Как всегда, когда он начинал делать очередной перформанс, он оказался во власти замысла. Теперь он руководствовался внутренней логикой предприятия: если правильно было сделать так (а это было правильно), то потом — остается поступить только так, а потом уже не остается выбора: поступки вытекают один из другого. Однако самый первый шаг его был ошибочен, и ошибки следовали одна за другой — и каждый следующий шаг был неверен.
Свойство Струева делать любое дело сразу, одним рывком — исключало колебания. Он знал про себя, что стоит ему захотеть, и он сделает все. Надо собрать силы — а что сил хватит, сомнений не было.
Известие об аресте Дупеля, задержании Розы Кранц и Голды Стерн, слухи о бегстве Тушинского за границу не изменили планов Струева. Ему стало известно о взятии Дупеля под стражу в тот момент, когда он еще мог остановиться. Перепуганные знакомые рассказали ему об унизительных подробностях ареста богача: схватили, связали, кинули, как мороженую свиную тушу, в воронок. А где Тушинский? Ну, Владислав Григорьевич успел — он, конечно, в командировку отбыл, с лекциями. О демократии, о рыночной экономике самое время поговорить — поехал экономист читать курс в Вашингтон. Что вдруг? Стечение, понимаете ли, обстоятельств. Поражала синхронность событий: практически в тот миг, как защелкнули наручники на опальном олигархе, стартовал лимузин Тушинского в аэропорт, а уж когда доставили Дупеля в тюрьму, самолет Тушинского был далеко. Такое вот совпадение. Здравый человек мог сделать выводы: промышленную олигархию потеснила олигархия силовая. Новый передел собственности уже не связан с бизнесом непосредственно: проводится по законам казарменного капитализма — последнего политического изобретения. Все указывало на это прежде — сегодня предположения подтвердились. Значит ли это отказ от конвергенции с Западом или случившееся — новый виток политики альянса? Точно ли мы представляем себе: о чем они там конкретно договорились? Всегда было так в истории, что граждане понимали природу договоренностей своих правителей несколько позже, чем нужно. Те уже успевали поделить нефть, земли и самих людей — а люди только начинали подозревать, что про них вспомнили. Во многих странах силовая олигархия уже диктует порядок вещей. Не исключено, что альянс с Западом будет строиться не на финансовой (как мнилось) основе, но на принципах распределения карательных полномочий в подконтрольной империи. Дали наместнику регион — и наместник отчитывается: как данный регион управляется. И то сказать: столько украсть, да сторожа с ружьем не приставить — разумно ли?
Струеву следовало остановиться, была еще возможность. Однако он останавливаться не стал. Напротив — он посчитал, что шахматная партия вошла в стадию эндшпиля, фигуры задвигались быстрее, и только. Дупель пропал — но он и не связывал надежд с Дупелем. Это заведомо, как он считал, была проигрышная комбинация. Да, Дупель проиграл несколько быстрее, чем ожидалось, значит — надо торопиться. Партия Дупеля еще цела — лидеры разбежались, но купленные депутаты на месте. Сыграем в них — и выиграем. Ему казалось, он видит всю партию, он выстроил интригу — остальное зависит от его быстроты и воли. Невозможно проследить за всем — какая-то часть плана неизбежно подведет, наплевать на нее. Этой фигурой можно пожертвовать, можно и той — лишь бы доиграть до победы. Главное — не останавливаться. Многие планы гибли от нерешительности. Вперед.
Все, что Струев совершал в тот вечер, он совершал, подчиняясь главному принципу своей жизни — победить любой ценой. Но победить он не мог.
В отлаженный механизм попадает камень, и машина ломается. Отнести ли данный случай к разряду случайностей? Вся жизнь Струева подготовила этот сбой, и когда он решился на последнее, отчаянное действие — ему лишь казалось, что он доводит свои мысли до конца, договаривает начатую фразу, на деле — он доламывал ту машину, которую некогда приводил в порядок.
