— Верно, но мое подсознание всегда действует логично. Конечно, это логика безумца, но…

— Наливай, — ответил Смейт.

Гэллегер расслабился, ему делалось все лучше и лучше. По телу расходилось приятное тепло, в банке были деньги, полиция отстала, Макс Кафф наверняка расплачивался за свои грехи, а тяжелый топот доказывал, что Нарцисс действительно танцует на кухне.

Было уже заполночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой.

— Вспомнил! — воскликнул он.

— Чт-то? — удивленно спросил Смейт.

— Я хочу петь.

— Ну и что?

— Я хочу петь «Больницу Святого Джекоба».

— Ну так пой, — предложил Смейт.

— Но не один, — подчеркнул Гэллегер. — Я люблю ее петь, когда накачаюсь, но, по-моему, она лучше звучит дуэтом. А когда я работал над машиной, то был один.

— И?

— Видимо, я встроил в нее проигрыватель, — сказал Гэллегер, думая о безумных выходках Гэллегера Бис. — О боже! Эта машина делает четыре дела сразу: жрет землю, выпускает тяги для управления космическим кораблем, создает стереоскопический экран без искажений и поет со мной дуэтом. Удивительная штука!

— Ты гений, — сказал Смейт после некоторого раздумья.

— Разумеется. Гмм…

Гэллегер встал, включил машину, вернулся, и уселся на «Тарахтелку». Смейт вновь улегся на подоконник и смотрел, очарованный небывалым зрелищем, как ловкие щупальца пожирают землю. Диск тянул невидимый провод, а ночную тишину нарушали более или менее мелодичные звуки «Больницы Святого Джекоба».

Заглушая жалобные стоны машины, прозвучал глубокий бас, спрашивающий кого-то:

Это вступил Гэллегер Бис.

Алмазы у Болларда крали почти с той же скоростью, с какой он их производил. Страховые компании уже давно отказались от такого неудобного клиента. Правда, детективные агентства за вознаграждение рады были предложить свои отнюдь не дешевые услуги, но, поскольку алмазы, несмотря ни на что, продолжали исчезать, это оборачивалось пустой тратой денег. Дальше так продолжаться не могло. Состояние Болларда опиралось на алмазы, а стоимость драгоценностей возрастает обратно пропорционально их количеству и доступности. При нынешнем темпе воровства лет через десять безупречно чистые алмазы высшего качества могли пойти по цене стекляшек.

— Мне нужен идеальный сейф, — сказал Боллард Джо Гюнтеру, потягивая ликер из бокала.

— Конечно, — ответил Гюнтер. — А где такой взять?

— Ты же инженер, вот и придумай что-нибудь. За что я тебе плачу?

— Ты платишь мне за изготовление алмазов и за то, что я держу язык за зубами.

— Не выношу лодырей, — бросил Боллард. — Ты закончил институт лучшим в выпуске девяностого года. Чем ты занимался с тех пор?

— Гедонизмом, — ответил Гюнтер. — Чего ради мне упираться, если все, что мне нужно, я могу получить, делая для тебя алмазы? Что нужно любому человеку? Безопасность, свобода, возможность удовлетворения своих прихотей. Я получил все это, найдя рецепт философского камня. Бедный Кайн, он так и не понял возможностей своего патента. На мое счастье.

— Заткнись! — сказал Боллард, едва сдерживая злость. Гюнтер усмехнулся, оглянувшись на гигантский зал столовой.

— Никто нас не услышит. — Он был слегка пьян. Прядь темных прямых волос упала ему на лоб, и он сделался похож на злого шута. — Кроме того, я люблю говорить. Это помогает мне понять, что я не хуже тебя, и отлично влияет на мое самочувствие.

— Тогда валяй, говори. А как закончишь, я тоже кое-что тебе скажу.

Гюнтер выпил бренди.

— Я гедонист и умница. Закончив учебу, я начал думать, как мне содержать Джо Гюнтера и при этом не работать. Делать что-либо с самого начала — пустая трата времени. Лучший способ — найти уже готовую конструкцию и что-нибудь к ней добавить. Следовательно — Патентное Бюро. Я провел два года, просматривая архивы в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать, и наконец нашел процесс Кайна. Он так и не понял возможностей своего открытия, считая его лишь очередной теорией из области термодинамики. Кайн не сообразил, что если немного развить ее, то можно будет производить алмазы. Поэтому, — закончил Гюнтер, — двадцать лет этот патент пролежал под сукном в Патентном Бюро, а потом его нашел я и продал тебе, с условием, что буду держать рот на замке и позволю миру считать эти алмазы настоящими.

