Неподалеку от Конана, на полпути к ближайшим отрогам гор Отчаяния, лежали руины города, давно разрушенного и покинутого жителями. Еще ближе, перемешиваясь с обломками скал, тянулась темная полоса растительности — кустов и невысоких деревьев, — что явно указывало на наличие воды.
По скудным описаниям кочевников Конан понял, что перед ним лежал оазис Талиба, Города в Пустыне. Он тронул поводья и понял, что верблюду пришлось по душе его решение: животное широкими шагами поспешило вперед.
Но, даже перейдя на галоп, скакун не смог достичь цели до наступления ночи. Стемнело, лишь последние лучи солнца подсвечивали снизу нависшие над пустыней облака.
Конан проехал еще немного и в сумерках увидел перед собой пальмы, выросшие в расщелинах между камнями, и ручей, пробивавший себе дорогу меж гранитных валунов. Найдя ровную площадку с большим количеством зелени для верблюда, Конам спешился, собрал сухих веток и развел костер.
Руины города с трудом угадывались в темноте, немногим отличаясь от просто разбросанных камней. Поглядывая в их сторону время от времени, Конан все же решил, что стоит подождать до утра с их осмотром. Ручей, у которого он остановился, явно был источником воды для древнего города. Нигде поблизости не было следов пребывания человека — ни постоянных жителей, ни даже стоянок караванов или кочевых племен. Странно, подумал он, с удовольствием глотая прохладную воду, текущую в тени скал и валунов. Скорее всего, источником не пользуются, решил он, следуя древнему заклятию, витающему над разрушенным городом. Остановившись вдалеке от руин, вверх по течению, Конан рассчитывал избежать его действия. Горячая каша из фасоли и размоченных фиников была на вкус лучше или, по крайней мере, отличалась от тех же продуктов, съеденных всухомятку, особенно если запивать ее водой, не считая глотки. Наевшись, Конан устроился на земле между костром и верблюдом, завернулся поплотнее в одеяло, чтобы не продрогнуть на дувшем с северных гор ветру, и заснул.
* * *
Прошло много времени, по крайней мере костер успел потухнуть, а луна — проделать изрядную часть своего пути вслед за солнцем на запад, прежде чем Конана разбудили таинственные звуки, шедшие из темноты: едва различимые из-за журчания ручья шорох и присвистывания.
Проснувшись, Конан продолжал лежать неподвижно. Затем, плотно сжав рукоятку лежавшего рядом с ним ножа, он осторожно повернул голову, пытаясь рассмотреть непрошеных гостей.
Судя но запаху, они вполне могли оказаться овцами. Когда киммериец рассмотрел движущиеся в темноте тени, он поначалу утвердился в своих предположениях, но затем его насторожило то, насколько безмолвно двигались эти «овцы». Ни блеяния, ни стука копыт по камням не доносилось до его ушей. А кроме того, в их передвижениях было слишком много целеустремленности для примитивной скотины: неведомые создания явно намеревались окружить лагерь Конана.
Вдруг его верблюд проснулся и сердито запыхтел и зафыркал. Но стоило ему подняться как несколько теней совсем не по-овечьи метнулись к нему: встав на две конечности, они пытались завалить животное на бок, чтобы не дать ему уйти.
Перекатившись с боку на бок, Конан вскочил и одним взмахом ножа перерезал веревку, удерживавшую верблюда на месте, предоставив ему самому спасаться бегством от нападающих. Развернувшись лицом к нападавшим, остановившимся в нескольких шагах от него, киммериец наконец рассмотрел их.
Больше всего они походили на обезьян, ставших на задние ноги. Грязные хламиды, затянутые на поясе, составляли их одежду. Но не только это напоминало об их родстве с людьми: явно совместная деятельность, крики, походившие на какой-то примитивный язык. Не все их тело было покрыто шерстью, а кроме того, и это сейчас больше всего беспокоило Конана, они знали, что такое оружие. Многие стояли, держа в руках камни, кое-где мелькали булыжники, привязанные к палкам, — подобие булавы или топора.
В темноте их лица, выглядывавшие из-под грязных волос, больше походили на обезьяньи. Длинные но неровные ряды зубов вырисовывались за бесформенными губами, покрытыми, как и вся их кожа, язвами и струпьями.
