Прежде правительственный чиновник — о это ненавистное, унизительное слово «аппаратчик»! — был скучным серым долдоном среднего росточка, среднего же образования, весьма среднего достатка, с неказистой родней и незапоминающимся личиком. Убожество! Да разве в современном цивилизованном мире кто захочет быть таким уродом? Куда, интересно, этакий ублюдок страну поведет? Колоски на полях подбирать? Газета постепенно внедряла в сознание читателя, что нынешний аппаратчик — не чета партийному уродцу: он с цивилизацией стоит наравне и даже слегка ее и перегоняет. Стараниями редколлегии образ государственного мужа изменился радикально — да вот, что далеко ходить, взгляните-ка на портрет новоиспеченного министра топлива и энергетики Михаила Дупеля: румяный сорокалетний здоровяк, гоняет по водной глади Средиземноморья на скутере, одевается у Армани, ездит на «мерседесе», обедает в недавно открытом в Первопрестольной венецианском ресторане «палаццо Дукале», живет в трехэтажном особняке в сосновом бору, коллекционирует картины Гузкина, завсегдатай театральных премьер, цитирует Мандельштама, дружбу водит с бароном фон Майзелем, — вам мало? Это вам не недомерок с красным партбилетом. Да, если уж говорить буквально, Дупель невысокого росточка и лысоват, но положение в обществе, умение носить пиджак и доставать из пиджака портмоне — все это, знаете ли, дефекты роста и растительности как-то скрадывает. И такого-то лидера страна не будет уважать? На такого-то общество не захочет равняться? Подравняем, если надо будет. Его во всех домах Европы принимают и еще за честь почитают, спасибо мы должны ему говорить, что он с нами здесь живет, в ножки должны поклониться. Эту мысль, в сущности крайне простую и доступную, Баринов выразил в разговоре с редколлегией в следующем пассаже: «Вам, вижу, нравится над Мишей Дупелем смеяться. Посмейтесь, валяйте, пока можно. Но вот представьте, что и он, и Левкоев, и Щукин — возьмут и отвалят отсюда на Багамы навсегда. Надоест им на ваши рыла прыщавые глядеть. Что делать будете, а? И я тоже уеду. Кто вас кормить станет?» — «Не уезжай, Васечка!» — взвыла редколлегия. «Так работайте, дармоеды, пишите лучше, — напутствовал Баринов отечественных зоилов, — никого лучше Дупеля в этой стране не будет. И пользы ей больше никто не принесет».

Впрочем, лучшей иллюстрацией новой концепции являлся сам Василий Баринов — интеллигентный, спортивный, богатый, с хорошей родословной и красиво подстриженный, он был гордостью литературной Москвы и объектом вожделения стажерек-журналисток. Поговаривали завистники, что в снятый специально для интервью с соискательницами номер гостиницы «Москва» очередь на пробу выстраивается с раннего утра, а визги и аханье не утихают всю ночь. На работу Баринов приезжал обычно к обеду; холеное лицо его было бледно, он подкреплял силы зеленым чаем, дышал по йоговской системе и постепенно втягивался в ритм, начинал отдавать распоряжения. Сплетни сплетнями, а работать он умел; результаты, что там ни говори, впечатляли. Может быть, и правы те, кто указывал Баринову на излишества, но ведь и стресс после работы снять надо. И потом, сам не попробуешь, как в газете опишешь? В специально организованных рубриках «Как вы провели уик-энд?», «Ресторанная критика», «Высокая мода» — газета дала интимные портреты тех, кто направлял страну к новым рубежам. «Как вы провели уик-энд?» — любопытствовал корреспондент. «А мы решили отдохнуть от государственных дел. Расслабились. Посетили выставку Дутова, — ответствовал премьер-министр, — отобедали в Палаццо Дукале, были приятно удивлены достижением шеф-повара — свежей форелью, фаршированной тартаром из кальмаров и красной икрой, затем поехали в гольф-клуб, где с радостью пообщались с друзьями — Мишей Дупелем, Аркашей Ситным, Ваней Луговым. Кстати, обсудили проект памятника Александру Второму Освободителю — давно пора увековечить память этого благородного человека, давшего свободу народу российскому». И, читая подобные строки, гражданин испытывал гордость за свою страну: вот лидера завели, залюбуешься! Не хуже Рокфеллеров-Морганов: и рестораны в порядке, и с культурой все четко. И как верно про памятник, про свободу. А что, скажете, не пора? Не надо, может быть, освободителю памятник ставить? Что, опять статую Дзержинского захотели? Потянуло на Колыму?