Прежде всего, ошибкой было решиться на политический терроризм. В России политический терроризм ни к чему путному не приводил никогда, хотя проб было достаточно. Бомбы народовольцев, динамит Халтурина, удавка Нечаева, выстрелы Багрова, табакерка графа Палена — много ли от них было проку? Зло было — явное, несомненное. В конце концов, переворот большевиков — далек ли он от терроризма? И, вместе с тем, представление о том, что любой предмет, который не проходит в дверь, следует туда пропихнуть, сломав и покорежив сам предмет и дверь, — это неискоренимое российское представление о природе вещей приводит всякого российского романтика к авантюре. И деться куда?
Ошибкой было делать ставку на Рихтера. Что за безумная фантазия — понадеяться на безумного старика? Струев огляделся — и никого лучше не нашел. Впрочем, любое российское преступление против порядка выдвигало в качестве оправдания несуразную идеологию, как правило — гуманистическую. И Струев совершил именно эту ошибку и — совершив ее — все свои следующие поступки совершал, уже исходя из этой ошибочной посылки. Не следовало относиться к семейству Рихтеров серьезно, не следовало позволять себе их любить. Стоит впустить в себя эту разрушительную, неразумную силу — и пропало дело.
Ошибкой было полюбить Инночку, а через нее проникнуться симпатией к Рихтеру. Раньше он себе такого не позволял. Что ему пожилая барышня с фантазиями? Что ему семейство амбициозных интеллигентов? Струев презирал таких людей в принципе — и вдруг полюбил.
Ошибкой было — довериться Кузину. От Кузина можно было ждать любой глупости — просто в силу рыхлости кузинского характера. Конечно, предположить, что Борис Кириллович отважится на преступление и тем самым раскроет карты раньше времени, Струев не мог. И все же разговор с Кузиным был очевидной глупостью. Потребность поговорить, убедить собеседника, найти оправдания для собственных поступков — эту интеллигентскую потребность Струев всегда высмеивал. И однако повел себя именно как интеллигент.
Ошибкой было давать взятку депутату Середавкину. Середавкин не отказался от денег, деньги взял, но сообщил о них куда следует. Деньгами, разумеется, пришлось делиться — умудренный жизнью Середавкин пошел на это. Впрочем, он не чувствовал себя предателем: Середавкин предупредил Струева, что предпочитает всю сумму наличными и сразу. Любое отклонение от договоренности отменяет контракт, то был принцип депутатского бизнеса. Хочешь решить вопрос неси все сразу, обещания никому не интересны. Депутат Центрального округа, одномандатник, либерал, Середавкин, по замыслу Струева, должен был сложить полномочия, уступив пост старику Рихтеру — и, проведя досрочные выборы в своем округе, добиться для старика полномочий. Денег, присланных Гузкиным из-за границы (а Гузкин специально оговорил, что сможет доставлять средства постепенно — по двести тысяч), едва хватило на первоначальный взнос депутату — и депутат не чувствовал себя особенно обязанным. Деньги были присланы Гузкиным в ящиках антикварной мебели, что регулярно доставлялись Плещеевым из Лондона. Немецкий пломбированный вагон с вождем пролетарской революции — или ящики, набитые мебелью красного дерева, — на службу революции все годится. Депутат Середавкин взял аванс и поморщился: он обозначил свою цену в миллион. Струев посулил ему миллион — и это была очевидная ошибка: выдавать частями. Сам виноват.
В то самое время, когда Струев полагал, что подготовил все направления и задействовал все силы, — он уже был обречен. Однако мало этого, он продолжал множить ошибки.
Ошибкой было ехать к Рихтеру после разговора с депутатом Середавкиным. Струев собирался ехать к Луговому — и убить его; следовало спешить. Однако по пути Струев решил остановиться у Рихтеров и подготовить старика к завтрашней речи в парламенте. Разговор с Рихтером, поездка на Малую Бронную улицу, визит в Партию прорыва — очередность была неверна.
Наконец, последней и, как показали события, роковой ошибкой было довериться свидетельству Татьяны Ивановны. В свои последние минуты Татьяна Ивановна сообщила Струеву местонахождение Рихтера и указала пункт неверно. Впрочем, Струев заговорил с ней тогда, когда она уже мало что соображала. Надо было понять, что она ошибается — а Струев не понял.
