У пробравшихся в Европу возникают трудности совершенно иного толка: по свидетельству самих же чеченцев у эмиграционных служб прорезается дар ясновидения. «Сдающиеся под чеченцев» выходцы из Закавказья (дагестанцы, грузины, азербайджанцы, армяне) гораздо легче получают статус беженцев. Выходцы из Ирака и Афганистана получают убежище и вовсе легко, а «гонимых» чеченцев «депортируют в наручниках», а в некоторых странах даже структуры ООН (!) «нарушают все права» чеченцев [134].
Боюсь, что похожие трудности возникли у участников побоища в австрийском лагере беженцев. У армян, записавшихся чеченцами, которые не полезли в драку с полоборота, проблем, естественно, не возникло.
Дело не в длинных руках русских ксенофобов и вредных стереотипах (в Европе Чечню знают больше по рассказам правозащитников об ужасах «русских застенков»), скорей можно говорить о стабильном антагонизме тейпов, несущих антисистему абречества, и современного общества. Это противостояние не устранимо до окончательного крушения чеченских пережитков родового строя. До этого любая борьба с антисистемой и чеченской ксенофобией не имеет надежды на успех.
Да-да, многие представители чеченского общества явно не готовы принять от нас лекарство перемен. Нас просто ненавидят. Мечтают убивать, уничтожать, словно стремясь отчистить ландшафт от всего чуждого. Ученый скажет: «Антисистема стремится скомпенсировать чуждые влияния, фактически изжить себя». А нам грешным, обремененным бытом людям просто страшно бок о бок жить с теми, кто нас и за людей-то не считает.
Стоит ли: рисковать ради чужой свободы, посылая армию на окраины страны? Может просто, огородить Чечню, как огромную резервацию, забором, опутать колючей проволокой и уйти, потушив за собой свет? Пусть живут, как хотят: без нас.
Или – скажет кто-то – еще проще: одним движением, как крошки со стола, как пальцем свечу. Прочь всех, виновных и невиновных: по-сталински, в Якутию, в Магадан – или еще дальше за пределы страны. Пусть американцы целуются с ими же выкормленной антисистемой. Не примет Запад, всучим Африке, пусть гуманизирует, как знает. Заселим опустевшие земли казаками, чтобы Самашки снова стали станицей Самашкинской. Может, так только и можно в нашем жестоком мире?
Только почему-то любое античеченское насилие бьет в первую очередь вовсе не по врагам России. В Краснодаре губернатор Ткачев задумал под выборы извести чеченских студентов: репрессиям для начала подвергли 6 человек, все они «учатся в юридическом институте, поступали по направлению МВД ЧР как участники антитеррористической операции» [135]. (То есть это участники нашей группировки в Чечне, отличившиеся в боях). Под каток же почему-то не попал никто из тех, кто находится в Краснодаре полулегально, с неясными целями. Они каким-то образом поднаторели уходить в тень, а под ударом чаще всего – наши друзья. Как отличить?
Чеченский народ состоит не из одних басаевых и дудаевых. Он дал России богатейшую литературу: Бадуев, Мусаев, Хамидов, Арсанов, Сулаев и еще десятки имен. Можно вспомнить выдающихся певцов Магомаева и Умарову, и выдающихся общественных деятелей Шерипова и Завгаева. А еще множество людей не столь известных, а просто – добрых и порядочных, с которыми русский народ сводила судьба. Нельзя же всех их – одним росчерком пера? Под один гребень?
Коллективная вина, особенно после жесточайшей войны, – не путь к взаимопониманию, тем более что не чеченцы пустили страну под откос, разрезали на ломти, погрузили в пучину анархии ради лучшего мира. Отсюда уже производные: девочки с поясами из смерти, кровь, заложники в концертных залах.
Только вот бомбежки, «превентивные артобстрелы», зачистки и ненависть, – по обе стороны фронта, – все из того же корня. Нашего: русского, чеченского, казахского, якутского. Нашей общей вины, нашей беды, нашей войны. Никуда нам от нее не деться. Ведь даже преодолев – такое не позабыть.
