— Надолго, выходите размять ноги.

Из машины вылезли мужчина лет пятидесяти и еще двое парней лет двадцати.

— Вилли, — начальственно позвал голубоглазый, и пятидесятилетний быстро подошел, хотел было встать по стойке «смирно», но сдержался и лишь одернул пиджак.

— Слушаю, Генрих.

— Вилли, — Генрих протянул ему сигареты, — тебе не страшно?

Вилли взял сигарету, прикурил и, усмехнувшись, молча взглянул на Генриха. Он несколько раз затянулся и после паузы ответил:

— Беспокойтесь о них, Генрих. Они родились после сорок пятого, — Вилли показал на парней, которые выходили из стоявших на шоссе машин.

Парни, разминая ноги, выходили на асфальт, одни закуривали, другие доставали из карманов фляжки.

У одной из машин стоял мальчишка с тонким лицом и слегка растерянно оглядывал окрестности. Его внимание привлек одноэтажный чистенький домик под красной черепичной крышей. Из сада доносились детские голоса, две русые головки выглянули из-за забора, парень улыбнулся и помахал ребятам рукой.

— Совсем как дома.

К нему подошел Генрих и, услышав оброненную фразу, сказал:

— Австрия и должна быть нашим домом, малыш.

Юноша снова растерянно улыбнулся и посмотрел на дом у дороги.

— У каждого свой дом, Генрих. Может, откажемся?

— Дурак. А сто марок? — Генрих достал из кармана фляжку и протянул юноше. — Промочи глотку и не говори глупостей.

Генрих перешел к другой машине и весело спросил:

— Ну как, ребята?

— Порядок!

— Будь уверен, Генрих, мы отделаем этих недострелянных как надо.

— Не сомневаюсь, ребята!

Раздался гудок паровоза, и через секунду на переезде замелькали вагоны.

— По машинам, ребята! По машинам! — крикнул Генрих, взглянул на часы и заторопился к первой машине.

Машины нетерпеливо взревели моторами, поднялся шлагбаум, колонна тронулась и понеслась вперед.

Лемке, вербуя агентуру, обычно прельщал людей деньгами, к шантажу и угрозам при вербовке прибегал лишь в редких случаях. Его любимым приемом было постепенное вовлечение человека в разведку и, как говорят профессионалы, — использование «втемную»: когда человек не знает, что именно он делает. Лишь втянув человека в работу, истратив порой на это несколько лет, он открывал свои карты.

Многих своих боксеров Лемке использовал в качестве связных, и они не знали об этом, уверенные, что выполняют коммерческие поручения хозяина. Молодого боксера Тони Зайлера Лемке облюбовал уже давно, но лишь сейчас дал первое поручение. Зная, что русские боксеры находятся в гостинице, а Сажин ушел в посольство, Лемке как бы между прочим попросил Тони привести Шурика в свою квартиру. Лемке обманул Тони, сказав, что там молодого боксера ждет Сажин, а вызвать по телефону русского легковеса нельзя, так как он не знает Вены и заблудится.

Тони с удовольствием взялся за порученное дело, и около трех часов дня ребята шли по оживленной улице и разговаривали о боксе. Это была их любимая тема, они легко объяснялись при помощи жестов и прекрасно понимали друг друга. Иногда они останавливались и показывали друг другу какие-то приемы, наносили удары по воздуху и уходили от ударов, которые видели и понимали только одни они. Прохожие удивленно, а некоторые с улыбкой смотрели на ловких юношей.

Наконец они остановились у большого серого здания, и Тони кивнул Шурику на подъезд и на пальцах показал номер квартиры.

— Там твой тренер, — сказал он.

— О'кэй! — ответил Шурик и потянул приятеля за рукав.

— Нет. Мистер Петер. Там. — Тони махнул рукой. — Я шнелль, — он показал, что бежит.

— Гут, — Шурик кивнул, хлопнул приятеля по плечу и, перепрыгивая через несколько ступенек, начал подниматься по лестнице.

По пустынному шоссе летела колонна черных машин.

