Он, однако, явился в дурном настроении, пьяный, грубый, и с порога осыпал ее упреками.

– Не иначе как Орлов приходил к тебе, – заявил он, подозрительно осматривая комнату, словно ожидая увидеть пару торчащих из-под штор ботфортов.

– Как только я вышел из дому! – Он со злостью уселся на стул.

– Да что ты, дорогой Лев, – проворковала Казя. – Разве я от тебя что-нибудь скрываю? А кроме того, – добавила она с ледяным спокойствием, – я ведь тебе не жена. – Лев онемел от неожиданности и, не в силах выдавить из себя ни слова, лишь открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

– Ты не будешь с ним видеться. Понятно? – Казя не отвечала. – Говорю тебе, положение невыносимое. Невыносимое! – закричал он для храбрости во весь голос.

Казя продолжала молчать.

– Хорошо. Или ты прекратишь это безобразие, или... – Он не выдержал ее пристального взгляда и отвел глаза.

– Если ты меня прогонишь, я, конечно, уйду. – Казя спокойно сидела, сложив на коленях руки. Она знала – он не посмеет. После отвратительного скандала со слезами и попреками он примирился с создавшейся ситуацией. Никогда он не укажет ей на дверь, чтобы не стать вторично посмешищем для всего Петербурга.

– Он не сможет тебя обеспечить, – выкрикнул он. Слуга принес вина. Лев снял пальто, облачился в стеганый халат и, зябко поеживаясь, приблизился к огню. – Кто он такой? Жалкий гвардейский офицеришка, без гроша в кармане. Он тебе, Казя, право же, не пара.

Вместо ответа она протянула ему письмо.

– Нас приглашают ко двору.

Он медленно прочел письмо, шевеля губами, и на его лице заиграла улыбка.

– Ага! – воскликнул он, вскакивая на ноги и сразу придя в хорошее настроение. – Видишь, этот мужик не может тебе этого дать.

– Нет, не может, – согласилась Казя, беря со стула свое вышивание. – Он не может дать мне все.

Лев Бубин ни на шаг не отходил от Кази, чтобы ни у кого не осталось и тени сомнений – это он привез эту даму ко двору великого князя. Он кивал и улыбался знакомым в толпе, заполнившей просторный зал в синих и золотых тонах, упиваясь любопытными взглядами в их сторону. От тепла тысячи высоких свечей вспотевшее лицо его блестело, как самовар.

– Ее высочество занята, – заметил Лев. Казя, с интересом осматривавшаяся вокруг себя, отыскала взглядом Екатерину, оживленно беседующую с мужчиной в голубом муаровом кафтане.

Великая княгина блистала в роскошном лиловом платье, вышитом крупными цветами и отделанном золотыми кружевами. Зачесанные наверх и напудренные волосы удерживала булавка с одним-единственным бриллиантом, длинную стройную шею украшала двойная нитка жемчуга. Два блестящих каштановых локона ниспадали на чуть покатые плечи, которые спорили белизной с белоснежной отделкой рукавов.

«Красавицей ее, конечно, не назовешь, – подумала Казя, – но стоит взглянуть ей в глаза, присмотреться к грациозной манере держать голову, услышать ее искренний веселый смех, и сразу поймешь: если она захочет, ее обаянию не сможет противостоять никто из окружающих».

Придворные двигались между гостями, стоявшими группами, и подводили к Екатерине для продолжавшейся несколько секунд беседы то мужчину, то даму. В отдаленном конце зала оркестр негромко наигрывал коротенькие легкие мелодии, служившие аккомпанементом вежливому шелесту приглушенных голосов.

– Теперь уже, наверное, ждать недолго, – нетерпеливо произнес Лев. Глаза его горели от скрытого возбуждения, он постоянно оглядывался то в одну, то в другую сторону.

– Я тоже так думаю.

Казя нервничала, ей казалось, что она не сможет вымолвить ни слова на виду у стоящих за троном Екатерины фрейлин, тем более что многие из них без стеснения, не боясь привлечь этим ее внимание, пожирали ее глазами и с двусмысленными улыбками обменивались замечаниями, прикрывая рот веером. Тут Бубин заговорил чрезмерно громким тоном человека, желающего быть услышанным. Многие из гостей оборачивались на резкий звук его голоса.

