Он прошел через парк к площади Колумбус и пришел к кафетерию примерно через двенадцать минут. Он сел за стол у окна, выходящего на Бродвей, и стал ждать.
Раза два он оглянулся. Посмотрел в дальнее окно, выходящее в парк. Ему показалось, что за окном стоял автомобиль. Постоял, а потом медленно отъехал. А может быть, автомобиль просто остановился на мгновение у светофора.
Прошло пятнадцать минут. Потом восемнадцать. Потом двадцать.
Он начал нервничать. «Может быть, я не понял? Может быть, ему нужно было время, чтобы удрать? Может быть, он больше боится меня, чем хочет получить этот чек? Уверен, что убийца он! Это наверняка он. А теперь я все испортил и потерял его!»
Его лоб покрылся испариной. Он вытирал ее, а лоб снова покрывался испариной.
Внезапно рядом, в будке кассира, зазвонил телефон.
Куин оглянулся, а потом снова стал смотреть в окно.
Кто-то стучал в стекло. Он снова оглянулся и увидел, что кассир зовет его.
Куин подошел, и кассир сказал:
— Кто-то хочет поговорить с человеком, сидящим у окна. Послушайте, сюда нельзя звонить…
Но передал Куину трубку.
Звонил Холмз:
— Алло, Куин!
— Да. Что с вами случилось?
— Я жду вас в закусочной Оуэна. Это на пятьдесят первой улице.
— Что это вы выдумываете? Сначала велели мне прийти сюда. Чего вы хотите? Зачем вы заставляете меня бегать?
— Ладно, приходите сюда. Возьмите такси, я заплачу. Когда вы придете?
— А на этот раз вы не шутите?
— Я уже здесь.
— Ну ладно. Сейчас посмотрю, там вы или нет.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ МИНУТ ПЯТОГО
Ресторан был уже закрыт. Ее туда не пустили. Из ресторана один за другим выходили и исчезали в улицах люди. Те, кто зарабатывает там на жизнь. Для служащих ресторана сейчас пять часов дня. У них ведь часы показывали не то время, что у всех людей.
Брикки ходила по тротуару перед входом.
Там, в этом ресторане, рыжеволосая женщина в светло-зеленом платье передала Грейвзу записку. Хорошо. Теперь подумаем. Чтобы написать эту записку, ей нужны были карандаш и бумага. Женщины такого типа, как она, не носят с собой в сумках такие вещи. Обычно они свои сообщения передают глазами или бедрами. Может ли быть, что у этой были бумага или карандаш? Может. Тогда, значит, мне не повезло. Будем исходить из того, что у нее ничего не было. В таком случае она должна была у кого-нибудь их попросить. Вряд ли она подошла к танцующим и сказала: «Одолжите мне бумагу и карандаш». Вряд ли также могла она подойти к какой-нибудь парочке или компании, сидящей за столом, и попросить у них. Кто остается? Официант за ее столом — если она сидела за столом. Бармен — если она стояла у стойки.
Поэтому Брикки ходила взад и вперед перед рестораном.
Даже на улице она могла более или менее точно опознать тех, кто выходил. Эта задорная малышка, которая сейчас вышла, довольно модно одетая, наверно, девушка из гардероба.
Брикки остановила ее.
— Никакая женщина не брала у меня карандаша. По правде говоря, у меня его и нет.
И она пошла вдоль улицы — маленькая птичка на крохотных ножках.
А эта молодая негритянка, наверное, работает в туалете.
— А какой карандаш? — спросила она. — Для бровей?
— Нет, обычный карандаш, которым пишут.
— Нет, туда не заходят для этого, дорогая. Вы ошибаетесь.
— И никто не спросил у вас карандаша в течение всего вечера? — настаивала Брикки.
— Нет. Это единственное, о чем меня не просили. Да у меня и нет там карандашей. Это идея: завтра принесу с собой карандаш. А вдруг кто-нибудь попросит?
Вышел мужчина.
Он остановился и покачал головой.
— Нет, на моем конце стойки никто не спрашивал карандаш. Узнайте у Фрэнка, когда он выйдет. Он работает на другом конце.
Он ушел.
Еще один. Потом еще.
— Да, я Фрэнк.
— У вас одалживала карандаш девушка, высокая девушка с рыжими волосами, в светло-зеленом платье? Вспомните, кто-нибудь у вас брал карандаш?
