Лицо ее было неприятным, сморщенным, как слоновий хобот. А глаза совсем не как у слона – злые. И принцесса ходила по полям и по гаражам в поисках своего принца. И молчала, молчала, как та продрогшая девушка, которая спала на горошине.

Пока не произошла история с красной лужей. Красная лужа стала появляться под столом. “Это же просто грязь! Надо чаще мыть полы”, – заключила свекровь, вытерев пятна и исследовав их на тряпке. И Люда мыла. Но лужа?- о, ужас! – появлялась опять. Однажды ночью раздалось четкое: кап!

Принцесса подкралась в ночной сорочке к зловещему месту. Пятна на потолке бывают, когда наверху – труп, а на полу откуда? Она протянула дрожащую руку к страшному месту и понюхала пальцы. Знакомый запах! Вино, прекрасное южное вино, стоявшее в антресоли, – они привезли его из Крыма, из свадебного путешествия, – капало из наклоненной бутылки. Кап! Кап! Но пробка закрыта! Загадка!

О, изобретательность бархатного принца!

Это он проколол шприцем маленькие дырочки в золотистой фольге и попил таким образом вина из целых пяти бутылок. И красная капель залила светлый пол. В состоянии опьянения его переполняла любовь к юной принцессе.

– Ты кто? – с любопытством спросил он ее однажды, проснувшись.?- В каком цехе работаешь?

На следующий день принцесса вернулась домой. Ее привела за руку мама, папа молча нес тяжелую сумку. Хотя накануне, помнится, мама отцу говорила:

– Что делать-то? На улицу теперь не выйдешь. Стыдоба-то какая. Растили-растили дочь – и на тебе.

Я помню, как вечером подлизалась к маме и выпалила ей в теплоте сердечной на ушко:

– Хорошо, что вы взяли Людку назад.

– И чего это ты вдруг? Вы ж с ней вечно воюете. – Ей не понравился мой детский лепет.

– Ну, ты ж раньше ей говорила: “Надо жить, терпеть, Бог терпел и нам велел” и “мы тебя кормили, теперь пусть муж кормит”.

Мне удалось не только точно передать взрослые слова, но и мамину интонацию. Да и вздохнула я, как она, с присвистом в конце. Получилось похоже, потому что мы вообще с ней очень похожи. Мама покраснела.

И мне стало не по себе.

…Сестра долго болела. Она все время лежала на кровати поверх роскошного розового атласного покрывала – прежде оно было ее приданым. Тонкая белая рука свешивалась с кровати до пола. Люду рвало от воспоминаний. Мы все ходили вокруг и говорили: “Тс-с-с!” Случилось что-то ужасное, что всех сблизило в доме, но об этом нельзя было говорить вслух.

Я принесла коробку с ее любимыми бумажными куклами, вернула даже ту, Альбину, правда, с оторванной головой. Положила на кровать. Но она отодвинула ее: “Не надо”.

Тогда я выпросила у принцессы свадебную фотографию и выколола глаза ее мужу. Мне не нравилось, как он смотрел. Потом выколола глаза свекрови. А Людмиле подрисовала длинные волосы и корону на голове.

Сестре понравилось.

Мне приснилась мама.

Человек я слабоверующий и не понимаю ничего в обрядах, но практичный.

Я подумала, что мертвые не отличаются от живых. Они должны кушать после смерти то, что любили при жизни.

На следующий день я сварила красные щи из говядины, которую никогда не покупаю. И компот из яблок, которые давно не люблю. По цвету они были как те, сновиденческие.

Я задумчиво шевелила ложкой в тарелке и думала о своей сестре: “Как же не поссоришься с ней… Человек такой…”

Раздался телефонный звонок. Звонила Люда:

– Привет, сестра…

Дальше неразборчиво…

– Что у тебя с голосом? Простыла? – спросила я миролюбиво. Голос у нее и правда иногда такой бывает от волнения, тоненький, жалобный, как у девочки, несмотря на пышные, благоухающие формы и могучий дух.

– Не слышишь, что ль? Плачу. – Людмила продолжила тихо всхлипывать. – Мне мама приснилась… Что она в кухне-е-е-е…И что в ха-ла-те?- своем… ну, ты помнишь, красный такой… у тебя где-то лежал…

– Щи варишь? – спросила я понимающе.

Людмила кивнула на том конце провода.