Иные, те, что вечно ищут соринки в чужих глазах, сетовали, что газета создает фальшивый образ страны. А где, дескать, про дороговизну? А где про детскую наркоманию? Где про торговлю живым товаром? Где про вымирание нации? Про обмеление рек где? Мол, однобоко информацию подаете: излишне восторженно.

— Ах, так вам чернухи не хватает? — отвечал Баринов смеясь. — Извольте! Раздел: происшествия. Мочат всех подряд, убийство на убийстве, зачитаетесь. Вот интересная информация: руководителя люберецкой бандитской группировки задушили капроновым чулком в гей-клубе «Задом наперед». Любопытно, а?

— Да нет же, — ныли недовольные, — это опять про именитых бандитов, про звезд преступного мира. А вы про народ напишите, правду расскажите, как он страдает.

— Так кто же читать станет? — недоумевал Баринов. — Вы чего? Это ж газета, поймите, она продаваться должна. Печатаем то, что народу интересно. А народ сам про себя читать не хочет, он про себя и так знает. Про пенсионеров писать? Мол, дохнут без медпомощи? Так ведь тираж упадет, я сам без медпомощи останусь.

— А вы напишите про войну. Про истребление населения в Руанде, про бомбардировку Грозного, про чистки в Вуковаре, про Приднестровье.

— Постойте, постойте, — отвечал Баринов, и, если собеседник был журналист из его газеты, голос Баринова делался строг, — вы хотите сказать, что мы новостей не печатаем? Еще как печатаем. Вот, вот и вот — полюбуйтесь: факты и ноль эмоций. Коротко и содержательно. А вот пафоса нам не надо. Этакого правдинского азарта мы не допустим. Вы что же, хотите сделать из газеты агитационную листовку? Прошли те времена. Если война идет, про войну материал даем, — но равно столько, сколько нужно нашим читателям. А им, простите, нужно дело делать, а не слезы точить с газетой в руках. Нужна информация, а не вздохи и призывы.

— Но вы хотя бы корреспондентов на фронт посылайте, давайте фото с мест боев, интервью с мирными жителями, мнения солдат.

— Кто читать будет? Возможно, вашей бабушке из Конотопа это и интересно. Только не нашему подписчику. Ему котировки акций любопытно знать, погоду на южных склонах Альп, курсы валют. Вы понимаете, на кого ориентируетесь в газете? Не понимаете? А зачем пришли в газету работать? Кушать захотели, да? А кто зарплату платит, не интересовались?

XI

Это было мнение профессионала, человека, заслуженно получившего репутацию журналиста номер один. Профессия журналиста такова, что конденсирует в себе многие тревоги и заботы общества. Не один Баринов опасался остаться без медицинской помощи. Ему-то это как раз не грозило, а вот стране в целом без помощи было не обойтись. Ежедневно вливаемые в тело страны кредиты одни только и могли гальванизировать ее. Впрочем, гальванизировало скорее намерение дать кредиты — а сами деньги не появлялись никогда: исчезали на полдороги. Рядовой обыватель, наблюдая круговорот денег в природе, хватался за голову: банкиры вывозили из страны деньги на Запад с завидным постоянством. Но западные банки с не менее завидным постоянством давали России кредиты, которые тут же расхищались, чтобы быть благополучно вывезенными прочь. И так без конца. Обывателю по наивности мнилось, что здесь нет логики. Логика, однако, была, и западные банки были заинтересованы в этом вечном двигателе более, нежели российские ворюги. Точно так же, как для российского воротилы простейшим средством отмывания денег были казино и журналы (Дупель на паях с Бариновым владел «Бизнесменом», Балабос «Европейским вестником» и «Плейбоем», а Левкоев «Вогом» и «Актуальной мыслью»), так для западного банкира — российское предпринимательство. Анонимные банковские средства, вложенные в российских бандитов, приносили стабильные личные дивиденды и в сроки, западному банку не снившиеся. Де Портебаль, допустим, перевел сорок миллионов из Парижского банка на концессии в Казахстане. Через три месяца он получил на закрытые счета в Швейцарии в два раза больше. Фон Майзель поддержал концессию сотней миллионов и уже утроил свой вклад. Так что сказать уверенно, кто в ком более нуждался, трудно. И посему возрождение отеческих приоритетов проводилось аккуратно, без славянофильской нахрапистости, чтоб не оттолкнуть дающую руку. Находились, конечно, и выродки, критикующие Запад. На такой случай имелась прогрессивная интеллигенция. Уж она, интеллигенция, тут же давала отпор тем недоумкам славянофилам, которые блага своего славянофильского разглядеть были не в силах. Независимая журналистика стояла на страже и, чуть что, затыкала бреши в сознании прогрессивными полосами.