по крайней мере, раз в сутки, незаметно выбирался из тайного убежища и доставлял собранные данные в заранее условленное место: засовывал в незаметное дупло дерева на обочине или клал под придорожный камень. Оттуда сообщения разведчиков забирал партизанский связник из местных жителей и переправлял на базу группы. А там собранные в разных местах разведывательные данные сводились воедино, зашифровывались и без промедления передавались в эфир — оперативные сведения лишь тогда представляют собой ценность, когда они своевременно попадают в штабы для обработки и анализа.

Фашисты нередко производили тщательное прочесывание всей территории вдоль линии железной дороги. Чаще всего их побуждали к этому диверсии, совершаемые соседними партизанскими подразделениями. Там, в отрядах, торжествовали: операция удалась, пущен под откос паровоз и столько-то вагонов. А разведчики из группы Фризена, чертыхаясь, едва уносили ноги, чтобы потом, после прочесывания, под покровом ночной темноты снова пробираться к своим «лежбищам», стараясь ни малейшим шорохом не насторожить патрулей.

Время от времени разведчиков заменяли, и они возвращались на базу. Считалось — для отдыха. Но после вынужденного многодневного лежания людям требовался не отдых, а активные действия. Они рвались в бой, и нельзя было отказать им в этом.

Осенью сильно развезло дороги. Стало невероятно трудно добираться до разбросанных на большой территории «почтовых ящиков» — тайников с донесениями разведчиков. Да и зима на носу с ее метелями и глубоким снежным покровом — попробуй-ка походи пешком! Словом, требовался транспорт. А о каком транспорте, кроме лошадей, могла идти в тех условиях речь?

С помощью своих добровольных помощников из числа местных жителей руководство группы установило, что на окраине ближнего поселка находятся конюшни, в которых содержатся лошади какого-то транспортного подразделения вермахта. Сытые, ухоженные кони, вполне пригодные для задуманных дел.

Одна закавыка: как их взять? В поселке большой гитлеровский гарнизон, конюшни хорошо охраняются.

В разработке боевого плана приняли участие наиболее опытные партизаны, в их числе Т. С. Попруженко, которому принадлежали главные идеи операции. Высказал дельные мысли и Иван Иванович Фризен. К тому времени он уже полностью освоился в новой обстановке, да и его тоже успели полюбить в отряде. В трудных обстоятельствах люди познаются быстро. Партизанам пришлись по душе рассудительность и спокойная выдержка не слишком разговорчивого, зато твердого на слово политрука.

Основная роль в операции «Лошади» отводилась Пете-моряку (П. А. Синицын), высоченного роста и могучего телосложения партизану в постоянной, в жару и мороз, кожаной тужурке и морской тельняшке, которую он заносил до дыр. Петя-моряк и с ним еще несколько человек должны были осторожно подкрасться к самым конюшням, снять внутри часовых и выгнать лошадей. Другой части партизан поручалось обезвредить отдыхающих фашистских караульных, которые размещались в двух маленьких домишках чуть в стороне от конюшен, ближе к лесу.

Одной из групп участников операции было поручено командовать Фризену. Политический работник у партизан должен агитировать не столько словом, сколько личным примером — это стало непреложным правилом.

Было условлено начать операцию в два часа ночи. Первым должен был вступить в действие Петя-моряк. Как только на конюшне раздадутся его выстрелы, Фризен со своей группой забросает гранатами домишки охраны.

Поначалу все шло хорошо. Фризену и его людям, почти сплошь молодым ребятам, удалось подобраться к кустам возле домиков и залечь в ожидании выстрелов.

И вдруг собака! Откуда только взялась — ведь о ней никто не предупредил! Маленькая, но брехливая. Заливается звонким визгливым лаем. Сейчас всех всполошит.

Ребята шепчут встревоженно:

— Иван Иванович, надо начинать!

— Рано.

— Этот брехун нам все сорвет!

— Не можем. Не подошла еще наша очередь. А пес все не унимается.

— Иван Иванович, давайте атаковать!

— Нет, рано! Сказано: дождаться первых выстрелов. Может, они еще там не готовы. Начнем атаку, насторожим часовых. Как тогда Петя-моряк с ними справится?

Проклятая собака лает и лает, не переставая. Наконец из домика вышел полуодетый солдат.

— Ну что? — спросил по-немецки собаку. — Блохи заели?

Та подбежала к нему, стала вилять хвостом. Но лаять не прекращала, то и дело поглядывая в сторону кустов.

Солдат постоял на пороге, прислушался. Потом пошел в домик и тут же возвратился, на этот раз с автоматом.

Один из бойцов приподнялся на локтях — сейчас вскочит.

— Куда? — Иван Иванович с силой пригнул его к земле.

— Да не видите, что ли! Открыты мы! Сейчас стрелять будет!

— А я говорю: ждать!

Солдат действительно стал стрелять: не целясь, наобум, в разные стороны. Наступившая после очередей тишина его, видно, успокоила. Он протяжно зевнул, почесал грудь, бросил коротко: «Глупости» и пнул собаку, которая на время стрельбы испуганно забилась в какую-то щель под домом, а теперь выскочила снова и остервенело принялась за прежнее.

Получив пинок, она обиженно взвизгнула и опять уползла под дом. Свое, мол, дело сделала, хозяев предупредила, а если они не вняли да еще бьют, то она уже за все дальнейшее не в ответе.

А солдат вернулся в дом и стал возиться с дверью. Что-то у него там не ладилось с запором.

И в это время услышал Иван Иванович: цокают копыта по деревянному настилу. Лошадей из конюшни выводят!

А где же выстрелы?

Поднял людей. Бегом, не таясь, бросились к домикам. Зазвенели стекла, в окна полетели гранаты...

И назад в лес, к месту, где была условлена встреча. А там уже люди Пети-моряка дожидаются. И с ними двадцать лошадей — по числу принимавших участие в операции бойцов.

— По коням! Скорей! В поселке гарнизон подняли по тревоге.