– Т-т-ты не можешь говорить потише? – спросила Казя со сладчайшей улыбкой, как если бы она говорила своему спутнику нечто весьма приятное. От волнения он не мог устоять на месте и то пританцовывал, то приглаживал парик, то поправлял кружевной галстук.

Было невыносимо жарко. Стеной стоял тяжелый дымный воздух, еле колеблемый лишь взмахом широких юбок и игрой вееров, яркими бабочками порхавших в руках дам. Казю охватила тоска по Алексею. Кроме того, ей мучительно хотелось присесть – узкие вышитые туфли сильно жали. «Интересно, – думала она, – что скажет Екатерина и как узнать, когда следует удалиться».

Из-за мучительных мыслей о предстоящем испытании нервы ее напряглись. Ведь ей предстояла встреча с великой княгиней, а не с подругой детства Фике, спасавшейся вместе с ней от волков и покорно выслушивавшей брань Мишки, недовольного тем, как она ездит верхом.

Вокруг нее расстилалось сверкающее море красок: бархат, парча, атлас переливались всеми цветами радуги в свете десяти огромных люстр, замерзшими потоками хрусталя стекавших с высоченного потолка. Из пышных кружев выступали напудренные головы и груди. Полные плечи, бесчисленные бриллианты и инкрустированные драгоценными каменьями эфесы шпаг повторялись несчетное множество раз в высоких зеркалах, упиравшихся в блестящее золото лепнины вверху комнаты, которая могла бы без труда вместить всю станицу Зимовецкая.

Казю ослеплял блеск орденов и звезд на груди мужчин, а внизу, на их ботфортах – пряжек, равных каждая по стоимости цене небольшого табуна арабских скакунов. Со сложных сооружений из волос над густо напудренными лицами с излишне ярко нарумяненными щеками и подведенными бровями ей навстречу кивали перья и султаны. И, куда ни кинь взор, повсюду мелькающие в руках дам веера. Казя заметила, что у многих гостей отсутствующий взгляд, а кое-кто прикрывает изящной белой рукой в перстнях невольный зевок. И неудивительно – для большинства гостей это был всего лишь очередной прием, который надо было пережить, перед тем как можно будет предаться обычным вечерним занятиям: картам, выпивке и любви.

Правда, этот вечер был менее скучным, чем обычно: его оживляло присутствие незнакомой женщины рядом с довольно комичной фигурой графа Бубина.

– Говорят, она полька.

– Полька?!

– Авантюристка какая-нибудь, уж будьте уверены. А что это торчит у нее в волосах? Уж не плюмаж ли гвардейского офицера? С каких это пор Лев Бубин стал военным? А взгляните на ее платье, дорогая! Оно стоило ему, наверняка, целого состояния. «Бог мой, – думали стоявшие рядом мужчины, – при чем тут платье?»

Так переговаривались во всех концах гостиной, и дамы, разглядывая Казю жесткими оценивающими взорами, быстрее обмахивались веерами.

Мужчина в синем кафтане низко поклонился и отошел от свиты Екатерины. При его приближении Лев громогласно возвестил:

Дорогой князь, рад вас видеть! – но на лице князя не дрогнул ни один мускул.

– Не узнаете меня? Лев Бубин.

– А-а! – Тон был совершенно ледяной. – Уж извините. Передо мной проходит столько людей. – Он с легкой улыбкой взглянул на Казю.

– Разрешите представить вам графиню Раденскую. Мой старый друг князь Репнин. – Репнин взглянул на Льва так, словно перед ним был слизняк, которого он собирается раздавить башмаком.

– Я хорошо знаю Варшаву, – вежливо произнес он. Казе его глаза не понравились – бесцветные, скучные. – Но хотел бы еще ближе познакомиться с вашей прекрасной страной. Вы надолго в наш город? – Казя не знала, что ответить, но тут вмешался Лев:

– Графиня Раденская наполовину Чарторыйская, – сообщил он так, как если бы то была его личная заслуга.

– Вот как. Влиятельная семья. Будем надеяться, что они смогут направить политику Польши в верное русло и не дадут ей снова превратиться в поле сражений. – Он говорил, как человек более зрелого возраста, чем ему можно было дать по виду.

– А когда это она переставала быть полем сражений? – с огорчением поинтересовалась Казя.