— Выговорился? — спросил Боллард.

— Пожалуй.

— Почему ты каждый месяц повторяешь мне эту историю?

— Чтобы ты не забывал, — сказал Гюнтер. — Ты убил бы меня, если бы смел, и тогда твоя тайна оказалась бы в полной безопасности. Мне кажется, ты все время думаешь, как бы от меня избавиться, и это плохо действует на тебя. Ты можешь поступить неразумно: убить меня, и лишь потом осознать свою ошибку. Если я погибну, процесс будет обнародован, и алмазы сможет производить кто угодно. Что тогда будет с тобой?

Боллард повозился в кресле, прищурился и обхватил себя руками за шею. Потом холодно посмотрел на Гюнтера.

— У нас симбиоз, — сказал он. — Ты будешь держать язык за зубами, поскольку от этого зависит твое благосостояние. Кредиты, валюта, облигации — все это при нынешней экономической ситуации скоро обесценится, но алмазы по-прежнему редки. И я хочу, чтобы все так и оставалось. Нужно пресечь эти кражи.

— Если один сделает сейф, всегда найдется другой, который сможет его вскрыть. Ты же знаешь, как это бывало в прошлом. Кто-то изобретает цифровой замок, и тут же кто-то другой находит способ открыть его — нужно слушать щелчки колец. Создали бесшумные кольца — вор воспользовался стетоскопом. Ответом был часовой замок, но с ним справился нитроглицерин. Стали применять специальные сплавы и соединения — пришел термит. Один парень подкладывал под диск кусочек кальки и когда приходил на следующее утро, комбинация была уже выцарапана на ней. Сегодня замки просвечивают рентгеновскими лучами, и процесс этот бесконечен.

— Идеальный сейф возможен, — сказал Боллард.

— Как так?

— Есть два способа сберечь алмазы. Первый — закрыть алмазы в сейфе, противостоящем любому взлому.

— Это нереально.

— Второй — оставить их, не запирая, под охраной людей, которые постоянно видят их перед собой.

— Его ты тоже пробовал, но ничего не вышло. Один раз взломщики воспользовались газом, в другой раз подставили парня, переодетого детективом.

Боллард пожевал маслину.

— В детстве у меня была копилка — стеклянная свинка. Я видел монеты, но не мог их достать, не разбив свинки. Вот что мне нужно. Только эта свинка должна двигаться.

Гюнтер, внезапно заинтересовавшись, поднял голову.

— Что?

— Свинка, умеющая удирать, обладающая инстинктом самосохранения. Чтобы она специализировалась в искусстве бегства. Так ведут себя животные… в основном, травоядные. Особи одного вида африканских оленей реагируют на движение даже прежде, чем оно бывает совершено. Тут уже нельзя говорить о реакции в доли секунды. Другой пример — лиса. Может ли человек поймать лису?

— Он охотится на лис с лошадьми и собаками.

— Вот именно. Поэтому лисы, чтобы запутать след, пробегают сквозь стада овец или по воде. Моя свинка тоже должна уметь это.

— Ты имеешь в виду робота, — сказал Гюнтер.

— Ребята из «Металмена» сделают нам на заказ робота с изотопным мозгом. Двухметрового робота, украшенного алмазами и запрограммированного на бегство. Разумного робота.

Гюнтер потер щеку.

— Прекрасно. Есть только одно «но». Его интеллект будет весьма ограничен. Правда, «Металмен» делает и роботов с интеллектом, не уступающим человеческому, но каждый из них размером с большой дом. Совершенствование интеллекта неизбежно ведет к снижению подвижности. Пока не изобрели ничего, что могло бы в полной мере заменить живой мозг. Тем не менее… — он осмотрел свои ногти. — Да-а, это может сработать. Робот должен быть специалистом только в одной области — в самообороне. Он должен уметь действовать логически, исходя лишь из этой установки.