Тихая, хорошо обставленная квартира. В спальне никого нет, тяжелые портьеры задернуты и не пропускают ни света, ни шума улицы. В столовой тоже никого. Мебель несколько старомодная, солидная и тяжелая. Большой круглый стол, вокруг стола не стулья, а кресла. В этой квартире все очень солидно и прочно, а главное, очень, очень тихо. На кухне — подручный Лемке, он охранял квартиру в отсутствие хозяина, а в отдельных случаях и принимал агентуру, — мужчина средних лет в мягких войлочных туфлях и с обмотанной шарфом шеей стоял у плиты и внимательно следил за кастрюлькой с молоком. У ног мужчины прогуливался большой кот. Молоко закипело, а мужчина, приглушенно покашливая, не сводил с него глаз; он пошарил рукой по буфету и натолкнулся на пистолет, отодвинул его, взял тряпку. Молоко вспенилось и брызнуло на плиту. Мужчина запоздало подхватил кастрюльку, налил молоко в большую глиняную кружку. Кот требовательно вцепился когтями в брюки мужчины.

— Тебе нельзя, горячее, дурак.

В кабинете за массивным письменным столом сидел Римас. Он бесцельно передвинул пресс-папье. Шурик оказался парнем стоящим, но разговаривать откровенно с ним нельзя. Во-первых, он слишком юн и может не понять, во-вторых, разговор в квартире Лемке может записываться на магнитофон. Тогда провал! Значит, необходимо изображать вербовку. Пусть мальчик потерпит.

Римас выключил, затем вновь включил настольную лампу, сделанную в виде тюремной башни. Тень от закрывающей лампу решетки упала на лицо боксера, который сидел на стуле, облокотившись на колени, и смотрел под ноги. Разведчик усмехнулся и, продолжая разговор, спросил:

— Сколько ты зарабатываешь?

— Девяносто.

— Будешь получать девяносто долларов, — Римас сделал паузу и подмигнул, — в неделю. Идет?

— А это много? — Шурик задумался и забормотал: — Ничего. А мама? Нет, забыл совсем, ведь мать у меня. Скоро сорок лет старушенции. Скучать будет. И приятели сплетничать начнут — вот, мол, за доллары продался. У нас это не уважают. Вы давно не были и не знаете, а у нас с этим делом знаете как строго? Ужас!

Еле заметно шевельнулась портьера.

Римас достал из кармана сигарету и закурил, затем навалился на стол и посмотрел Шурику в лоб.

Шурик прижал руки к груди, встал и начал ходить по комнате.

— Вам надо, чтобы я заявление сделал, вы в газетах распишете: мол, милые граждане, решайте сами, что лучше — капитализм или социализм, — если советский парень там жить не хочет? Верно?

— Похоже, — Римас кивнул.

— Я понимаю, у вас работа, вам деньги платят. И цену вы хорошую даете, — Шурик метнулся вперед и хотел нанести удар в челюсть, но рубанул воздух. Римас вскочил из-за стола и сбил Шурика на пол.

— Вставай, — равнодушно сказал он и достал пистолет.

Шурик посмотрел на пистолет и отполз к своему стулу.

Римас положил пистолет на стол, оглядел Шурика и спросил:

— Значит, не скажешь, кто предупредил, что тренера надо встретить у посольства.

— Ловко у вас получается, — сказал с уважением Шурик; он сел на стул и сложил руки на коленях.

— Хорошо, никто не предупреждал и вы действительно просто гуляли. Ну а кто тебе дал этот адрес? — Римас расправил бумажку, которая лежала вместе с картой на столе, встал и подошел к Шурину. — Ты сюда пришел, кто тебе поверит, что тебя заманили…

— Обсудить надо, — Шурик потупил глаза. — А если бы я вас в Москве к стенке припер? Оставайтесь в Москве, и все! Так вы хоть язык знаете, и то бы наверняка думали пару дней, а не сразу… А я? Мне труднее, — он вскочил, ударил Римаса в живот и бросился к столу, на котором лежал пистолет. Римас подставил ногу, но боксер прыгнул и завладел оружием.

— Буду стрелять! — крикнул он. — Клянусь, буду!

— Верю! — быстро ответил Римас.

— Сядьте на мой стул! Не двигайтесь! Стрелять буду сразу, мне терять нечего.

— Верю, верю! — Римас сел и вытер ладонью лоб, хотел достать сигарету, но Шурик сказал:

— Руки! Руки на колени!

— Курить хочу. Кто же в нагрудном кармане оружие держит? — Римас пожал плечами.

— Не знаю! Не знаю! — Шурик поднял пистолет. — Стреляющие авторучки, взрывающиеся сигареты. Протяните руку, буду стрелять. Честно, буду! — Он вздохнул.