5
Больше всего я не хотел бы, чтобы этот текст был воспринят как проповедь нетерпимости и ненависти. Но как обойтись без них, как пережить эту тяжелейшую эпоху разобщенности и войны? Остановить геноцид, но и не превратиться самим в палачей худших, чем те, кого мы осуждаем.
Чечня – не колония (Бог миловал – обходилась Русь без них), а часть России, за которую мы несем ответственность. Не перед собой и миром – так перед потомками, которым жить с памятью о наших делах – добрых и злых.
Дело Дмитриенко далеко не первый, но самый понятный для нас, русских, звонок. Предупреждение о том, что антисистема, как холера, может передаваться от народа к народу. Что насилие порождает насилие, а ненависть – ненависть, а оно в свою очередь новое, как спираль индукции (только в отличие от физики – бесконечная).
...Не один ведь я пишу и думаю об этом. Вот, например, это письмо пришло в Воронежскую общину русских беженцев несколько лет назад. Оно от бывшего жителя Чечни, русского, живущего в настоящее время вне России. Кто он – не знаю, может быть, он один из тех, о ком шла речь на этих страницах. Представляется, что ему и подводить итог рассказанному: лучше, по-моему, не суметь.
«...Сначала, когда началось все в Чечне – когда стали вести приходить, кого из друзей средь бела дня на глазах у детей зарезали, чью жену и как изнасиловали – хотелось проклясть их ВСЕХ. ВСЕХ И НАВСЕГДА. Без жалости ли? Нет. Ведь и к бешеной собаке жалость – существо-то живое. Но стрелять бешеную собаку – НАДО. И... И как же все не просто... Первый раз приехал в Россию после отъезда уже в 1995 году. (Нет, не в Россию – в Россиянию, а я такой страны, честно говоря, и не знал, и знать не особо желаю, огрызок того, что выстроили настоящие россияне без различия национальностей – Багратионы и Лефорты, Барклаи де Толли и Растрелли, не говоря уж о русских государях, в которых русской крови порой и осьмушки не набиралось, но разве же в том дело!)
Приехал – а дело как раз было в разгар Буденновска. Щеки горели, когда видел премьера великой (некогда великой!) страны, в прямом эфире блеявшего в телефонную трубку: "Конечно, Шамиль! Все будет сделано, Шамиль! Как и договорились, Шамиль!"
(Тоже момент немалого психологического значения. Кого прикажете ненавидеть больше – Шамиля ли, который зверь по определению и иной функции не имеет, или все-таки этого денежного мешка с повадками хамовитого директора местного заводика, но в кресле премьера, пресмыкающегося перед тем гадом, которого он обязан был без разговоров раздавить?)
Потом уж кое-что и брат двоюродный рассказал, и сестра (грозненцы). СТРАШНЫЕ вещи рассказали, и я сейчас не о чеченских зверствах только. (О них-то что говорить – боюсь, что всей ужасающей правды мы и не узнаем, и воскрешать не захотим. Порой невозможно даже подумать, что к одному и тому же биологическому виду мы принадлежим.)
Но была страшная правда и по другому, скажем так, департаменту. Вадим рассказал, что командиры дивизий по всей стране В ОЧЕРЕДЬ становились, чтобы в Чечне повоевать.
Патриотизм? Черта лысого. Во-первых, какой же смысл сменять уже "привоевавшихся" ребят на свежих, необстрелянных и неопытных? Все оказалось гораздо проще. Ну-ка, на сколько мог средний комдив (и его окружение) поднавороваться за славные годы перестройки-перестрелки, дерьмократизации и либерастии? Избави Бог бросать камень в каждого генерала, но многие наворовались на очень и очень многие тысячи (и я не о рублях). А Чечня?
