— А он говорит, что ему столько жуков наловили, что уже девать некуда, — сказала Наташа.

Я не стал мешать ребятам и только за обедом спросил, кто это у них был в гостях.

— Не говори! — сказала Наташа и замотала головой.

— Ты дразниться еще начнешь, — сказал Володя, — скажешь: чего выдумали!

Я обещал не дразниться.

— Всё равно не говори, — сказала Наташа.

— На букву С и Т, — начал Володя и по глядел на Наташу.

— И потом еще А, — шопотом подсказала Наташа.

— Он нам всё рассказал, — подхватил Володя: — как он на Красной площади был и как там красноармейцев было — целая тысяча! И он обещался, что на тот раз нас тоже возьмет на парад!

— На С и Т и А, — сказала Наташа. — Сам догадайся.

И я догадался. Я понял, в какого гостя играли ребята, и кому позволил Володя взять грузовичок, и кому он обещал самых лучших жуков бронзовиков.

Уже накануне в селе стали говорить, что панам пришел конец: сам Сталин ведет Красную армию на помощь народу, и происходит великое чудо — где только ступит на землю нога красного бойца, там земля пана навсегда становится землей всех.

Шел дождь ночью, и где-то принимался бухать частый короткий гром.

Утром Олеся побежала за речку. Она поднялась на горку, прошла лесом и очутилась в ветреном поле.

На косогоре стояли танки. На переднем шевелился красный флажок.

Высунулся по пояс человек в толстом шлеме с красной звездой, весь одетый в черную блестящую кожу. Это был командир. Он увидел Олесю.

— А ну, ходи до нас, не бойсь! — крикнул он.

— Я и не боюсь совсем, — сказала Олеся и подошла к командиру, — Здравствуйте!

— Доброго здоровья! — проговорил командир. — Ты, девица-красавица, будешь из Груденева?

— Из Груденевки.

— Ну, тебя нам и надо! — воскликнул командир.

Олеся посмотрела на него с недоверием. Из других танков тоже высунулись люди в толстых шлемах.

— Дядя, вы — Красная армия? — спросила Олеся.

— Мы — Красная армия.

— А где Сталин?

— Сталин в Москве, — серьезно сказал командир. — Он тебе кланяться велел. Тебя не Стасей звать?

— Нет, Олесей.

— Вот я ж и говорю — не Стасей! Нам Стася ни к чему, нам именно Олеся и требуется.

— Так то, может, вам другую Олесю… У Балабовичей еще есть, Олеся тоже. А мы — Пружак.

— Вот-вот, именно Олеся Пружак! Она самая нам и требуется. Садись, влезай сюда! — крикнул командир и протянул Олесе руку.

— Ой, я вам наслежу: у меня ноги сырые!

Командир одной рукой поднял Олесю и посадил ее в открытую башню танка.

— Ходу! — скомандовал он.

Всё взревело кругом, задрожало, рванулось. Танки стремглав пошли к селу. Олеся сперва обмерла от эдакого грохота и разбега. Она вцепилась в скользкий кожаный рукав командира. Одной рукой он крепко обнял Олесю, другой, наклонив против ветра, держал тугое знамя.

И нипочем была для танков вязкая грязь! Машины сами на ходу подстилали себе железные половики: они без конца сбегали с обеих сторон танка вперед, на дорогу, машина мчалась по ним и забирала их с собой, швыряя глину.

Олеся скоро освоилась.

— Ох, мы вас ждали, ждали! — крикнула она в ухо командиру.

— И давно вы нас ждали? — тоже закричал командир.

— Мама говорит, двадцать лет, а я — цельный день вчера…

Навстречу бежали жители Груденева. Они махали и всплескивали руками. А дети скакали и танцевали босыми ногами в лужах и завистливо кричали что-то Олесе. А когда моторы замолчали, Олеся услышала, как ее отец говорил командиру:

— Встретили бы вас, дорогие люди, с хлебом-солью — только уж второй месяц сами соли не видим.

Вечером командир приказал наладить походный радиоприемник. Боец-радист укрепил на высоком ясене большой рупор. Всполошились галки. Народ собрался под деревом.

Радист настроил аппарат. Испуганная галка сослепу залетела в рупор и выскочила оттуда, отчаянно махая на всех крыльями.

Рупор зазвенел, и все услышали голос из Москвы.