Почувствовав свободу, верблюд несколько раз лягнул наседавших на него уродцев, укусил кого успел и, разбросав их, скрылся в темноте. Тогда внимание обезьяноподобных существ обратилось на Конана. Киммериец схватил с земли одеяло и обмотал им руку, чтобы смягчить ожидаемые удары.
Когда несколько созданий бросились на него, он отбил удар палкой, а затем сильно пнул первого из нападавших ногой в пах. Второй получил скользящий удар ножом в бок и покатился по земле, зажимая руками рану. Не глядя на него, Конан двинул в лицо рукоятью ножа третьему, замахнувшемуся топором.
Остальные человекообразные, помешкав немного, бросились на Конана все одновременно — некоторые дико размахивали камнями, то и дело нанося ощутимые удары своим товарищам. Острые когти вцепились в волосы и одежду Конана. Их хватка оказалась неожиданно крепкой. Оскаленные пасти, источающие зловонное дыхание, закружились перед его лицом. На фоне луны мелькнул занесенный топор. Конан успел обратить внимание, что на руке, державшей оружие, было слишком много пальцев. Удар его клинка рассек кисть пополам, но даже на той части, что упала на камни, по-прежнему сжимая оружие, пальцев оставалось явно больше пяти.
Отчаянные пинки и удары кулаком и ножом дали Конану минутную передышку. Но дюжина новых противников бросилась на него со всех сторон.
Киммериец понял, что долго не продержится, — его противники задавят его численным превосходством. Резко наклонившись, он отпрыгнул в сторону костра. Схватив мешки для воды и седельные сумки, он бросился бежать вдоль ручья в сторону, куда скрылся его верблюд. Несколько воинственных созданий попытались помешать ему, бросившись наперерез, но были встречены сталью клинка. Пробежав немного, киммериец понял, что этим малорослым созданиям было явно не угнаться за ним. Их злобные крики раздавались далеко за его спиной.
Остановившись, Конан внимательно прислушался. Нет, погони явно не было. Отдельные крики доносились со стороны его лагеря, но лишь голые склоны холмов в ночной тишине лежали вокруг.
Конан предположил, что странные уродцы, напавшие на него, живут в скалистом каньоне и опасаются выходить на открытую местность На всякий случай он вошел в ручей и прошел некоторое расстояние по воде, чтобы сбить с толку преследователей, если они решат выследить его по запаху.
На открытом месте в стороне от скал звезды светли ярче. В их мерцающем свете Конан легко нашел своего верблюда, пасшегося в пышных кустах вдоль ручья. Взяв животное за уздечку, он повел его дальше вдоль ручья, прочь от опасности.
Оставив у костра большую часть провизии, Конан не очень-то рвался вернуться и отбить свою собственность, сражаясь с несколькими дюжинами человекообразных. Наоборот, еда задержит их на месте боя — ведь наверняка именно завладеть пищей было целью их нападения. А если они собирались сожрать и человека, значит, им надолго хватит добычи: Конан оставил за собой изрядное количество трупов для любителей пожирания себе подобных. Судя по злым выкрикам, эхом разносившимся по округе, пиршество и драка за кусок добычи вовсю шли на месте сражения.
Эти создания не были похожи ни на каких известных Конану обезьян. Если же их предки были людьми, то как же низко опустилась их раса. Может быть, они были жителями древнего города или наоборот, кочевниками, разрушившими его? Хотя киммериец сильно сомневался, что такие примитивные создания могли захватить и разрушить город, равно как и построить хоть что-нибудь.
Конан терялся в догадках о том, какая сила могла заставить их пасть так низко, превратив людей в стаю обезьян, подобных бабуинам. Что изуродовало их лица, руки и еще кто знает что из их анатомии? Злое колдовство или та же самая сила, которая сровняла с землей город?
Руины, отражая мерцающий звездный свет, лежали под куполом ночного неба. Не желая пробудить еще какой-нибудь ночной кошмар, Конан не стал приближаться к ним. Отведя верблюда в сторону от ручья, он выбрал ровное место и уложил животное. Затем киммериец ножом срезал несколько больших сухих веток и разложил их вокруг, чтобы сделать невозможным беззвучное приближение к нему. Еще раз осмотревшись и прислушавшись к окружающей ночи, он лег рядом с верблюдом и погрузился в чуткий, беспокойный сон.
