Касательно же целей застолья у Кузиных профессор Татарников заблуждался, как это часто случается с историками, которые слишком большое значение придают фактам. Как известно, факт устанавливается путем наблюдения, а возможности наблюдателя ограничены. Стоило Сергею Ильичу покинуть гостеприимный дом, отцу Николаю Павлинову отбыть с шофером, Голде Стерн с Розой Кранц отправиться спать в узкие девичьи постели, а Питеру Клауке возвратиться в гостиницу, как Герман Федорович Басманов повернул разговор от искусства к политике.

– А знаешь, Борис Кириллович, – сказал он, тыча Кузину по старой аппаратной привычке, – хватит тебе по углам-то отсиживаться, работать надо.

– Вы о чем? – спросил Кузин, который над лекциями и статьями корпел день и ночь.

– Нечего на печи сидеть, дело надо делать! Вот чего!

– Что вы в виду имеете?

– А то, что демократической оппозиции в стране нет, вот что. Ты сам вокруг посмотри, есть у нас конструктивная оппозиция, а? То-то!

Борис Кузин оглянулся по сторонам, увидел гостей, жену, холодец, подумал и сказал:

– Но ведь есть партия Тушинского.

– Владькина карманная партия? Ты про это быдло, что ли? Что, всерьез?

– Но – как ее ни называть – это правое крыло парламента.

– Сказал бы я тебе, чье это крыло. Владька наш болтун и враль большой. Язык у него без костей и ответственности никакой. А нужен человек, готовый власть взять.

– Как, – ужаснулся Кузин, – власть взять? У кого? Когда?

– Не завтра, конечно, а в перспективе. Ведь должны у нас в России демократы прийти к власти?

– Рано или поздно.

– Вот и я говорю: плох тот либерал, который не хочет стать диктатором. Верно? Готовиться надо.

– Как это – готовиться?

– А так, что создавать партию с настоящей программой. Регионы поднимать, первичные ячейки налаживать. А то развели говорильню – из пустого в порожнее. Демагоги, Борис Кириллович, они и в парламенте – демагоги.

– Но Тушинский как раз экономист, – растерянно заметил Кузин, – у него экономическая программа есть.

– Подумаешь! Я этих программ, милый друг, за последние пять лет наслушался – тошно! Экономистов сто штук хоть через час приведу! Объявление повесь – табунами поскачут. – Басманов изобразил, что готов от презрения плюнуть в тарелку с холодцом, но не плюнул, разумеется, коронками только сверкнул. – Подумаешь, Карл Маркс сыскался! Чикагская школа! Экономист он, видите ли! Ты мне идеологию демократическую нарисуй! Модель общества построй! Власть возьми в стране! А, страшно? То-то. Потому работать надо, а не в кресле сидеть. Это задача, Борис Кириллович, – твоя. Чья ж еще?

– Ветеран партии прав, – посмеялся Луговой и махнул в сторону Басманова рукавом, – вы подлинный интеллигент, Борис Кириллович, у вас есть то, чего Тушинскому не хватает: авторитет мыслителя. Не технолога – понимаете разницу? – но мыслителя.

– Но – мыслителя; никак не диктатора. Этих талантов, – осторожно сказал Борис Кузин, – я за собой не наблюдал.

– Но что же есть мысль, – улыбнулся ему Луговой, – как не власть?

– Вы хотите сказать, что Фауст не прав, противопоставляя мысль и дело?

– Я хочу сказать, что цивилизации в России не Адам Смит, а Ян Смит нужен.

– Пора, Борис Кириллович, пора!

– Вы что же, предлагаете мне пост Тушинского в парламенте? Сместить его? Простите, – сказал Кузин, – но такие интриги дискредитируют саму демократическую идею.

– Верно! Еще как дискредитируют! Зачем Владьку смещать? На кой ляд? В конце концов, он создал партию, так пусть и правит у себя на пирах. Они там банкет за банкетом закатывают и перепелов с шампанским жрут. Знаешь, как Владьку его шестерки называют? Владыка! Пожалуйста тебе! Ну и ладно, не жалко! Идею вот жалко – пропьют, проболтают. Их партию мы и задаром не возьмем. А нам надо другую партию создать – настоящую!

– Разве ты не всегда этого хотел? – и у взволнованной Ирины, как показалось Борису Кузину, на глазах появились слезы.