Он кивнул.
— Да, — сказал он. — Помню. Рыжая. Я помню. Около двенадцати ночи.
— А вы не знаете, как ее зовут?
— Нет, не знаю. По-моему, она работает в ресторане, где-то рядом.
— А вы не знаете в каком?
— Нет, не знаю. Мне так кажется, потому что кто-то спросил ее: «Что ты здесь делаешь? Ты уже у себя кончила?»
— Но вы не знаете…
— Я не знаю, кто она, где она работает. И вообще я ничего о ней не знаю. Она взяла у меня карандаш и нагнулась над стойкой. Что-то написала, а потом отдала мне карандаш.
Он постоял еще немного. Больше им не о чем было говорить.
— Очень хотелось бы помочь вам…
— Если бы вы могли это сделать!.. — сказала она тусклым голосом.
Он повернулся и пошел прочь. А она стояла на тротуаре совсем потерянная. Наверное, больше она ничего не узнает. Она была так близка к решению задачи — и так далека!
Она подняла голову. Он обернулся. И вдруг подошел к ней.
— Вы, кажется, очень огорчены?
— Очень, — призналась она.
— Может быть, это вам поможет? Я не знаю, работаете ли вы сами в ресторане или нет, но у людей, которые работают в ресторане, смешные привычки. Здесь неподалеку есть аптека, где они все собираются после того, как рестораны закрываются. Я имею в виду всяких певичек. Им там нравится. Они собираются там и едят мороженое или сбитые сливки. Сходите туда, может быть, что-нибудь узнаете. По-моему, имеет смысл попробовать.
Имеет смысл! Она бросилась бегом. Он удивленно посмотрел ей вслед. Она бежала всю дорогу — два коротких квартала.
Они, конечно, не стояли все толпой у стойки, как она думала.
Может быть, потому, что было олень поздно и большинство уже ушло домой. Их было трое, у одной была борзая собака. Наверное, она вывела ее погулять перед сном. Они все сгрудились вокруг этой собаки, кормили ее остатками со своих тарелок и забавлялись. Хозяйка собаки была в накинутом на плечи пальто, а под пальто виднелась пижама. Она была без чулок, в домашних туфлях. Рыжей женщины среди них не было.
Внимание посетительниц перешло с борзой на Брикки.
— Она говорит о Джоан, я полагаю, — сказала одна из них. — Вы ведь про Джоан спрашиваете?
Откуда она знала!
Они не знали фамилии этой Джоан.
— Она здесь бывает. Поэтому мы ее и знаем.
— И я ее знаю, — сказала вторая.
— Ее сегодня здесь не было, — сказала третья. — Пойдите к ней в гостиницу, поищите там. Это здесь, неподалеку. Гостиница называется «Конкорд», или «Комптон», или что-то в этом роде. Потом она добавила; — Я не знаю, живет ли она там сейчас, но дня два назад она там жила. Я как-то шла с ней до гостиницы с моим песиком.
Они снова занялись собакой. Брикки их больше не интересовала.
Гостиница была одним из тех заведений, которые обслуживают «ночных бабочек», карточных шулеров и прочих мошенников. Брикки не боялась таких гостиниц. Она встречалась с их жителями у себя в дансинге каждый вечер.
Она подошла к ночному дежурному со спокойствием человека, который уверен, что его не прогонят. Ночной дежурный — некрасивый человек, с бельмом на глазу, в воротничке, который он не менял уже неделю, и с запахом прокисшего алкоголя изо рта — чуть подался ей навстречу.
Она удобно оперлась локтем о его стол и сказала весело:
— Привет!
Он открыл рот и показал ей просветы между зубами. Наверное, он хотел улыбнуться. Свободной рукой она вертела за ручку свою сумочку.
— В какой комнате живет моя подружка? — спросила она, оглядывая с независимым видом заплесневевший холл. — Мне нужно к ней подняться, кое-что ей рассказать. Знаете — Джоан, в светло-зеленом платье. Я с ней только что рассталась в аптеке, но… — Она улыбнулась ему. — Я не могу ей не рассказать этого сейчас же. — Она хлопнула себя по коленке. — Это так смешно! Она умрет на месте!
— Это кто? Джоан Бристоль? — спросил он, разглядывая ее своими пустыми глазами и немножко хихикая, как бы ожидая, что она поделится с ним шуткой.