Да ведь золотая возможность списать! Под боевые-то действия списать черта с рогами можно! Все, что уже разворовано и вложено в особняки, вывезено и смачно проедено! А солдатики?
Э, да что солдатики. Еще ведь матери нарожают...
А потом приехал уже этим летом. Снова с братом двоюродным встретился, с сестрой. А до того - с семьей по телефону говорил, не раз и не два. В Чикаго они. Муж ингуш, жена - чеченка. С моей сестрой двоюродной и ее матерью (теткой моей) МЕСЯЦЫ вместе в подвале просидели, на улице Стахановцев, что напротив стадиона "Динамо". Делясь последним. Порой будучи уверены, что все, что этот вот день – последний, и прощаясь друг с другом, и проживая еще и этот день...
Давить ВСЕХ! Но... А если среди этих "всех" и эти двое? Пусть всего лишь двое – но ведь ЛЮДИ!
Грешен я. Грешен я перед вами, чеченцы и ингуши. Грешен потому, что считал и считаю вас ХУДШИМ, что создал Господь Бог на нашем с вами (видите, я и поделиться не прочь) Кавказе. Именно нашем с вами – хотя Грозный свой, крепость нашу Грозную, моими (не вашими!) предками выстроенную, я уж за собой – и за СВОИМИ – оставлю. Грешен потому, что если способны найтись ДВА праведника среди ваших (а думаю, что и больше, чем два – кого-то ведь и еще спасали, с кем-то спасались вместе), то уже нельзя вас ВСЕХ.
А разделить-то, распознать-то - КАК?
Вот ведь штука какая - не на годы, а на десятилетия. Если не на века....
Все непросто. Брата бабушки моей, дядю Федю (так уж его все в семье звали, он мальчишка был, практически ровесник матери моей) чечены (НЕ чеченцы!) убили в 30-е годы. Шофером был, зерно на элеватор возил. Что ж, надо было зерно грабануть. Ну отчего же нет, грабани, сделай милость. Да нет, ведь еще и шофера-русака убить надо. Ну что ж, убей, пожалуй, коли уж так невмоготу. Да нет, надо бы его перед тем помучить. И помучили. Обе руки отрубили, а потом ЖИВОГО на костре сожгли.
Порой – будь моя воля – ВЕСЬ ядерный арсенал с небес бы на вас спустил, чтобы и следа от вас не осталось на этой планете. А те двое, что с моими сестрой и теткой в подвале, до последнего?
Вот ИМИ вы и спасетесь. Если ума – а главное, ДУШИ – на это хватит. Бог вам судья. Называйте вы Его как хотите, молитесь, как научены, но помните одно – судья он СТРОГИЙ.
То, что вы убивали моих (а я и о друзьях, и о родных, и о зеленых необстрелянных солдатиках, и о дяде Феде) – что ж, они вам чужие. Но то, что вы сделали с собственными детьми и внуками, превратив их в опьяневших от крови зверей – это вы как (и на каком ином свете) искупать собираетесь?
Как хотелось бы вас проклянуть... Как хотелось бы проснуться в один прекрасный день – и вдруг узнать, что и НЕ БЫЛО вас вовсе на этой нашей Земле... А вот те ДВОЕ не позволяют....
Если все-таки удастся поймать в зеркале хотя бы подобие чего-то человеческого в еще не окончательно пожелтевших глазах, ОСТАНОВИТЕСЬ. Покайтесь – нет, не перед нами, нам спешить некуда, у нас (в отличие от вас) ВЕКА. Перед детьми своими. Перед предками. Перед собой. Перед соседями своими и учителями, коллегами бывшими и армейскими сослуживцами. Не будет настоящий русский вам грех ваш поминать и поминать. Спросите любого (убиенного отца Анатолия, впрочем, уже не спросите) православного человека: как оно, это покаяние перед другим, происходит? Долго ль каяться, долго ль прощения просить? Да нет. Все просто.
– Прости меня, брат.
– Бог простит. И я прощаю».