Долго слушали люди. О дружных народах, о широкой земле, о вольном, веселом труде пела Москва. И многие еще по привычке озирались, не веря, что можно так громко говорить об этом.

Пошел дождь. Сперва слабенький, редкий, потом припустил. Но никто с места не сдвинулся.

Первый раз в жизни слушала Олеся радио. Она привстала на цыпочки и вытянула шею, словно хотела заглянуть в черное отверстие трубы, из которой выходили московские слова. Не все слова поняла Олеся. Но вот ясно разобрала:

«…Привет товарищу Сталину…»

Потом голос смолк, и раздались певучие удары:

Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!..

Командир объяснил, что это бьют часы на кремлевской башне.

Часы пробили двенадцать раз. Отгремела могучая и строгая музыка.

— Ну, вот и всё на сегодня, — сказал командир.

И народ стал медленно расходиться.

Скоро никого не осталось под деревом. Луна, хоронясь за тучами, тускло освещала опустевшую улицу. Чуть поблескивали, лопаясь, пузыри на лужах. Дождь усилился.

Вдруг командир увидел, что к дереву под кралась Олеся. Она осторожно огляделась, нет ли кого поблизости. Командир стоял в тени от дома, и девочка не заметила его. Она ухватилась за мокрые ветви. Дождь стучал в стенки рупора. Девочка дотянулась до него, всунула голову в самый раструб. Командир услышал ее торопливый, прерывистый голос.

— И от меня ему поклон, — говорила, слегка задыхаясь, Олеся в трубу, — от меня там тоже поклон ему в Москве передайте… Скажите — от Пружак Олеси.

Спорили о силе. Какая она бывает? И кто всех сильней?

— Сильней всех Илья Муромец был, — сказал Володя. — Помнишь?

— Помню, — сказала Наташа. — Илья был Муромец, богатырь. Он был здоровый. Как махнет, так все и валятся. Даже лошади — и то!

— Мамонт бы не повалился, — заявил Володя, — Мамонт самый сильный был. Он мог слона на крышу закинуть.

— А кондор что, слабее мамонта?

— Кондор — это, как орел, птица! Он только из всех птиц сильнее. А мамонт всё равно бы и у кондора мог все крылья из хвоста вытащить.

— Теперь уж мамонты не водятся, — проговорила Наташа. — Сейчас кит всех сильнее.

— А мамонт бы и кита мог затоптать, если 0 только не умер и в воду полез.

— «Если бы», «если бы»! — передразнила Наташа. — А кит всё равно сильнее всех!

— А вулкан зато сильней еще кита! — не сдавался Володя. — Если б кит вдруг полез на гору и вдруг очутился б в вулкане… Думаешь, вулкан засорится? И вовсе нет! Кит бы весь разварился сразу, даже пригорел… А я знаю, кто всех сильней!

— Кто? — Всех сильней Геркулес был! Он целый великан был. Его все киты боялись. Он знаешь какой был? Волосы причесывал граблями, а зубы чистил щеткой, которой подметают… А курил знаешь как? Провертит сбоку у вулкана дырку — и давай дымить! А если вулкан потух, возьмет дом, печку затопит, а сам трубу на крыше всунет в рот и курит себе. Вот какой был силач! Его никто не мог победить. Он бы всех поборол.

— Так он ведь в сказке только был… Мало ли что!

— А он бы и вправду всех победил.

— Так бы уж и не нашелся, кто его победит?

— Никто бы не нашелся.

— Никто из людей? Ни один человек? Что ж, по-твоему, значит, его и Сталин бы не победил? — спросила Наташа и хитро посмотрела на Володю. — Сталин бы уж победил!

Володя смутился было, но потом нашелся.

— А Геркулес бы с ним не боролся, его бы Геркулес послушался, — сказал Володька. — Он бы сам за нас скорей стал да как дал бы врагам всем!

— А что бы он сейчас в жизни делал, Геркулес твой? — придиралась Натка.

— На службу ходил.

— Он бы на службе не поместился.

— Уж нашлось бы ему место, не беспокойся! — сказал Володя. — Он бы знаешь куда на службу ходил?. В самый Кремль. Он бы там у часов стоял, которые, знаешь, на башне? И за водил бы их прямо с земли… Пускай, чтоб всё время, целый день играли!