– Мы давно этого ждем от вас, Борис Кириллович, – сказал Луговой, – Сказано в Писании: если не я, то кто же? И если не сейчас, то когда же?

– Однако кто же я такой? Никому не известный интеллигент, – сказал Борис (он продолжал спорить, но голос его, против даже его намерений, уже сделался иным: уверенным, властным). – Как мне соревноваться с популярным оратором?

– Переговоришь ты его, Борис Кириллович! Пари – хочешь? Ну спорим на «Арарат» пять звездочек?

– И потом, правомерно ли создавать в одном парламенте две партии с одинаковой политической целью, с одинаковыми идеалами? Пусть – и я согласен с вами – наша программа более фундированна и научна, однако для, так сказать, обывателя, для поверхностного взгляда – в ней будет много общего с программой Тушинского. Этично ли это?

– А многопартийность-то на что? На что же тогда многопартийность, я тебя, Борис Кириллович, спрашиваю, а? Мы все-таки не при Советской власти живем, у нас теперь сколько захочешь партий, столько и будет. Вон у герра Клауке поинтересуйся, у них, небось, партий – как колбасы в магазине: на любой вкус.

– В искусстве соцреализм отменили: теперь валяй как хочешь, – а политика чем хуже?

– В конце концов, у одних своя правда, у других – своя.

– Хотите к зеленым, хотите к красным – пожалуйста.

– А можно и к голубым, – и страшный глаз Басманова подмигнул Диме Кротову.

– Даже если программы в чем-то и будут совпадать, – мягко сказал Луговой, – это не критично. Права бывает, Борис Кириллович, та партия, которая берет власть. Ее программа и будет считаться первичной. А программу-то мы с вами отрегулируем. Сумеем, полагаю.

– И все-таки, – сказал Борис Кузин, борясь с искушением, но и страшась политической карьеры, – и все-таки мне кажется неэтичным создание второй демократической партии. И потом, о какой диктатуре идет речь? Я признаю – и хочу сказать это открытым текстом! – только диктатуру цивилизации.

– Разумеется. Именно о ней речь и идет.

– А помните, – ввернул Дима Кротов, – Пикассо мечтал о диктатуре художников?

– Так почему бы, – пустился в политические фантазии Кузин, – не обсудить этот вопрос в парламенте? Отчего же не выдвинуть законопроект? А лучше сразу несколько! – он говорил и сам себе удивлялся: вот он сидит у себя дома, на любимом стуле с зеленым плюшевым сиденьем, и произносит запросто такие слова. – Есть принципиальные предложения.

– Проснулся, проснулся профессор! – обрадовался Басманов.

– Пора интеллигенту взяться за управление обществом, – добавил Кротов.

– Не век пролетариям управлять!

– У этих собачьих детей и мыслей-то нет, им лишь бы украсть да поделить чужое.

– У профессора столько предложений, – скромно заметила Ирина, – многовато будет для одной партии.

– А ты не стесняйся, Борис Кириллович! Режь матку! Я хочу сказать, правду-матку!

– Не счесть проблем! – Кузин подался полным телом вперед, побурел аскетичным лицом. – Наша задача – сделать Россию нормальным, цивилизованным, европейским государством!

– Прекрасная цель!

– Вернуть Россию в лоно Европы!

– Замечательно!

– Пусть русский забудет имперские замашки – и получит взамен права демократа!

– Великолепно!

– Что предпочесть: жизнь обеспеченную, с гарантированным доходом, как в Европе, – или убогое прозябание в качестве солдата гнилой империи?

– Отлично сказано!

– Пора покончить с наследством Чингисхана!

– Давно пора! – поддержал Басманов. – Надоело это наследство! Что же делать, Борис Кириллович?

– Выдавить по капле раба из русского человека!

– Верно, – восхитился Басманов. – И выдавим! Я тебе обещаю – выдавим! Вместе надавим!

– Итак, предложения, – напомнил Луговой.

– Бюджетникам зарплату поднять! – сказал Кузин о наболевшем. – Интеллигенции в первую очередь! Стыд какой – профессора томятся в хрущобах, сидят на вареной колбасе! Паспорта отменить! Открыть границы! Снизить цены на товары первой необходимости! Ввести частную собственность на землю! Вступить в НАТО! Европейская мы держава или нет? А если да – почему до сих пор не в Атлантическом блоке? Вот как вопрос ставить надо!