Следует отметить, что геноцид в Чечне де-факто продолжает и новый режим. Этническую чистку в Бороздиновской проводил чеченский батальон «Восток» под командованием Сулима Ямадаева [66], который по некоторым данным [67] подчинялся Рамзану Кадырову (сыну А. Кадырова, убитого боевиками).
«Почему все СМИ пишут, что не виноваты ни в чем чеченцы? Нам обидно. Как будто можно бросить все и бежать жить в поле без причин!, – говорит шестидесятилетняя Майсарат Умарова, бывшая жительницы Бороздиновской. – Нам нет там жизни. И если поверим этим обещаниям и вернемся, то, может быть, год проживем тихо, а потом опять начнется: это чеченская земля, убирайтесь! За что они нас так ненавидят?..» [68].
Мы позволим себе выдвинуть гипотезу об этнических причинах геноцида. Согласно учению академика Л. Н. Гумилева об этногенезе существует явление антисистем, человеческих целостностей с негативным мироощущением, «этнических химер» [69]. Такое мироощущение влечет за собой потерю моральных ориентиров и толкает людей на агрессию, истребление природной и рукотворной окружающей среды. (В качестве примеров Гумилев приводит вандалов, хуннов и ряд систем более низкого порядка).
Психиатрии похожее состояние известное как «тупость нравственного чувства», влекущая за собой «полное пренебрежение к правам и интересам других лиц». А особая «кривая» логика при этом скрывает «за своей внешней изворотливостью поразительные изъяны и недомыслие» [70]. Однако эта «кривизна», естественно, превращается в норму и даже в предмет некоторой гордости, когда охватывает большую человеческую общность.
Необходимыми условиями для формирования этого «химерического сознания» у какой-то этнической группы является внедрение чужого этноса и временный упадок [71]. Это объясняется тем, что при взаимном смешении множества этнических моралей и обычаев они теряют свою абсолютность, человек дезориентируется, а кризис создает повод для деятельного воплощения злых наклонностей и формирования негативных установок. (Конечно, изложенное не означает, что каждый представитель этноса становится антисоциальным типом, не даром каждый из нас наделен разумом и способностью отделять хорошее от дурного, противостоять худшему в себе и окружающем мире – увы, не всем и не всегда это удается).
Оба эти условия явно заметны на примере Чечни, которая подверглась 5-6 этническим воздействиям различной силы.
Изначально территория современной Чечни являлась местом проживания аланского этноса – часть из них, предки современных осетин, находились под властью кабардинцев, а их восточными собратьями (ингушами по названию аула Ангош) управляли дагестанские феодалы Турловы [72], в определенный период с гор спустились чеченцы.
Согласно легенде (письменных источников об этом событии, увы, нет) ряд семейств под предводительством некоего Али Араба, уроженца Дамаска, преступления которого, совершенные на родине «заставили его бежать в горы» [73].
Позже Турловы изгнаны из-за того, что не смогли уберечь население от нападений неких «тавлинцев» из Горной Чечни. (Можно предположить, что речь идет о еще одной группе чеченских семейств). Эти события происходят в 16 веке, к этому же периоду относится основание Чечен-аула, места компактного проживания чеченцев в ингушском окружении, наподобие варяжского городища под Новгородом во времена Рюрика.
По нашей версии пришлые группы чеченцев-тавлинцев аналогичным образом установили свой контроль над населением равнинной Чечни, именуемым нахчо (пахари). Как и варяги, они за определенную дань охраняли ингушей от других любителей собирать налоги, а порой «заходили в гости» к соседям за скотом, имуществом, пленниками.
Судя по всему, предками чеченцев являлись представители равнинных народов, вытесненных тем или иным путем в горные районы Чечни и Дагестана. Многие чеченские тейпы являются потомками национальных общин: гюрджи (грузинской), габарто (кабардинской), жюкти (еврейской), гуми (кумыкской) [74], беной (русской(!)).
Неблагоприятные природные условия и малоземелье тормозили развития земледелья и скотоводства [75] и вынуждали их брать на себя труд наемников и, увы, - разбойников, нападающих на соседние страны. Набеги становились важной частью жизни, ведь тот, кто умел грабить мог прокормить семью, был независим.
После установления контроля над равниной Чечней непосредственные набеги утратили свою экономическую важность, однако остались частью социализации. Самым страшным оскорблением, которое можно нанести чеченскому юноше считалось предположение, что он «не может украсть барана» [76]. Героика набегов, захват людей и продажа их в рабство отражена в чеченском фольклоре [77], воспитатели (аталы) видное место в своих уроках уделяли «развитию умения добывать себе пропитание вооруженным разбоем» [78].
Следует подчеркнуть, что само по себе подобное явление не является чем-то нетипичным и позорным. Вспомним славянско-варяжские набеги на Византию, участники которых также не тянут на эталон гуманизма. Хроника Георгия Кедрина сообщает, что славяне «некоторых пленников на крестах распяли, других к земле пригвоздили, а иных поставили себе в мету, пускали стрелы. У сподобившихся священства пленников провертывали главы острыми гвоздями» [79]. Жестокость – спутник детства любого народа, но по счастью, она не переживает обычно веков варварства и исчезает с развитием общества.
Однако кавказская традиция набегов не вполне исчезла из-за тяжелых исторчиеских испытаний. Ее носителем стало так называемое абречество, специфический обет приносимый горцем на несколько лет или пожизненно: «...не щадить ни своей крови, ни крови всех людей, истребляя их, как зверя хищного. ... Отниму грудного младенца от матери, сожгу дом бедняка и там, где радость, принесу горе» [80].
Обычно такой обет, ставящий горца вне нравственных и юридических норм, приносился в связи с какой-либо обидой, позором, несчастьем, считался, возможно, своего рода богоборчеством (распространения мюридизма значительно ослабило абречество, хотя и не искоренило вовсе). По мнению историков «нигде абречество не принимало такого удручающего характера, как у чеченцев» [81].
В Чечне и прилегающих районах Дагестана, и сегодня существует неформальный культ абреков, почитаемых за святых, погибших за веру, шахидов [82]. Однако трудно говорить о том, в какой мере он влияет на поведенческие установки населения (особенно в городах).
Уже в XIX веке абречество и набеги создавали в регионе неприемлемую для российских (де-факто русско-грузинских) властей обстановку. Разумеется, источником этих гибельных тенденций была не только Чечня, но и многие другие районы Кавказа и Закавказья, однако многие современники называли именно Чечню «гнездом всех разбойников» [83], неким межнациональным преступным анклавом.
Этот мятежный край добровольно вошел в состав России в начале века (по договору Гудовича с чеченскими старейшинами [84]). Позже командующий Российским войсками на Кавказе Алексей Ермолов, направил ряд частей в Чечню и предъявил местным лидерам ультиматум.
